Неточные совпадения
В Казань я поторопился. Явившись к ректору — астроному Симонову, я получил от него разрешение
вернуться на весь август месяц. Я
был принят и мог дома «достраивать» себе студенческую форму и кутнуть на ярмарке.
Как я сказал выше, в казанском обществе я не встречал ни одного известного писателя и
был весьма огорчен, когда кто-то из товарищей,
вернувшись из театра, рассказывал, что видел ИА.Гончарова в креслах. Тогда автор „Обломова“ (еще не появившегося в свет) возвращался из своего кругосветного путешествия через Сибирь, побывал на своей родине в Симбирске и останавливался на несколько дней в Казани.
Останься я оканчивать курс в Казани, вышло бы одно из двух: или я, получив кандидатский диплом по камеральному разряду (я его непременно бы получил),
вернулся бы в Нижний и поступил бы на службу, то
есть осуществил бы всегдашнее желание моих родных. Матушка желала всегда видеть меня чиновником особых поручений при губернаторе. А дальше, стало
быть, советником губернского правления и, если бы удалось перевестись в министерство, петербургским чиновником известного ранга.
Зима 1855–1856 года похожа
была на тот момент, когда замерзлое тело вот-вот начнет оттаивать и к нему,
быть может,
вернется жизнь.
Для Ф.А. Снетковой в пьесе не
было роли, вполне подходившей к ее амплуа. Она
вернулась из-за границы как раз к репетициям"Однодворца". Об этой ее заграничной поездке, длившейся довольно долго, ходило немало слухов и толков по городу. Но я мало интересовался всем этим сплетничаньем, тем более что сама Ф.А.
была мне так симпатична, и не потому только, что она готовилась уже к роли в"Ребенке", прошедшем через цензурное пекло без всяких переделок.
Только что я
вернулся в Петербург, как надо
было приступить к разучиванию"Ребенка". Но тут опять Петербург сулил мне совсем не то, что дала Москва.
К настоящей осени, то
есть к октябрю (по новому стилю), я уже рассчитывал
вернуться в Париж и опять в любезный мне Латинский квартал.
Его европеизм, его западничество проявлялись в этой баденской обстановке гораздо ярче и как бы бесповоротнее. Трудно
было бы и представить себе, что он с душевной отрадой
вернется когда-либо в свое Спасское-Лутовиново, а, напротив, казалось, что этот благообразный русский джентльмен, уже"повитый"славой (хотя и в временных"контрах"с русской критикой и публикой), кончит"дни живота своего", как те русские баре, которые тогда начали строить себе виллы, чтобы в Бадене и доживать свой век.
Привлекательной стороной Вены
была и ее дешевизна, особенно при тогдашнем, очень хорошем русском денежном курсе. Очень легко
было устроиться и недорого и удобно. Моим чичероне стал корреспондент"Голоса", впоследствии сделавшийся одним из главных сотрудников"Нового времени", тогда юный московский немчик. Он сильно перебивался и вскоре уехал в Петербург, где из"Голоса"перешел в"Петербургские ведомости", уже позднее, когда я
вернулся в Петербург в январе 1871 года и продолжал писать у В.Ф.Корша.
Я еще тогда не решил, когда я
вернусь в Россию; но я
был вполне свободен, в Лондон меня не тянуло, Париж делался летом неинтересен, а тут я мог месяца два провести в стране, о которой не раз мечтал, но до нее еще не доехал.
Тут сейчас же поднимается у читателя вопрос: видно ли
было, что он тоскует, что его гнетет и невозможность
вернуться на родину, и то, что русская публика как бы отхлынула от него?
Позднее,
вернувшись в Петербург в начале 1871 года, я узнал от брата Василия Курочкина — Николая (постоянного сотрудника"Отечественных записок"), что это он, не
будучи даже со мной знаком, стал говорить самому Некрасову обо мне как о желательном сотруднике и побудил его обратиться ко мне с письмом.
Моя кузина С.Л.Баратынская, урожденная Боборыкина, с которой у нас оборвалась переписка из-за романа"Жертва вечерняя", тем временем умерла в чахотке. Ее муж скоропостижно умер в вагоне,
вернувшись из Москвы, и хотя в их браке не
было особенной нежности, но это так на нее подействовало, что она вдруг бросила светскую жизнь, заперлась дома, стала читать серьезные книжки и нажила скоротечный туберкулез.
Вернувшись летом из Гельсингфорса, где я простудился, я заболел, и одна часть"Дельцов"
была мною написана в постеле, но я должен
был торопиться, чтобы получить гонорар (Некрасов аванса мне не предложил) — иметь средства на поездку.
Группа в три-четыре человека наладила сапожную артель, о которой
есть упоминание и в моем романе. Ее староста, взявший себе французский псевдоним, захаживал ко мне и даже взял заказ на пару ботинок, которые
были сделаны довольно порядочно. Он впоследствии перебрался на французскую Ривьеру, где жил уроками русского языка, и в Россию не
вернулся, женившись на француженке.
Можно сказать, что и в среде наших самых выдающихся эмигрантов немного
было таких стойких защитников своего исповедания веры, как Толстой. Имена едва ли только не троих можно привести здесь, из которых один так и умер в изгнании, а двое других
вернулись на родину после падения царского режима: это — Герцен, Плеханов и Кропоткин.
Неточные совпадения
Барин в овраге всю ночь пролежал, // Стонами птиц и волков отгоняя, // Утром охотник его увидал. // Барин
вернулся домой, причитая: // — Грешен я, грешен! Казните меня! — //
Будешь ты, барин, холопа примерного, // Якова верного, // Помнить до судного дня!
Ни минуты не думая, Анна села с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я
буду там в 6 часов». Она запечатала, и Бетси,
вернувшись, при ней отдала письмо.
Счет
был верен, и зависть Степана Аркадьича
была приятна Левину. Приятно ему
было еще то, что,
вернувшись на квартиру, он застал уже приехавшего посланного от Кити с запиской.
Теперь Анна уж признавалась себе, что он тяготится ею, что он с сожалением бросает свою свободу, чтобы
вернуться к ней, и, несмотря на то, она рада
была, что он приедет.
— Да, я поеду, — опоминаясь и вставая, сказала Анна. — А если без меня
будет телеграмма, прислать к Дарье Александровне… Нет, я сама
вернусь.