Неточные совпадения
Бешено дул февральский норд-ост, потому Иван Ильич рубил дрова в сарае. Суетливо заглянула в сарай Анна Ивановна,
с корзинкой в
руке.
Иван Ильич направился в кухню, долго копался на полке в мешочках, размешал муку и поставил борщ на плиту. Вошла Катя
с большим тазом выполосканного в море белья. Засученные по локоть тонкие девические
руки были красны от холода, глаза упоенно блестели.
Ротный наш командир упал
с простреленной ногою, махнул нам
рукой и устроил себе смерть под музыку.
— Ручную гранату под голову, дернуть капсюль и трах!.. Это у нас называется смерть под музыку. Чтоб живым не попасться в их
руки… Рассеялись мы во все стороны. Едет в тачанке мужчина мещанистого вида. Револьвер ему ко лбу, снял
с него пиджак, брюки, переоделся и побежал балкою.
Была она хорошенькая и вся сверкала, — глазами, улыбкою, открытою шейкою. Катя увидела, что не отделаешься, и встала. Капралов, когда она
с ним прощалась, придержал ее
руку.
Катя чувствовала, — всем стало враждебно-смешно, что она поздоровалась
с Гребенкиным за
руку.
И, благодушно улыбаясь, он потирал
руки.
Ах где же вы, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц
с Антильских островов.
Мой маленький китайский колокольчик,
Изящный, как духи, как песенка без слов?
Такой беспомощный, как дикий одуванчик…
Они шли, тесно под
руку, по песку вдоль накатывавшихся волн. Дмитрий,
с раскрывшейся душою, говорил...
— Вы при нем поосторожнее. Он — «даровой сотрудник», в постоянных сношениях
с контрразведкой. Доносы написал на полдеревни. Я ему
руки не подаю.
Она грустно сидела, опустив голову на
руку, — изящная,
с отпечатком тонкой, многовековой культуры в лице и движениях.
Расходились. Иван Ильич,
с всклоченными волосами, жарко жал
руки Домашевской и Белозерову.
Было тихо, тепло. Ущербный месяц стоял высоко над горами. Впереди по шоссе шли Анна Ивановна и Катя
с княгинею, за ними сзади — Иван Ильич, Белозеров и Заброда. Иван Ильич громко говорил, размахивая
руками.
У канавки шоссе, близ телеграфного столба, густой кучкою сидели женщины в черных одеждах, охватив колени
руками. Месяц освещал молодые овальные лица
с черными бровями. Катя вгляделась и удивилась.
— А тогда что же? Кто
с вами? И что вы хотите делать? Сложить
руки на груди, вздыхать о погибшей революции и негодовать? Разводить курочек и поросяточек? Кто в такие эпохи не находит себе дела, тех история выбрасывает на задний двор. «Хамы» делают революцию, льют потоками чужую кровь, — да! Но еще больше льют свою собственную. А благородные интеллигенты, «истинные» революционеры, только смотрят и негодуют!..
Вышли на террасу.
С горы по дороге спускался высокий молодой офицер
с лентою патронов через плечо, в очень высоких сапогах со шпорами… В
руке у него была винтовка, из-за пояса торчали две деревянные ручки ручных гранат. На горе, на оранжевом фоне заходившего солнца, чернела казенная двуколка и еще две фигуры
с винтовками.
А он держал в
руках руку Кати,
с тихою любовью смотрел на ее почерневшее от солнца лицо, осунувшееся от трудной дороги, на пыльные волосы…
И еще Катя увидела: старуха
с растрепанными волосами, пронзительно крича, цеплялась за чеченца, а он тащил на
руках в хату прелестную полуобнаженную девочку. В воздухе бились золотисто-смуглые
руки, и выгибалась девическая грудь.
Катя хотела соскочить
с линейки и броситься усовещивать чеченца. Ханов крепко охватил ее
рукою и сильно ударил кнутом по лошадям. Они понесли под гору.
Он торопливо вышел в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты смотрели на блестящий паркет, на большой черный рояль. Высокий подошел к двери налево и открыл ее. За ним оба другие пошли. На потолке висел розовый фонарь. Девушка,
с обнаженными
руками и плечами, приподнявшись на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась одеялом. Из темноты соседней комнаты женский голос спросил...
Ася робко протянула нагую
руку с гладким золотым браслетом.
— Я стою за социализм, за уничтожение эксплуатации капиталом трудящихся. Только я, не верю, что сейчас в России рабочие могут взять в
руки власть. Они для этого слишком неподготовлены, и сама Россия экономически совершенно еще не готова для социализма. Маркс доказал, что социализм возможен только в стране
с развитою крупною капиталистическою промышленностью.
Толпа глухо охнула. Арестованные побледнели и затряслись. Короткий стон выделился из гула. Глухариха
с мертвенно-бледным лицом и закрытыми глазами валилась на
руки соседок.
Красноармейцы шли от огорода
с нарезанными прутьями. Парни трясущимися
руками стягивали через головы рубашки.
Вошел артист Белозеров,
с пышным красным бантом,
с неподвижным и торжественным лицом. В
руках у него была бумажка и карандаш.
С ним вошел студент Вася Ханов, племянник Афанасия, красивый мальчик-болгарин
с черными бровями.
Он благосклонно протянул
руку Белозерову. Автомобиль мягко сорвался и поплыл по шоссе. Белозеров пошел к крыльцу. Катя пристально смотрела на него. Белозеров поспешил согнать
с лица остатки почтительно-радостной улыбки.
У кофейни стояло несколько мажар. Старуха жена и дочь поддерживали под
руки тяжело хрипящего о. Воздвиженского, сидевшего на ступеньке крыльца. Маленький и толстый Бубликов,
с узелком в
руке, блуждал глазами и откровенно дрожал.
С бледною ласковостью улыбался Агапов рядом
с хорошенькими своими дочерьми. Болгары сумрачно толпились вокруг и молчали. Яркие звезды сверкали в небе. Вдали своим отдельным, чуждо ласковым шумом шумело в темноте море.
В толпе арестованных Катя увидела высокую фигуру отца
с седыми косицами, падающими на плечи. Ворота открылись, вышла первая партия, окруженная солдатами со штыками. Шел,
с лопатой на плече, седобородый генерал, два священника. Агапов прошел в своем спортсменском картузике. Молодой горбоносый караим
с матовым, холеным лицом, в модном костюме, нес на левом плече кирку, а в правой
руке держал объемистый чемоданчик желтой кожи. Партия повернула по набережной влево.
Через минуту вышел красноармеец, выкликнул Ивана Ильича. Катя видела сквозь решетку, как отец спорил
с ним, как тот сердился и на чем-то настаивал. Подошел другой солдат и взял Ивана Ильича за рукав. Иван Ильич выдернул
руку.
Для Кати ужасы жизни были эгоистически непереносимы, если смотреть на них, сложа
руки, и перекипать душою в бессильном негодовании. Она кинулась отыскивать Леонида. Нашла. Он только что приехал
с фронта. Злой был и усталый. Раздраженно выслушал Катю и грубо ответил...
И рассказала: ночью она зашла в палату, где помещался генерал, видит: лежит он на полу мертвый,
с синим лицом и раскинутыми
руками.
Пришли
с ним, — труп лежит на постели,
руки сложены на груди.
— Теперь у нас разговор короткий: труд! И больше ничего! Не трудящий да не ест! Не хочешь работать, — к черту ступай! А как раньше бывало:
руки белые, миллиарды десятин у него, в коляске развалился, кучер
с павлиньими перьями, а мужик на него работает, да горелую корку жует!
Мучительный был день. Катя не пошла на службу и осталась
с Любовью Алексеевной. Мириманова была как сумасшедшая, вырывалась из Катиных
рук, билась растрепанною головою о стену и проклинала себя, что ухудшила положение мужа.
Женщины,
с неприятными, жадными и преодолевающими стыд лицами, поспешно, как воровки, увязывали узлы. Рабочий вдруг махнул
рукою, положил шубу обратно в сундук и молча пошел к выходу.
