Этика закона, как этика греха, узнается потому, что она знает отвлеченное добро, отвлеченную норму добра, но не знает человека, человеческой личности, неповторимой индивидуальности и ее интимной
внутренней жизни.
На почве идеологии буржуазно-капиталистической и социалистически-капиталистической не может быть даже поставлена внутренняя проблема труда, ибо для них не существует личности как верховной ценности; ценность личности, ее
внутренней жизни и судьбы, заслонена и задавлена ценностями хозяйственно-экономических благ, ценностями хозяйственной мощи общества или справедливым распределением в нем хозяйственных благ.
Неточные совпадения
Бог Библии, Бог откровения совсем не есть чистый акт, в нем раскрывается аффективная и эмоциональная
жизнь, драматизм всякой
жизни,
внутреннее движение, но раскрывается экзотерически.
Богу боятся приписать
внутренний трагизм, свойственный всякой
жизни, динамику, тоску по своему другому, по рождению человека, но нисколько не боятся приписать гнев, ревность, месть и пр. аффективные состояния, которые считаются предосудительными для человека.
Отвлеченный монархический монотеизм, не желающий знать
внутреннего драматизма Божественной
жизни, есть явное смешение теологии апофатической и катафатической.
Люди дисгармонического темперамента нередко бывают людьми более
внутренними и углубленными, и их меланхолический темперамент свидетельствует о их тоске по иной
жизни, иным мирам.
Нравственное благо дается человеку не как цель, а как
внутренняя сила, освещающая его
жизнь.
Это есть господство общества и общего с его законами и нормами над
внутренней, интимно-индивидуальной и неповторимой в своем своеобразии
жизнью личности.
Этика закона не знает
внутреннего человека, она регулирует
жизнь внешнего человека в его отношении к обществу людей, она покоится на том, что я называю внешним иерархизмом в отличие от
внутреннего иерархизма.
Но гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть забота о ближних, гениальной может быть
внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле
жизни и искание правды
жизни.
Идеи правды, истины, красоты должны перестать быть нормами и правилами
жизни и стать энергиями
жизни,
внутренним, творческим огнем в человеке.
Внутренняя победа над рабством есть основная задача нравственной
жизни.
И тогда трагизм из конфликта личности с социальной средой переносится во
внутреннюю духовную
жизнь.
И иногда у него является желание социального стеснения и принуждения, ослабления
внутреннего трагизма
жизни.
Конечно, и внешняя трагедия, определяющаяся социальными формами и отношениями, связана с
внутренним трагизмом
жизни, ибо человек есть существо социальное и принужденное жить в обществе.
Внешний драматизм и трагизм
жизни ослабляется в результате освобождения от социальных уз и социальных предрассудков, но
внутренний и вечный трагизм может лишь усиливаться и углубляться.
Бороться нужно прежде всего для того, чтобы раскрыть глубину
жизни и
внутренние конфликты
жизни, и освобождение приобретает чисто религиозное и нравственное, духовное значение.
Страсти греховны постольку, поскольку они нарушают
внутреннюю целость и гармонию, разрушают в человеке образ и подобие Божье, лишают человека духовной силы, синтезирующей всю душевную и телесную
жизнь.
И идеал мудреца означал целостное отношение к
жизни, он охватывал всего человека, он означал духовную победу над ужасом, страданием и злом
жизни, достижение
внутреннего покоя.
Смерть не была для него
внутренним моментом
жизни, через который всякая греховная
жизнь неизбежно должна пройти.
Но вечность совсем не есть остановка движения, прекращение творческой
жизни, вечность есть творческая
жизнь иного порядка, есть движение не в пространстве и времени, а движение
внутреннее, символизирующееся в движении по кругу, а не по прямой линии, т. е.
внутренняя мистерия
жизни, мистерия духа, в которую вобрана и вся трагедия мировой
жизни.
— Вот явились люди иного строя мысли, они открывают пред нами таинственное безграничие нашей
внутренней жизни, они обогащают мир чувства, воображения. Возвышая человека над уродливой действительностью, они показывают ее более ничтожной, менее ужасной, чем она кажется, когда стоишь на одном уровне с нею.
Никто не знал и не видал этой
внутренней жизни Ильи Ильича: все думали, что Обломов так себе, только лежит да кушает на здоровье, и что больше от него нечего ждать; что едва ли у него вяжутся и мысли в голове. Так о нем и толковали везде, где его знали.
Неточные совпадения
Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый
внутренний склад обывательской
жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия.
Зачем, когда в душе у нее была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте
жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо было притворяться пред чужим человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив в себе
внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы
жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным мнением чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных
жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство
внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих братьев от ига есть цель, достойная и смерти и
жизни. Дай вам Бог успеха внешнего, — и
внутреннего мира, — прибавил он и протянул руку.
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной
внутренней, чуждой Левину
жизни, она смотрела через него на зарю восхода.