Неточные совпадения
Антропология христианская учит о том, что человек есть существо, сотворенное Богом и носящее в себе
образ и подобие
Божье, что человек есть существо свободное и в своей свободе отпавшее от Бога, и что, как существо падшее и греховное, он получает от Бога благодать, возрождающую и спасающую.
Такого рода антропология совсем не раскрывает учения об
образе и подобии
Божьем в человеке и может быть источником натуралистического понимания человеческой природы.
Антропология православная мало разработана, но для нее в центре стоит учение об
образе и подобии
Божьем в человеке, т. е. человек сотворен духовным существом.
В грехопадении богоподобная и духовная жизнь человека не уничтожена, а лишь повреждена,
образ Божий в человеке замутнен.
Эта антропология унижает человека как тварь, и идея греха подавляет в ней идею образа-подобия
Божьего в человеке.
Такого рода антропология учит о человеке как о существе природном, а не духовном и потому не раскрывает учение об
образе и подобии
Божьем в человеке.
В основе христианской антропологии лежат две идеи: 1) человек есть
образ и подобие Бога-Творца и 2) Бог вочеловечился, Сын
Божий явился нам как богочеловек.
В человеке есть принцип свободы, изначальной, ничем и никем не детерминированной свободы, уходящей в бездну небытия, меона, свободы потенциальной, и есть принцип, определенный тем, что он есть
образ и подобие
Божье,
Божья идея,
Божий замысел, который она может осуществить или загубить.
Личность и есть
образ и подобие
Божье в человеке, и потому она возвышается над природной жизнью.
Совершенное разложение личности, т. е. единства и цельности «я», мы видим в творчестве Пруста. «Я» разлагается на элементы, ощущения и мысли,
образ и подобие
Божье погибает, все погружается в душевную паутину.
Если бы человек мог творить живые существа, то эти живые существа не были бы
Божьим творением и не имели бы в себе
образа и подобия
Божьего.
Научная психология и психопатология, как и социология, бессильны отстоять достоинство человека, открыть в нем
образ и подобие
Божье, они имеют дело не столько с личностью, сколько с неличным, с распадом личности, с Es (Фрейд), с Man (Гейдеггер).
Образ Божий в человеке совершенно затемнен и закрыт, его не видно за тьмой бессознательного и за ложью сознания.
Психология христианская тоже видит в человеке бездну тьмы, греха и зла, но она понимает источник этого и потому не отрицает
образа и подобия
Божьего в человеке.
Между тем как есть должная, Богом назначенная любовь человека к себе как
Божьей твари, любовь в себе к
образу и подобию
Божьему.
Значит, нужно и самого себя любить, почитать в себе
образ Божий.
Нелюбовь к себе, недостаточное почитание в себе
образа Божьего,
Божьего творения, делает человека существом раздвоенным, вечно рефлектирующим, накопляет в человеке подпольные состояния.
Поэтому психология, открывая в человеке бездну тьмы, противоречие и муку, должна также открывать в человеке
образ и подобие
Божье и творца ценностей.
В основе евангельской, христианской этики лежит безусловное признание значения всякой человеческой души, которая стоит дороже царств мира, самоценности личности как
образа и подобия
Божьего.
Христианство открывает
образ Божий в каждом человеке, даже злом и преступном.
До христианства
образ Божий открывался в герое или в царе.
Творческая этика требует любви в каждом человеке к его творческому лику,
образу и подобию
Божьему в нем, т. е. к самому человеку, как к самоценности, а не только к Богу в нем, не только к добру в нем, к истине в нем, к сверхчеловеческому в нем.
Царство
Божье есть воображение, т. е. возникновение
образа совершенной, прекрасной, свободной, полной, божественной жизни.
Совесть может быть задавлена и закрыта, искажена и извращена, но она связана с самим творением человека, с
образом и подобием
Божьим в нем.
