Это мнение весьма распространено у раскольников всех толков.], хотя и князь, или судия, или боярин, а все в бородах и промежду их закон божий, сиречь
вечное евангелие и седмью вселенскими соборами утвержденное кормило, душевный корабль, сиречь книга Кормчая и прочия Богом вдохновенныя: св. Кирилла, Иоанна Златоустого или преподобнаго Ефрема [Здесь упоминаются те книги, которые, будучи напечатаны при патриархе Иосифе, особенно уважаются раскольниками: «Кириллова книга», составленная Стефаном Зизанием, «Маргарит» Иоанна Златоустого и «Книга Ефрема Сирина».
Неточные совпадения
Все, что в христианстве и даже в
Евангелиях противоположно этой
вечной божественной человечности, есть экзотерическое, для внешнего употребления, педагогическое, приспособленное к падшей человеческой природе.
Толстовец долго говорил о
вечной непоколебимости великих истин
Евангелия; голос у него был глуховатый, фразы коротки, но слова звучали резко, в них чувствовалась сила искренней веры, он сопровождал их однообразным, как бы подсекающим жестом волосатой левой руки, а правую держал в кармане.
Если можно так выразиться, софийное время есть единый, сложный и слитный, хотя не сверхвременный, однако надвременный акт: это есть
вечное время, можно было бы сказать, не боясь contradictio in adiecto [Противоречие в определении (лат.).], на самом деле только кажущейся, поскольку вечность обозначает здесь лишь качество времени, его синтезированность [Не об этой ли «вечности» говорится в
Евангелии: «…и идут сии в муку
вечную, праведницы же в живот
вечный» (Мф. 25:46).].
Но вместе с тем ясно, что, хотя изощренность научного внимания позволяет лучше изучить текст священных книг, а это, конечно, не остается безрезультатным и для религиозного их постижения, однако же никакой научный анализ не раскроет в
Евангелии того
вечного религиозного содержания, которое дается верующему сердцу.
Евангелие обращено к
вечному началу человеческой души, не зависящему от исторических эпох и социальных положений, и в известном смысле оно не социально.