Неточные совпадения
Уже будучи на каторге, «он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не
нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаха… И хотя бы судьба послала ему раскаяние — жгучее раскаяние, разбивающее сердце, от ужасных мук которого мерещится петля и омут. О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы — ведь это тоже
жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении… Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинной».
Так вот: не ожидал ли он теперь
найти в Свидригайлове эту «полную
жизнь», это умение нести на себе две крови, умение вместить в своей душе благодарный лепет Полечки Мармеладовой и вопль насилуемой племянницы г-жи Ресслих? Может быть, в глубине души самого Достоевского и жила безумная мысль, что вообще это каким-то образом возможно совместить. Но только полною растерянностью и отчаянием Раскольникова можно объяснить, что он такого рода ожидания питал по отношению к Свидригайлову.
Кириллов — тот
нашел, во что нужно переделываться: переродиться физически и стать человеком. Но когда мы вглядимся ближе в его человекобога, мы увидим, что это уже полный мертвец, в котором не осталось ни капли
жизни.
Жизнь теряет для Левина всякий смысл. Его тянет к самоубийству. Но рядом с этим наблюдается одно чрезвычайно странное явление. «Когда Левин думал о том, что он такое и для чего он живет, он не
находил ответа и приходил в отчаяние; но когда он переставал спрашивать себя об этом, он как будто знал, и что он такое, и для чего живет, потому что твердо и определенно действовал и жил; даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде».
Лишь благодаря христианским верованиям миллионы людей живут,
находя в
жизни смысл.
Не «вложил», даже не «вложу», а только «властен вложить»! И что вложить-то? «С Кити не будет ссор, с гостем буду ласков». И бессмысленная прежде
жизнь вдруг освещается смыслом! Вот тот живящий хлеб, который, наконец,
нашел Левин. Но ведь этот хлеб из папье-маше! Левин искал пищу в игрушечных и оружейных лавках. Очевидно, в одной из игрушечных лавок ему и подсунули этот хлеб.
Но не один только Левин
находит у Толстого смысл
жизни в добре. Большинство его героев приходит к тому же. Поищем у них, что же это за смысл, который дается
жизни добром?
Есть, далее, в «Воскресении» революционерка Мария Павловна, красавица с бараньими глазами. «Весь интерес ее
жизни состоял, как для охотника
найти дичь, в том, чтобы
найти случай служения другим. И этот спорт сделался привычкой, сделался делом ее
жизни». Но обрисована она бледно и схематично, это — тусклый силуэт, теряющийся в глубине сложной и большой картины.
«Любовь не есть вывод разума, а есть сама радостная деятельность
жизни, которая со всех сторон окружает нас… Люди грубыми руками ухватывают росток любви и кричат: «вот он, мы
нашли его, мы теперь знаем его, взрастим его. Любовь, любовь! высшее чувство, вот оно!» И люди начинают пересаживать его, исправлять его и захватывают, заминают его так, что росток умирает, не расцветши, и те же или другие люди говорят: все это вздор, пустяки, сентиментальность».
Но сколько он ни думал, он не
нашел ответа. И когда ему приходила мысль о том, что все это происходит от того, что он жил не так, он тотчас вспоминал всю правильность своей
жизни и отгонял эту странную мысль».
Трудно во всемирной литературе
найти двух художников, у которых отношение к
жизни было бы до такой степени противоположно, как у Толстого и у Достоевского; может быть, столь же еще противоположны друг другу Гомер и греческие трагики.
Перед лицом этой безнадежно-пессимистической литературы, потерявшей всякий вкус к
жизни, трудно понять, как можно было когда-либо говорить об эллинстве вообще как о явлении в высокой степени гармоническом и жизнелюбивом. Ни в одной литературе в мире не
находим мы такого черного, боязливо-недоверчивого отношения к
жизни, как в эллинской литературе VII–IV веков.
Лучше было бы Ницше, для личного его благополучия, остаться, подобно Достоевскому, при самом себе и пытаться
найти правду
жизни, исходя из своего больного, упадочного «нутра».
Эта мысль дерзко была высказана Ницше в то еще время, когда все почтительно преклонялись перед разумом, как перед верховным разрешителем важнейших вопросов
жизни. В настоящее время мысль Ницше начинает
находить себе широкое признание. Бергсон, например, целиком повторяет ее в своей «Творческой эволюции».
Как же велико рабство человеческой души! Как связана она, как беспомощна в своих исканиях и нахождениях! Как призрачна ее кажущаяся свобода! Где и как, в таком случае, может человек
найти истину
жизни?
— Сравните жизнь семейства, расходующего 1 000 руб. в год, с жизнью такого же семейства, расходующего 4 000 руб., неправда ли, вы найдете громадную разницу? — продолжал Кирсанов. — При нашем порядке точно такая же пропорция, если не больше: при нем получается вдвое больше дохода, и доход употребляется вдвое выгоднее. Удивительно ли, что вы
нашли жизнь наших швей вовсе непохожею на ту, какую ведут швеи при обыкновенном порядке?
Если же бы мы не знали, что лошадь желает себе своего и человек своего блага, что того желает каждая отдельная лошадь в табуне, что того блага себе желает каждая птица, козявка, дерево, трава, мы не видели бы отдельности существ, а не видя отдельности, никогда не могли бы понять ничего живого: и полк кавалеристов, и стадо, и птицы, и несекомыя, и растения — всё бы было как волны на море, и весь мир сливался бы для нас в одно безразличное движение, в котором мы никак не могли бы
найти жизнь.
Неточные совпадения
Потом завел речь о прелестях уединенной
жизни и вскользь заявил, что он и сам надеется когда-нибудь
найти отдохновение в стенах монастыря.
Портрет Анны, одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой
жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна
находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
Простоту, чистоту, законность этой
жизни он ясно чувствовал и был убежден, что он
найдет в ней то удовлетворение, успокоение и достоинство, отсутствие которых он так болезненно чувствовал.
Со смешанным чувством досады, что никуда не уйдешь от знакомых, и желания
найти хоть какое-нибудь развлечение от однообразия своей
жизни Вронский еще раз оглянулся на отошедшего и остановившегося господина; и в одно и то же время у обоих просветлели глаза.
Когда он увидал всё это, на него
нашло на минуту сомнение в возможности устроить ту новую
жизнь, о которой он мечтал дорогой.