Страсти греховны постольку, поскольку они нарушают внутреннюю целость и гармонию, разрушают в человеке
образ и подобие
Божье, лишают человека духовной силы, синтезирующей всю душевную и телесную жизнь.
И борьба с разрушительными страстями есть борьба за
образ и подобие
Божье в человеке, за гармоническую целостность, т. е. за духовность.
Победа над грехом эгоцентризма, приобретение духовности, раскрытие в себе
образа и подобия
Божьего есть возврат в реальный мир, в бытие.
И вот этот фантастический мир, живущий по своему закону и не желающий знать закона
Божьего, есть создание человеческой похоти, эгоцентрических страстей, в которых человек теряет свою свободу и
образ Божий.
В то время как любовь обращена на личность человека, на
образ Божий в нем и стремится утвердить ее для вечности, похоть знает лишь себя, она эгоцентрична и не видит никакой реальности в мире.
Даже любовь к ближнему, к человеку, несущему в себе
образ и подобие
Божье, понималась исключительно как путь самоспасения, как аскетическое упражнение в добродетели.
И вместе с тем человеческая личность потому только и существует, что в ней есть ценностное содержание, что в ней есть божественное, что она есть
образ Божий в человеке.
Любовь есть любовь к
образу Божьему в человеке, но во всяком человеке есть
образ Божий, в самом падшем и греховном.
И любовь к
образу Божьему в человеке есть любовь не только к божественному, но и к человеческому.
Ценность личности иерархически есть более высокая ценность, чем ценность государства, — личность принадлежит вечности, государство же времени, личность несет в себе
образ и подобие
Божье, государство же этого
образа и подобия не имеет, личность идет к Царству
Божьему и может войти в него, государство же никогда в Царство
Божье не войдет.
Не палач же, рубящий голову, который сам есть жертва, ибо от него требуют отказа от
образа и подобия
Божьего в человеке.
Отсюда вытекают субъективные права человеческой личности — свобода совести, свобода мысли, свобода творчества, достоинство всякого человека как свободного духа, как
образа и подобия
Божьего.
Та степень свободы зла, свободы греховной похоти, которая определяет жизнь буржуазно-капиталистического общества, этически не может быть терпима, как не может быть терпима на известной ступени нравственного сознания свобода зла и греховной похоти, определявшей строй, основанный на рабстве, на превращении человека, несущего
образ и подобие
Божье, в вещь, которую можно продавать и покупать.
Образ вечного преображения материнства дан в
Божьей Матери.
Но в
образе «товарища» меркнет окончательно
образ человека, искажается
образ и подобие
Божье.
Идеальный
образ человеческой личности есть раскрытие
образа и подобия
Божьего в человеке.
Идеальный
образ человека есть
образ Божий в нем.
Но он сознает в себе
образ и подобие
Божье, личность, сознает себя принадлежащим не только к природному, но и к духовному миру.
Бессмертен и вечен в человеке не элемент душевный и не элемент телесный, сами по себе взятые, но элемент духовный, действие которого в элементе душевном и телесном и образует личность, осуществляет
образ и подобие
Божье.
И если человеческая душа несет в себе
образ и подобие
Божье, если она есть
Божья идея, то она возникает в вечности, а не во времени, в духовном мире, а не в природном мире.
Переживание адских мучений возможно для твари лишь поскольку в ней не померк окончательно
образ Божий, поскольку божественный свет освещает еще тьму злых фантасмагорий.
Если представить себе, что
образ и подобие
Божье окончательно померкнут и божественный свет совсем перестанет светить, то адские муки прекратятся, то произойдет окончательное возвращение в небытие.
Таким
образом, в
Божий замысел о мире входит начало темного рока, еще более страшного, чем рок античного сознания.
Но Царство
Божье совсем не есть царство посюстороннего добра, оно есть царство сверхдобра, в котором результат и испытания свободы имеет иные
образы, чем
образы в мире сем.
Райская жизнь, не знающая зла, т. е. не знающая свободы, не удовлетворяет человека, несущего в себе
образ и подобие
Божье.