Неточные совпадения
Для России представляет большую опасность увлечение органически-народными
идеалами, идеализацией
старой русской стихийности,
старого русского уклада народной жизни, упоенного натуральными свойствами русского характера.
Старые славянофильские
идеалы были прежде всего
идеалами частной, семейной, бытовой жизни русского человека, которому не давали выйти в ширь исторического существования, который не созрел еще для такого существования [Я не касаюсь здесь церковных идей Хомякова, которые очень глубоки и сохраняют свое непреходящее значение.].
Неточные совпадения
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди обещало — смерть и тлен. Взявши девизы своих добродетелей из книги
старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало
старое учение. Оставив себе одну животную жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого
старого, никакого другого, лучшего
идеала жизни.
Впрочем, действительность и всегда отзывается сапогом, даже при самом ярком стремлении к
идеалу, и я, конечно, это должен был знать; но все же я был другого типа человек; я был свободен в выборе, а они нет — и я плакал, за них плакал, плакал по
старой идее, и, может быть, плакал настоящими слезами, без красного слова.
Прудон, конечно, виноват, поставив в своих «Противоречиях» эпиграфом: «Destruam et aedificabo»; [«Разрушу и воздвигну» (лат.).] сила его не в создании, а в критике существующего. Но эту ошибку делали спокон века все, ломавшие
старое: человеку одно разрушение противно; когда он принимается ломать, какой-нибудь
идеал будущей постройки невольно бродит в его голове, хотя иной раз это песня каменщика, разбирающего стену.
Лишь немногие, как К. Аксаков, остаются верны
идеалам старого славянофильства.
— Может быть, — продолжал Вихров, — но все-таки наш
идеал царя мне кажется лучше, чем был он на Западе: там, во всех их
старых легендах, их кениг — непременно храбрейший витязь, который всех сильней, больше всех может выпить, съесть; у нас же, напротив, наш любимый князь — князь ласковый, к которому потому и сошлись все богатыри земли русской, — князь в совете мудрый, на суде правый.