Неточные совпадения
Он сдернул одеяло. Как
в горячем сне, был
в глазах розовый, душистый
сумрак, и
белые девические плечи, и колеблющийся батист рубашки, гладкий на выпуклостях. Кружило голову от сладкого ощущения власти и нарушаемой запретности, и от выпитого вина, и от женской наготы. Мать закутала Асю одеялом. Из соседней комнаты вышла, наскоро одетая, Майя. Обе девушки сидели на кушетке, испуганные и прекрасные. Солдаты скидывали с их постелей
белые простыни и тюфяки, полные тепла молодых тел, шарили
в комодах и шкапах.
Катя встала, на голое тело надела легкое платье из чадры и босиком вышла
в сад. Тихо было и сухо, мягкий воздух ласково приникал к голым рукам и плечам. Как тихо! Как тихо!.. Месяц закрылся небольшим облачком, долина оделась
сумраком, а горы кругом светились голубовато-серебристым светом. Вдали ярко
забелела стена дачи, — одной, потом другой. Опять осветилась долина и засияла тем же сухим, серебристым светом, а тень уходила через горы вдаль.
В черных кустах сирени трещали сверчки.
Неточные совпадения
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая,
белая муть,
в мягком, бесцветном
сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все
в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
Под полом,
в том месте, где он сидел, что-то негромко щелкнуло,
сумрак пошевелился, посветлел, и, раздвигая его, обнаруживая стены большой продолговатой комнаты, стали входить люди — босые, с зажженными свечами
в руках,
в белых, длинных до щиколоток рубахах, подпоясанных чем-то неразличимым.
Огня
в комнате не было,
сумрак искажал фигуру Лютова, лишив ее ясных очертаний, а Лидия,
в белом, сидела у окна, и на кисее занавески видно было только ее курчавую, черную голову. Клим остановился
в дверях за спиною Лютова и слушал:
От множества мягкой и красивой мебели
в комнате было тесно, как
в птичьем гнезде; окна закрывала густая зелень цветов,
в сумраке блестели снежно-белые изразцы печи, рядом с нею лоснился черный рояль, а со стен
в тусклом золоте рам смотрели какие-то темные грамоты, криво усеянные крупными буквами славянской печати, и под каждой грамотой висела на шнуре темная, большая печать. Все вещи смотрели на эту женщину так же покорно и робко, как я.
Публика неодобрительно и боязливо разошлась;
в сумраке сеней я видел, как сердито сверкают на круглом
белом лице прачки глаза, налитые слезами. Я принес ведро воды, она велела лить воду на голову Сидорова, на грудь и предупредила: