Неточные совпадения
«С странным для него выражением холодного отчаяния на
лице она рассталась с ним. Она чувствовала, что в эту минуту не могла выразить словами того чувства стыда, радости и
ужаса перед этим вступлением в новую жизнь».
Перед лицом этого крепкого и здорово-ясного жизнеотношения странно и чуждо звучит утверждение Ницше, что мир и бытие оправдывались для древнего эллина лишь в качестве эстетического феномена, что он «заслонял» от себя
ужасы жизни светлым миром красоты, умел объектировать эти
ужасы и художественно наслаждаться ими, как мы наслаждаемся статуями «умирающего галла» или Ниобы, глядящей на избиение своих детей.
Но смог ли бы услышать этот мужественный призыв «нестойкий» человек трагической поры, тянувшийся к
ужасу больною своею душою? Совсем другие требовались люди, с более крепкими душами, чтоб суметь услышать такой призыв и, стиснув лбы, сказать
перед лицом грозной неизбежности, как Одиссей...
Неточные совпадения
Когда его соборовали, когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся, и, казалось, при виде священника в облачении, дымящегося кадила, свеч
перед образом что-то похожее на содрогание
ужаса мгновенно отразилось на помертвелом
лице.
Двух минут не прошло, как уже вся толпа отхлынула в разные стороны — и на земле,
перед дверью кабака, оказалось небольшое, худощавое, черномазое существо в нанковом кафтане, растрепанное и истерзанное… Бледное
лицо, закатившиеся глаза, раскрытый рот… Что это? замирание
ужаса или уже самая смерть?
Минутами разговор обрывается; по его
лицу, как тучи по морю, пробегают какие-то мысли —
ужас ли то
перед судьбами, лежащими на его плечах,
перед тем народным помазанием, от которого он уже не может отказаться? Сомнение ли после того, как он видел столько измен, столько падений, столько слабых людей? Искушение ли величия? Последнего не думаю, — его личность давно исчезла в его деле…
Голова стал бледен как полотно; винокур почувствовал холод, и волосы его, казалось, хотели улететь на небо;
ужас изобразился в
лице писаря; десятские приросли к земле и не в состоянии были сомкнуть дружно разинутых ртов своих:
перед ними стояла свояченица.
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу раздавит всех холодным
ужасом. Но спокойные слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны в маленьком домике слободки, а не
перед лицом суда. Горячая выходка Феди оживила ее. Что-то смелое росло в зале, и мать, по движению людей сзади себя, догадывалась, что не она одна чувствует это.