Неточные совпадения
Нравственность надо различать. Есть известные виды социального зла, которые вошли
в учреждения
страны или
сделались закоренелыми привычками и традициями. Такая безнравственность все равно что рабство древних, которое такой возвышенный мыслитель, как Платон, возводил, однако,
в краеугольный камень общественного здания.
Этим я, безусловно, обязан Парижу и жизни
в «Латинской
стране», и моя благодарность до сих пор жива во мне, хотя я с годами и
сделался равнодушнее к Парижу, особенно
в самые последние годы.
Ко мне ходил и давал мне уроки языка один чех с немецкой фамилией, от которого я узнал много о том, что
делается в Чехии и других славянских
странах, особенно
в Далмации.
Я еще тогда не решил, когда я вернусь
в Россию; но я был вполне свободен,
в Лондон меня не тянуло, Париж
делался летом неинтересен, а тут я мог месяца два провести
в стране, о которой не раз мечтал, но до нее еще не доехал.
Встреча и знакомство с Кастеляром (о чем я говорил выше) приблизили ко мне все, что
делалось в этой
стране, и я прочел и несколько статей и книжек на тему тогдашней Испании.
— Во Франции, в Англии интеллигенция может не заниматься политикой, если она не хочет этого, а мы — должны! Каждый из нас обязан думать обо всем, что
делается в стране. Почему — обязан?
А так как последнему это было так же хорошо известно, как и дедушке, то он, конечно, остерегся бы сказать, как это
делается в странах, где особых твердынь по штату не полагается: я вас, милостивый государь, туда турну, где Макар телят не гонял! — потому что дедушка на такой реприманд, нимало не сумнясь, ответил бы: вы не осмелитесь это сделать, ибо я сам государя моего отставной подпоручик!
Неточные совпадения
Когда б не от него расти помеха мне, // Я
в год бы
сделалось красою сей
стране, // И тенью бы моей покрылась вся долина;
— Ужасно много событий
в нашей
стране! — начала она, вздыхая, выкатив синеватые, круглые глаза, и лицо ее от этого
сделалось еще более кукольным.
«Разве она и теперь не самая свободная
страна в мире, разве ее язык — не лучший язык, ее литература — не лучшая литература, разве ее силлабический стих не звучнее греческого гексаметра?» К тому же ее всемирный гений усвоивает себе и мысль, и творение всех времен и
стран: «Шекспир и Кант, Гете и Гегель — разве не
сделались своими во Франции?» И еще больше: Прудон забыл, что она их исправила и одела, как помещики одевают мужиков, когда их берут во двор.
Результатом такого положения вещей является, конечно, не торжество государства, а торжество ловких людей. Не преданность
стране, не талант, не ум
делаются гарантией успеха, а пронырливость, наглость и предательство. И Франция доказала это самым делом, безропотно,
в течение двадцати лет, вынося иго людей, которых, по счастливому выражению одной английской газеты, всякий честный француз счел бы позором посадить за свой домашний обед.
Перевели Пентефрия к фараонову двору и самую что ни на есть высшую должность дали ему: после фараона он самым что ни есть первым человеком
в стране стал, а Иосиф Прекрасный
сделался его первым помощником
в делах управления
страной. Штюрмер стал председателем совета министров, а Гурлянд его вторым «я». Арсений же Гуров, конечно, растаял и исчез со страниц «Новостей дня».