Бог абсолютно возвышается над человеком, «во свете живет неприступном, которого никто не видел из людей и
видеть не может» [Неточная цитата из Первого послания к Тимофею св. апостола Павла (6:16).], и в то же время бесконечно уничижается, снисходит к миру, являет себя миру, вселяется в человека («приидем и обитель у него сотворим» [Ин. 14:23.]).
Неточные совпадения
Если бы люди веры стали рассказывать о себе, что они
видели и узнавали с последней достоверностью, то образовалась бы гора, под которой был бы погребен и скрыт от глаз холм скептического рационализма. Скептицизм
не может быть до конца убежден, ибо сомнение есть его стихия, он
может быть только уничтожен, уничтожить же его властен Бог Своим явлением, и
не нам определять пути Его или объяснять, почему и когда Он открывается. Но знаем достоверно, что
может Он это сделать и делает…
Кто погружается в свое мистическое религиозное чувство, тот как бы смотрит в темную бездну, в которой он ничего
не может различить и распознать: или, что то же самое, он
видит словно всенаполняющий блеск абсолютного света, ослепляющего его зрение.
Его задача — надлежащим образом
видеть и слышать, а затем воплотить увиденное и услышанное в образе (безразлично каком: красочном, звуковом, словесном, пластическом, архитектурном); истинный художник связан величайшей художественной правдивостью, — он
не должен ничего сочинять [
Не могу не привести здесь для иллюстрации слышанный мною от Л. Н. Толстого рассказ, как одна пушкинская современница вспоминала, что сам Пушкин в разговоре с ней восхищался Татьяной, так хорошо отделавшей Евгения Онегина при их последней встрече.].
Как
может кто-либо описывать нечто как другое, когда он то, что созерцал,
видел не как другое, но как единое с самим собой?
См. также Первое послание ап. Иоанна (4, 12–15).]; апостол
не говорит, что Бог, будучи
видим по своей природе, недоступен только зрению слабейшей твари, но что, по самой своей природе, Он
не может быть
видим» [Ibid., § 8.].
Не знаю, возможно ли сие природам высшим и духовным, которые, будучи ближе к Богу и озаряясь всецелым светом,
может быть,
видят Его, если
не вполне, то совершеннее и определеннее нас и притом, по мере своего чина, одни других больше и меньше»» [Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского, изд. 3‑е, часть III. M., 1889, стр, 14–15.].
«Господь и Бог мой! помоги Тебя ищущему! я
вижу Тебя в начале рая и
не знаю, что
вижу, ибо я
не вижу ничего видимого; я знаю только одно: я знаю, что
не знаю, что
вижу, и никогда
не смогу узнать; я
не умею назвать Тебя, ибо
не знаю, что Ты еси.
Излагая учение о «светилах» и «Hayoth'ax», Зогар говорит, что над видимыми hayoth'ами («животными» в видении пророка Иезекииля) находятся невидимые, а «над ними высший свод, выше которого никто уже
не может видеть, потому что здесь все выше понимания.
«Бог одинаково живет во всех вещах, а вещь ничего
не знает о Боге; и Он
не открывается вещи, а она получает от Него силу, но по своему свойству, — или от его любви, или от его гнева; и от чего она берет ее, то и обнаруживается вовне, и если есть благо в ней, то для злобы оно как бы закрыто, как вы
можете видеть на примере куста шиповника; еще более на других колючих вещах: из него ведь вырастает прекрасный душистый цветок, и в нем лежат два свойства любовное и враждебное, какое побеждает, то и дает плод» [IV, 343–344, § 49.].
Ибо (созданный) дух
не может исследовать сам себя: он
видит свою глубину до бездны, но
не понимает своего горшечника.
Однако то, чего мы
не можем зреть непосредственно по недосягаемости для нас, мы постигаем в мире в его действии, подобно тому как мы
видим свет и невидимого солнца и в этом свете различаем предметы.
Когда б
не солнечным был глаз, Как солнце
мог бы он
увидеть.
Потом мы
видим Еву, уже зачарованную змеем: она, как подстреленная птица, бессильна пред овладевшей ею похотью, охвачена палящей жаждой греха, и уже
не может ей помочь и отяжелевший Адам, из девственного мужа тоже превратившийся в похотливого самца.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их
видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Неточные совпадения
Хлестаков. Вы, как я
вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Смотреть никогда
не мог на них равнодушно; и если случится
увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Стародум. И
не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб
мог спокойно смотреть на то, что
видим.
Милон. А! теперь я
вижу мою погибель. Соперник мой счастлив! Я
не отрицаю в нем всех достоинств. Он,
может быть, разумен, просвещен, любезен; но чтоб
мог со мною сравниться в моей к тебе любви, чтоб…
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову
не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить
не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда
увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…