— Дворянка, —
с вызовом ответила Катя. И задыхалась, и прижимала
руку к сердцу.
Шли мимо ряды красноармейцев
с винтовками на плечах,
с красными перевязями на
руках. Катя увидела в рядах знакомых немцев в касках. Могучие мужские голоса пели, сливаясь
с оркестром...
Катя шла на службу и встретилась на улице
с профессором Дмитревским. Он взволнованно держал в
руке газету.
Все забыв,
с мокрыми, мыльными
руками, Катя бурно бросилась ее целовать.
Вошла дама
с подведенными слегка глазами,
с полным бюстом. Храбров неохотно поздоровался. Она значительно пожала ему
руку и
с веселым упреком воскликнула...
Проехали. Катя еще раз оглянулась на лошадь. По ту сторону оврага, над откосом шоссе, солдат
с винтовкою махал им
рукою и что-то кричал, чего за стуком колес не было слышно. Вдруг он присел на колено и стал целиться в линейку. Катя закричала...
Солдат ленивою походкою, не спеша, шел к ним,
с винтовкою в левой
руке,
с нагайкою в правой. Был он лохматый, здоровенный,
с картузом на затылке,
с красным лицом. Подошел и
с пьяною серьезностью коротко сказал...
Катя быстро переглянулась
с Леонидом. И дальше все замелькало, сливаясь, как спицы в закрутившемся колесе. Леонид охватил сзади махновца, властно крикнул: «Товарищи, вяжите его!» — и бросил на землю. Катя соскочила
с линейки, а мужик, втянув голову в плечи, изо всей силы хлестнул кнутом по лошадям. Горелов на ходу спрыгнул, неловко взмахнул
руками и кувыркнулся в канаву. Греки вскочили в мажару и погнали по дороге в другую сторону.
Рука с револьвером моталась в воздухе над Леонидом и старалась повернуть револьвер на него.
Не умом соображая, а какою-то властною, взмывшею из души находчивостью, Катя схватила
руку с револьвером, — на длинных ногах неуклюже подбегал Горелов, — и всею грудью навалилась на
руку.
Рука с револьвером упиралась в землю.
Катя схватила валявшуюся на земле винтовку
с оборванной перевязью, изо всей силы ударила прикладом по
руке.
Катя завизжала,
с бурным разбегом налетела, охватила
руками голову махновца и вместе
с ним упала наземь. Локоть его больно ударил ее
с размаху в нижнюю часть живота, но ее
руки судорожной, мертвой хваткой продолжали сжимать плотную, лохматую, крутящуюся голову. Выстрел раздался где-то за спиною, голова в
руках глухо застонала, еще выстрел.
Катя вскочила. Махновец,
с раздробленным коленом,
с простреленным животом, пытался подняться, ерзал по земле
руками и ругался матерными словами. Леонид выстрелил ему прямо в широкое, скуластое лицо. Он дернулся, как будто ожегся выстрелом, и, сникнув, повалился боком на землю.
— Да, спасибо вам за вашу новую мораль! Ведь самодержавие, — само самодержавие,
с вами сравнить, было гуманно и благородно. Как жандармы были вежливы, какими гарантиями тогда обставлялись даже административные расправы, как стыдились они сами смертных казней! Какой простор давали мысли, критике… Разве бы могло им даже в голову прийти за убийство Александра Второго или Столыпина расстрелять по тюрьмам сотни революционеров, совершенно непричастных к убийству?.. Гадины вы!
Руку вам подашь, — хочется вымыть ее!
— Ну, вот… — Леонид шел, качая в
руке винтовку. — В банкирском особняке, где я сейчас живу, попалось мне недавно «Преступление и наказание» Достоевского. Полкниги солдаты повыдрали на цигарки… Стал я читать. Смешно было. «Посмею? Не посмею?» Сидит интеллигентик и копается в душе.
С какой-то совсем другой планеты человек. Ну, вот сегодня,
с махновцем этим… Ты первого человека в жизни убила?