Неточные совпадения
Соединить же правду того и другого, Найти не «синтез», но жизненное единство, в живом
опыте познать
Бога в мире, а мир в
Боге — это предельная задача религиозного сознания, поставленная его историей.
Как бы ни кичилась мудрость века сего; бессильная понять религию за отсутствием нужного
опыта, за религиозной своей бездарностью и омертвением, те, которые однажды узрели
Бога в сердце своем, обладают совершенно достоверным знанием о религии, знают ее сущность.
Очевидно, на поле кантовского
опыта мы не встретим
Бога, ибо «для науки
Бог есть совершенно ненужная гипотеза» (Лаплас), а так наз. доказательства бытия Божия сводятся лишь к более или менее удачному постулированию
Бога или же к раскрытию с разных сторон философского понятия о
Боге.
Единственным же путем реального, жизненного познания
Бога остается религиозный
опыт.
Трансцендентное в самом общем смысле, т. е. превышающее всякую меру человеческого
опыта, сознания и бытия, вообще «этого мира», дано в первичном религиозном переживании, поскольку в нем содержится чувство
Бога, — это есть основная музыка религии.
Однако только опознанное в религиозном
опыте Трансцендентное, сущее выше мира, открывает глаза на трансцендентное в мире, другими словами, лишь непосредственное чувство
Бога дает видеть божественное в мире, познавать мир как откровение Божие, научает в имманентном постигать трансцендентное, воспринимать мир как
Бога, становящегося и открывающегося.
Вера в
Бога рождается из присущего человеку чувства
Бога, знания
Бога, и, подобно тому как электрическую машину нельзя зарядить одной лекцией об электричестве, но необходим хотя бы самый слабый заряд, так и вера рождается не от формул катехизиса, но от встречи с
Богом в религиозном
опыте, на жизненном пути.
Следует различать между расширением нашего
опыта, открывающим нам новые миры (безразлично, будет ли это мир, изучаемый телескопом или же астральным ясновидением), и его прорывом, которым является соприкосновение с началом, трансцендентным миру, т. е. с
Богом.
Скажут: истина не боится соревнования, но это не она, а мы должны бояться, мы, перед которыми в беспорядочной куче лежит все это «многообразие» религиозного
опыта [«Многообразие религиозного
опыта» — название трактата У. Джемса (рус. пер.: М., 1910).], весь этот пантеон
богов и религий, целый ассортимент истин, предлагающихся на выбор любителю, где наша истина лежит рядом со всяческой ложью, внешне, формально ей равноправною.
Никогда нельзя сказать про человека, действительно прикоснувшегося к церковной жизни, что для него догматы суть только учение или рациональные схемы, логические символы, ибо прикосновенность эта именно и означает реальную встречу
Бога с человеком в живом личном
опыте, личное мифотворчество.
В своем принципиальном проблематизме она свободна от данности
Бога, от какого бы то ни было чисто религиозного
опыта; она исследует, сомневается, вопрошает: dubito, cogito, deduco!
Мысль рождается не из пустоты самопорождения, ибо человек не
Бог и ничего сотворить не может, она рефлектируется из массы переживаний, из
опыта, который есть отнюдь не свободно полагаемый, но принудительно данный объект мысли [Эту мысль С. Н. Булгаков впоследствии развил в своей работе «Трагедия философии» (1920–1921), о которой писал в предисловии: «Внутренняя тема ее — общая и с более ранними моими работами (в частности, «Свет невечерний») — о природе отношений между философией и религией, или о религиозно-интуитивных отношенях между философией и религией, или о религиозно-интуитивных основах всякого философствования.
Здесь нет места ни антиномии, с ее логическим перерывом, ни Тайне: беспримесный рационализм — вот обратная сторона того всеведения или «гнозиса», которым мнил себя обладающим, по одним основаниям, Гегель, а по другим — Беме, почему он и оказывается столь родственным по тенденциям современному «теософизму», оккультному или мистическому рационализму [Шеллинг дает такую характеристику «теософизма» Беме: «В третьем виде эмпиризма сверхчувственное сделано предметом действительного
опыта благодаря тому, что допускается возможное восхищение человеческого существа в
Бога, а вследствие этого необходимое, безошибочное созерцание, проникающее не только в божественное существо, но и в сущность творения и во все события в нем…
Беме в качестве основной задачи ставит себе опирающуюся на мистический
опыт «дедукцию»
Бога и мира: каким образом из Ничто или в Ничто возникает
Бог, а в
Боге или из
Бога возникает мир?
Идея творения мира
Богом поэтому не притязает объяснить возникновение мира в смысле эмпирической причинности, она оставляет его в этом смысле необъясненным и непонятным; вот почему она совершенно не вмещается в научное мышление, основывающееся на имманентной непрерывности
опыта и универсальности причинной связи, она остается для него бесполезна и ему чужда, — есть в этом смысле заведомо ненаучная идея.
Неточные совпадения
«У него тоже были свои мысли, — подумал Самгин, вздохнув. — Да, “познание — третий инстинкт”. Оказалось, что эта мысль приводит к
богу… Убого. Убожество. “Утверждение земного реального
опыта как истины требует служения этой истине или противодействия ей, а она, чрез некоторое время, объявляет себя ложью. И так, бесплодно, трудится, кружится разум, доколе не восчувствует, что в центре круга — тайна, именуемая
бог”».
Где Вера не была приготовлена, там она слушала молча и следила зорко — верует ли сам апостол в свою доктрину, есть ли у него самого незыблемая точка опоры,
опыт, или он только увлечен остроумной или блестящей гипотезой. Он манил вперед образом какого-то громадного будущего, громадной свободы, снятием всех покрывал с Изиды — и это будущее видел чуть не завтра, звал ее вкусить хоть часть этой жизни, сбросить с себя старое и поверить если не ему, то
опыту. «И будем как
боги!» — прибавлял он насмешливо.
Человек встречается с
Богом не в бытии, о котором мыслят в понятиях, а в духе, в духовном
опыте.
О
Боге можно говорить лишь языком символики духовного
опыта.
Вера в
Бога есть лишь внутренняя встреча в духовном
опыте.