Я сказал уже, что был робок и даже трусоват; вероятно, тяжкая и продолжительная болезнь ослабила, утончила, довела до крайней восприимчивости мои нервы, а может быть, и от природы я не
имел храбрости.
«Вот тут и пори его… — думал он. — Вот тут и изволь измышлять наказания! Нет, куда уж нам в воспитатели лезть. Прежде люди просты были, меньше думали, потому и вопросы решали храбро. А мы думаем слишком много, логика нас заела… Чем развитее человек, чем больше он размышляет и вдается в тонкости, тем он нерешительнее, мнительнее и тем с большею робостью приступает к делу. В самом деле, если поглубже вдуматься, сколько надо
иметь храбрости и веры в себя, чтобы браться учить, судить, сочинять толстую книгу…»
Неточные совпадения
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут
храбрость была такое качество сердца, какое солдату велит
иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не
имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
Опасность предстояла серьезная, ибо для того, чтобы усмирять убогих людей, необходимо
иметь гораздо больший запас
храбрости, нежели для того, чтобы палить в людей, не имеющих изъянов.
Кирила Петрович с великим удовольствием стал рассказывать подвиг своего француза, ибо
имел счастливую способность тщеславиться всем, что только ни окружало его. Гости со вниманием слушали повесть о Мишиной смерти и с изумлением посматривали на Дефоржа, который, не подозревая, что разговор шел о его
храбрости, спокойно сидел на своем месте и делал нравственные замечания резвому своему воспитаннику.
Надобно
иметь много
храбрости, чтоб признаваться в таких впечатлениях, которые противоречат общепринятому предрассудку или мнению. Я долго не решался при посторонних сказать, что «Освобожденный Иерусалим» — скучен, что «Новую Элоизу» — я не мог дочитать до конца, что «Герман и Доротея» — произведение мастерское, но утомляющее до противности. Я сказал что-то в этом роде Фогту, рассказывая ему мое замечание о концерте.
В первый момент доктор хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток в этом направлении и даже приходил с письмом в руке в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская
храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не
имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила: