Неточные совпадения
Литературу в казанском монде представляла собою одна только М.Ф.Ростовская (по казанскому произношению Растовская), сестра Львова, автора „Боже, царя храни“, и
другого генерала, бывшего тогда в Казани начальником жандармского округа. Вся ее известность основывалась на каких-то повестушках, которыми никто из нас не интересовался. По положению она была только жена директора первой гимназии (где когда-то учился Державин); ее муж принадлежал к „обществу“, да и по
братьям она была из петербургского света.
И разговоров таких у нас никогда не заходило. Не скажу, чтобы и любовные увлечения играли большую роль в тогдашнем студенчестве, во время моего житья в Казани. Интриги имел кое-кто; а остальная
братия держалась дешевых и довольно нечистоплотных сношений с женщинами. Вообще, сентиментального оттенка в чувствах к
другому полу замечалось очень мало. О какой-нибудь роковой истории, вроде самоубийства одного или обоих возлюбленных, никогда и ни от кого я не слыхал.
После сурового дома в Нижнем, где моего деда боялись все, не исключая и бабушки, житье в усадьбе отца, особенно для меня, привлекало своим привольем и мирным складом. Отец, не впадая ни в какое излишнее баловство, поставил себя со мною как
друг или старший
брат. Никаких стеснений: делай что хочешь, ходи, катайся, спи, ешь и пей, читай книжки.
Все это мог бы подтвердить прежде всего сам П.И.Вейнберг. Он был уже человек
другого поколения и
другого бытового склада, по летам как бы мой старший
брат (между нами всего шесть лет разницы), и он сам служит резким контрастом с таким барским эротизмом и наклонностью к скоромным разговорам. А ему судьба как раз и приготовила работу в журнале, где сначала редактором был такой эротоман, как Дружинин, а потом такой"Иона Циник", как его преемник Писемский.
Но местный говор удержался в нем сильнее, чем в
других костромских из образованного класса, например в его младшем сверстнике, покойном Максимове, в его ближайшем земляке Алексее Потехине и его
братьях.
В труппе почетное место занимали и два сверстника Василия Каратыгина, его
брат Петр Андреевич и П.И.Григорьев, оба плодовитые драматурги, авторы бесчисленных оригинальных и переводных пьес, очень популярные в Петербурге личности, не без литературного образования, один остряк и каламбурист,
другой большой говорун.
Эти порядки — не без участия наших протестов — рухнули в 1882 году; а ведь для нашего
брата, начинающего драматурга, и то и
другое было выгодно.
У Балакирева я в первый раз увидал и Мусоргского. Их тогда было два
брата: один носил еще форму гвардейского офицера, а
другой, автор"Бориса Годунова", только что надел штатское платье, не оставшись долее в полку, куда вышел, если не ошибаюсь, из училища гвардейских подпрапорщиков.
О Чайковском мне не привелось с ним беседовать. На композитора"Евгения Онегина""кучкисты"долго смотрели как на"выученика"консерватории, созданной
братьями Рубинштейн. Но позднее они к нему относились без предвзятости, оставаясь все-таки с
другими музыкальными идеалами.
Он много говорил тогда о своем
друге Годефруа Кавеньяке,
брате временного диктатора, которого он считал одним из величайших граждан своей родины. И в его тоне слышны были еще ноты раздражения. Старые счеты с своими сверстниками, врагами или лжедрузьями, еще не улеглись в его душе.
Перезнакомился я с группой тогдашних"младочехов"и их главным штабом — редакцией"Narodi Listy", с
братьями Грейер и с
другими патриотами и ораторами на всех тогдашних сборищах и рефератах.
К Бакунину он относился с полной симпатией, быть может, больше, чем к
другим светилам эмиграции той эпохи, не исключая и тогдашних западных знаменитостей политического мира: В.Гюго, Кине, немецких эмигрантов — вроде, например, обоих
братьев Фохт.
На конгрессах «Мира и свободы» знакомился я и с
другими молодыми эмигрантами, сверстниками Жуковского. Одного из них я помнил еще во время студенческих беспорядков в Петербургском университете, тотчас после моего кандидатского экзамена, осенью 1861 года. Это был Н.Утин, игравший и тогда роль вожака, бойкий, речистый, весьма франтоватый студент. С
братом его, Евгением, я позднее водил многолетнее знакомство.
— Встанут с утра, да только о том и думают, какую бы родному брату пакость устроить. Услышит один Захар, что брат с вечера по хозяйству распоряжение сделал, — пойдет и отменит. А в это же время другой Захар под
другого брата такую же штуку подводит. До того дошло, что теперь мужики, как завидят, что по дороге идет Захар Захарыч — свой ли, не свой ли, — во все лопатки прочь бегут!
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с
другими: я,
брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Смирно помещик лежит под халатом, // Горькую долю клянет, // Яков при барине:
другом и
братом // Верного Якова барин зовет.
Г-жа Простакова. Братец,
друг мой! Рекомендую вам дорогого гостя нашего, господина Правдина; а вам, государь мой, рекомендую
брата моего.
Милон. Ба! Это наш
брат служивый! Откуда взялся,
друг мой?
— С нас,
брат, не что возьмешь! — говорили
другие, — мы не то что прочие, которые телом обросли! нас,
брат, и уколупнуть негде!