И
самым большим моим грехом, вероятно, было то, что я не хотел просветленно нести тяготу этой обыденности, то есть «мира», и не достиг в этом мудрости.
Неточные совпадения
Мне доставляло мало удовлетворения переживание
самой жизни, за исключением творчества,
больше наслаждения я испытывал от воспоминания о жизни или мечты о жизни.
Размышляя над
самим собой и пытаясь осмыслить свой тип, я прихожу к тому заключению, что я в гораздо
большей степени homo mysticus [Человек мистический (лат.).], чем homo religiosus [Человек религиозный (лат.).].
Меня оставили в
самой Вологде вместе с небольшой частью ссыльных,
большая же часть ссыльных была распределена по уездным городам огромной Вологодской губернии.
Самого Б. я
больше любил, но с его женой более охотно беседовал на духовные темы.
Потом я узнал, что
большая часть арестованных
сами себя оговорили, так что их показания были главным источником обвинения.
У меня всегда была
большая чуткость ко всем направлениям и системам мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я с
большой чуткостью мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику, религиозную ортодоксию, экзистенциальную философию, но я ни с чем не мог слиться и оставался
самим собой.
Я совсем не говорю в своей книге о
самых глубоких общениях моей жизни, с которыми связаны
большие обогащения моей жизни, но вместе с тем и драматизм ее.
Но моя
большая известность в Европе и Америке, в частности в
самой Германии, была одной из причин, почему арестовать меня без слишком серьезных причин немцы считали невыгодным.
Эта тема была мной пережита в
большой глубине и значительности в связи с
самым горестным и лично
самым важным событием моей жизни, о котором речь впереди.
Она
сама к этому не стремилась, у нее не было никакого честолюбия, был
большой аристократизм.
Я стоял сзади одной толстой дамы, осененной розовыми перьями; пышность ее платья напоминала времена фижм, а пестрота ее негладкой кожи — счастливую эпоху мушек из черной тафты.
Самая большая бородавка на ее шее прикрыта была фермуаром. Она говорила своему кавалеру, драгунскому капитану:
Иные нужны мне картины: // Люблю песчаный косогор, // Перед избушкой две рябины, // Калитку, сломанный забор, // На небе серенькие тучи, // Перед гумном соломы кучи // Да пруд под сенью ив густых, // Раздолье уток молодых; // Теперь мила мне балалайка // Да пьяный топот трепака // Перед порогом кабака. // Мой идеал теперь — хозяйка, // Мои желания — покой, // Да щей горшок, да
сам большой.
Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в
самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую
сам, это уж слишком
большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Хлестаков. Покорно благодарю. Я
сам тоже — я не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь,
больше бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все дела в
большом запущении, посылки задерживаются… извольте
сами нарочно разыскать.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в
самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с
большим, с
большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Питался
больше рыбою; // Сидит на речке с удочкой // Да
сам себя то по носу, // То по лбу — бац да бац!