Неточные совпадения
Большой мыс Лессепс-Дата, выдвинувшийся с северной стороны
в море, с высоты птичьего полета должен
был казаться громадным белым лоскутком на темном фоне воды, а
в профиль его можно
было принять за чудовище, которое погрузилось наполовину
в воду и замерло, словно прислушиваясь к чему-то.
Когда на западе угасли отблески вечерней зари и ночная тьма окутала землю, удэхейцы камланили. Они притушили огонь. Один из них накрыл себе голову полотенцем и, держа
в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой взял листочек табаку, несколько спичек, кусочек сахару и сухарь и все побросал
в море, Это
было жертвоприношение.
В одном месте как-то странно вывалился целый пласт и образовалась длинная галлерея, замкнутая с трех сторон и открытая со стороны
моря. И все эти карнизы, все трещины, все углубления
были заняты бесчисленным множеством птиц разной величины и разной окраски.
Мы плыли вдоль берега
моря в таком от него расстоянии, чтобы одним взором можно
было охватить всю толщу обнажений сверху донизу.
Как только внутренности
были извлечены наружу, орочи отрезали печень и положили ее на весло около лодки. Вооружившись ножами, они стали крошить ее на мелкие кусочки и
есть с таким аппетитом, что я не мог удержаться и сам попробовал кусочек печени, предварительно прополоскав его
в воде. Ничего особенного. Как и всякое парное мясо, она
была теплая и довольно безвкусная. Я выплюнул ее и пошел к берегу
моря.
Выйдя на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня
было море, окрашенное
в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины
елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной
в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина
была удивительно красивая. Несмотря на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть
в своем мозгу на всю жизнь.
Еще
в Императорской Гавани старик ороч И. М. Бизанка говорил мне, что около мыса Сюркум надо
быть весьма осторожным и для плавания нужно выбирать тихую погоду. Такой же наказ дважды давали старики селения Дата сопровождавшим меня туземцам. Поэтому, дойдя до бухты Аука, я предоставил орочам Копинке и Намуке самим ориентироваться и выбрать время для дальнейшего плавания на лодках. Они все время поглядывали на
море, смотрели на небо и по движению облаков старались угадать погоду.
В море царила тишина. На неподвижной и гладкой поверхности его не
было ни малейшей ряби. Солнце стояло на небе и щедро посылало лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей землю и пробудить к жизни весь растительный мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
Я посмотрел
в указанном направлении и увидел сзади, там, где небо соприкасалось с
морем, темную полоску, протянувшуюся по всему горизонту. Эта темная полоска предвещала ветер. Полагая, что это
будет небольшой местный ветерок, Намука подал знак плыть дальше.
К берегу пристать
было невозможно,
в море итти — нельзя, о возвращении назад нечего
было и думать.
В самой середине нашего укрытия из воды сантиметров на двадцать поднимался большой плоский камень площадью
в восемь квадратных метров. Поверхность его
была покрыта бурыми водорослями и раковинами.
В другое время я сделал бы вывод не
в пользу нашего убежища, но теперь мы все
были рады, что нашли тот «угол», о котором мечтали
в открытом
море и который, как нам казалось, мог защитить нас.
Вокруг нас высились гигантские утесы, круто, а местами совершенно отвесно обрывающиеся
в море. Все наше спасение
было в лодке, и поэтому о ней надо
было прежде всего позаботиться.
Когда вода из лодки
была выкачана, мы перебрали все наше имущество и вновь уложили его получше, прикрыв сверху брезентом и обвязав покрепче веревками. Затем мы закусили немного, оделись потеплее, сели на свои места
в лодку и стали ждать, когда ветер стихнет и
море немного успокоится.
Стало ясно, что если мы сейчас не выйдем
в море, потом
будет поздно.
Сумерки быстро спускались на землю.
В море творилось что-то невероятное. Нельзя
было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось
в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится
в пропасть.
Этого уж никак не следовало делать! Спаси бог,
будучи в море, предупреждать события или радоваться успеху, не дойдя до берега. И старая таинственная примета тотчас же оправдалась на Ване Андруцаки. Он уже видел не более как в полуаршине от поверхности воды острую, утлую костистую морду и, сдерживая бурное трепетание сердца, уже готовился подвести ее к борту, как вдруг… могучий хвост рыбы плеснул сверх волны, и белуга стремительно понеслась вниз, увлекая за собою веревку и крючки.
Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек // Доскажет
быль афонскую, // Как турка взбунтовавшихся // Монахов
в море гнал, // Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, // Слезами полных глаз!
Едва увидел он массу воды, как
в голове его уже утвердилась мысль, что у него
будет свое собственное
море.
Был, говорит он,
в древности народ, головотяпами именуемый, и жил он далеко на севере, там, где греческие и римские историки и географы предполагали существование Гиперборейского
моря.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым
морям и кисельным берегам, возвратился
в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она
будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже
были видны
море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что
в то время, как он входил
в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого
в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.