Неточные совпадения
Подняться из плена
мира к Богу, из порабощенности
в царство свободы — такую жажду пробуждает
в душе всякая религия, и тем глубже, чем выше и совершеннее она сама.
«Высшие
миры», которых достигать учит «духовное знание», строго говоря, есть наш же собственный
мир, воспринимаемый лишь более широко и глубоко; и как бы далеко ни пошли мы
в таком познании, как бы высоко ни
поднялись по лестнице «посвящений», все же оно остается
в пределах нашего
мира, ему имманентно [Эта мысль находит ясное выражение
в книге Эмиля Метнера.
Человек делает
в ней усилие выйти за себя,
подняться выше себя:
в молитве Трансцендентное становится предметом человеческого устремления как таковое, именно как Бог, а не
мир, не человек, как нечто абсолютно потустороннее.
Они находятся
в определенном иерархическом соотношении, как ступени самооткровения Ничто. Онтологически единосущны и
мир, и бог, насколько оба они суть модусы Ничто,
в котором возникает все. И если на пути возвращения к этому Ничто человек должен восходить к богу (или богам), а далее проходить чрез бога и за бога, то лишь потому, что нельзя
подняться на последнюю ступень, минуя предпоследнюю, а богобытие и есть эта предпоследняя ступень.
Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы
в бога не веруете; вы
в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере,
в вере тверд и каждое воскресенье бываю
в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении
мира, просто волосы дыбом
поднимаются.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего
мира,
в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным
в прежний, обычный
мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой
поднялись в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела
подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого
мира горя, болезней, умирающих,
в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий воздух,
в Россию,
в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
Весь
мир женский, получивший для него новое, неизвестное ему значение после того, как он женился, теперь
в его понятиях
поднялся так высоко, что он не мог воображением обнять его.
Мы тронулись
в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все
поднималась и наконец пропадала
в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала
в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.