Неточные совпадения
Из его слов я
узнал, что средства к жизни он добывал ружьем и потом выменивал предметы своей охоты на табак, свинец и порох и что винтовка ему досталась
в наследие от отца.
Для этого удивительного человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он
знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться
в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже
знал, что это значит), а
в 200 м от них на самом берегу реки среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход
в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к югу.
В это время стрелки дошли до перекрестка дорог и, не
зная, куда идти, дали 2 выстрела.
Нечего делать, надо было становиться биваком. Мы разложили костры на берегу реки и начали ставить палатки.
В стороне стояла старая развалившаяся фанза, а рядом с ней были сложены груды дров, заготовленных корейцами на зиму.
В деревне стрельба долго еще не прекращалась. Те фанзы, что были
в стороне, отстреливались всю ночь. От кого? Корейцы и сами не
знали этого. Стрелки и ругались и смеялись.
Я
знал, что река здесь отклоняется к северо-востоку и впадает
в восточный угол залива Лебяжьего, названного так потому, что во время перелетов здесь всегда держится много лебедей.
Я уже
знал, что это делается для того, чтобы какой-нибудь «люди» мог
в случае нужды ею воспользоваться.
Я ответил, что пойдем
в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его с собой. Я обещал
в скором времени опять пойти
в тайгу, предлагал жалованье… Мы оба задумались. Не
знаю, что думал он, но я почувствовал, что
в сердце мое закралась тоска. Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества жизни
в городе. Дерсу слушал молча. Наконец он вздохнул и проговорил...
В путешествие просилось много людей. Я записывал всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей.
В конце концов
в отряде остались только охотники и рыболовы. При выборе обращалось внимание на то, чтобы все умели плавать и
знали какое-нибудь ремесло.
В день выступления, 19 мая, мы все встали рано, но выступили поздно. Это вполне естественно. Первые сборы всегда затягиваются. Дальше
в пути все привыкают к известному порядку, каждый
знает своего коня, свой вьюк, какие у него должны быть вещи, что сперва надо укладывать, что после, какие предметы бывают нужны
в дороге и какие на биваке.
К трем часам дня отряд наш стал подходить к реке Уссури. Опытный глаз сразу заметил бы, что это первый поход. Лошади сильно растянулись, с них то и дело съезжали седла, расстегивались подпруги, люди часто останавливались и переобувались. Кому много приходилось путешествовать, тот
знает, что это
в порядке вещей. С каждым днем эти остановки делаются реже, постепенно все налаживается, и дальнейшие передвижения происходят уже ровно и без заминок. Тут тоже нужен опыт каждого человека
в отдельности.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть.
В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста.
Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него
в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
— Хорошо, пойду, — сказал он просто, и
в этом «пойду» слышалась готовность служить, покорность и сознание, что только он один
знает туда дорогу.
Я вспомнил Дерсу. Если бы он теперь был с нами, мы
узнали бы, почему соболь остался
в ловушке. Гольд, наверно, нашел бы дорогу и вывел бы нас из затруднительного положения.
Рядом на стенах висели размалеванные картины, характерные для китайского художества по отсутствию
в них перспективы и изображающие исторические театральные сцены, что легко
узнать по костюмам, заученным позам актеров и по их раскрашенным физиономиям.
Сначала я возмущался такими вопросами, усматривая
в них злое намерение, но впоследствии убедился, что эта справка нужна им только для того, чтобы
знать, на сколько людей надо готовить ужин.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют.
В таких случаях и охотник и зверь — каждый
знает, что надо делать. Другое дело человек.
В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
Из его слов удалось
узнать, что по торной тропе можно выйти на реку Тадушу, которая впадает
в море значительно севернее залива Ольги, а та тропа, на которой мы стояли, идет сперва по речке Чау-сун [Чао-су — черная сосна.], а затем переваливает через высокий горный хребет и выходит на реку Синанцу, впадающую
в Фудзин
в верхнем его течении.
Посидев еще немного, я пошел дальше. Все время мне попадался
в пути свежеперевернутый колодник. Я
узнал работу медведя. Это его любимейшее занятие. Слоняясь по тайге, он подымает бурелом и что-то собирает под ним на земле. Китайцы
в шутку говорят, что медведь сушит валежник, поворачивая его к солнцу то одной, то другой стороной.
Тогда я вернулся назад и пошел
в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и стволы деревьев. Вокруг костров суетились люди. Вьючные лошади паслись на траве; около них разложены были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но,
узнав меня, сконфузились и
в смущении вернулись обратно.
Манзы сначала испугались, но потом,
узнав,
в чем дело, успокоились. Они накормили нас чумизной кашей и дали чаю. Из расспросов выяснилось, что мы находимся у подножия Сихотэ-Алиня, что далее к морю дороги нет вовсе и что тропа, по которой прошел наш отряд, идет на реку Чжюдямогоу [Чжу-цзя-ма-гоу — долина семьи Чжу, где растет конопля.], входящую
в бассейн верхней Улахе.
Сориентировавшись, я спустился вниз и тотчас отправил Белоножкина назад к П.К. Рутковскому с извещением, что дорога найдена, а сам остался с китайцами.
Узнав, что отряд наш придет только к вечеру, манзы собрались идти на работу. Мне не хотелось оставаться одному
в фанзе, и я пошел вместе с ними.
Нигде на земле нет другого растения, вокруг которого сгруппировалось бы столько легенд и сказаний. Под влиянием литературы или под влиянием рассказов китайцев, не
знаю почему, но я тоже почувствовал благоговение к этому невзрачному представителю аралиевых. Я встал на колени, чтобы ближе рассмотреть его. Старик объяснил это по-своему: он думал, что я молюсь. С этой минуты я совсем расположил его
в свою пользу.
Сегодня первый раз приказано было сократить выдачу буды наполовину. Но и при этом расчете продовольствия могло хватить только на 2 суток. Если по ту сторону Сихотэ-Алиня мы не сразу найдем жилые места, придется голодать. По словам китайцев, раньше
в истоках Вай-Фудзина была зверовая фанза, но теперь они не
знают, существует она или нет.
К сумеркам мы дошли до водораздела. Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались
в отдыхе. Целый день они шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не было. Кони так устали, что, когда с них сняли вьюки, они легли на землю. Никто не
узнал бы
в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
О Кашлеве мы кое-что
узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что
в своей жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без огня. Никто не
знал, куда он уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
Быть может, эти хищники из опыта
знали, что вид их, сидящих на сухостойных деревьях, пугает мелких птиц, тогда как, спрятавшись
в траве, они скорее могут рассчитывать на добычу.
В полдень я подал знак к остановке. Хотелось пить, но нигде не было воды. Спускаться
в долину было далеко. Поэтому мы решили перетерпеть жажду, отдохнуть немного и идти дальше. Стрелки растянулись
в тени скал и скоро уснули. Вероятно, мы проспали довольно долго, потому что солнце переместилось на небе и заглянуло за камни. Я проснулся и посмотрел на часы. Было 3 часа пополудни, следовало торопиться. Все
знали, что до воды мы дойдем только к сумеркам. Делать нечего, оставалось запастись терпением.
Я опустил
в нее руку, чтобы
узнать направление течения.
После полудня погода стала заметно портиться. На небе появились тучи. Они низко бежали над землей и задевали за вершины гор. Картина сразу переменилась: долина приняла хмурый вид. Скалы, которые были так красивы при солнечном освещении, теперь казались угрюмыми; вода
в реке потемнела. Я
знал, что это значит, велел ставить палатки и готовить побольше дров на ночь.
Через час Туртыгин возвратился и доложил мне, что
в 2 км от нашего табора у подножия скалистой сопки он нашел бивак какого-то охотника. Этот человек расспрашивал его, кто мы такие, куда идем, давно ли мы
в дороге, и когда
узнал мою фамилию, то стал спешно собирать свою котомку. Это известие меня взволновало.
Не понимая,
в чем дело, моя Альпа яростно бросилась на Дерсу, но тотчас
узнала его, и злобный лай ее сменился ласковым визжанием.
— Хорошо, хорошо, амба! Не надо сердиться, не надо!.. Это твое место. Наша это не
знал. Наша сейчас другое место ходи.
В тайге места много. Сердиться не надо!..
Утром 8 августа мы оставили Фудзин — это ужасное место. От фанзы Иолайза мы вернулись сначала к горам Сяень-Лаза, а оттуда пошли прямо на север по небольшой речке Поугоу, что
в переводе на русский язык значит «козья долина». Проводить нас немного вызвался 1 пожилой таз. Он все время шел с Дерсу и что-то рассказывал ему вполголоса. Впоследствии я
узнал, что они были старые знакомые и таз собирался тайно переселиться с Фудзина куда-нибудь на побережье моря.
После полудня Дерсу нашел маленькую тропку, которая вела нас к перевалу, покрытому густым лесом. Здесь было много барсучьих нор. Одни из них были старые, другие — совсем свежие.
В некоторых норах поселились лисицы, что можно было
узнать по следам на песке.
Я не
знаю, что труднее — подъем или спуск. Правда, при подъеме
в работе участвует дыхание, зато положение тела устойчивее. При спуске приходится все время бороться с тяжестью собственного тела. Каждый
знает, как легко подыматься по осыпям вверх и как трудно по ним спускаться книзу.
Долина Тютихе — денудационная; она слагается из целого ряда котловин, замыкаемых горами. Проходы из одной котловины
в другую до того узки, что трудно усмотреть, откуда именно течет река. Очень часто какой-нибудь приток мы принимали за самое Тютихе, долго шли по нему и только по направлению течения воды
узнавали о своей ошибке.
У корейцев
в фанзе было так много клопов, что сам хозяин вынужден был спать снаружи, а во время дождя прятался
в сарайчик, сложенный из тонкого накатника.
Узнав об этом, мы отошли от фанзы еще с километр и стали биваком на берегу реки.
В 5 часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены на волю.
В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то китаец.
Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать. У китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
В одном пересохшем ручье мы нашли много сухой ольхи. Хотя было еще рано, но я по опыту
знал, что значат сухие дрова во время ненастья, и потому посоветовал остановиться на бивак. Мои опасения оказались напрасными. Ночью дождя не было, а утром появился густой туман.
По этому признаку охотники
узнают о присутствии
в дупле зверя.
Узнав, что я хочу идти на медведя один, он посоветовал мне быть осторожнее и предлагал свои услуги. Его уговоры еще больше подзадорили меня, и я еще тверже решил во что бы то ни стало поохотиться за «косолапым»
в одиночку.
Я понял все. Мне вспомнились рассказы охотников о том, что медведь, найдя какое-нибудь мертвое животное, всегда закапывает его
в землю. Когда мясо станет разлагаться, он лакомится им. Но я не
знал, что медведь закапывает медведя. Для Дерсу это тоже было новинкой.
Закусив немного, мы собрали свои котомки и тронулись
в путь. Около моря я нашел место бивака Н.А. Пальчевского. Из письма, оставленного мне
в бутылке, привязанной к палке, я
узнал, что он здесь работал несколько дней тому назад и затем отправился на север, конечным пунктом наметив себе бухту Терней.
Китайцы
в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку.
В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу
в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль.
В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились
в соседней фанзе.
Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами
в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
Дерсу шел молча и смотрел на все равнодушно. Я восторгался пейзажами, а он рассматривал сломанный сучок на высоте кисти руки человека, и по тому, куда прутик был нагнут, он
знал о направлении,
в котором шел человек. По свежести излома он определял время, когда это произошло, угадывал обувь и т.д. Каждый раз, когда я не понимал чего-нибудь или высказывал сомнение, он говорил мне...
Он рассказал мне, как несколько лет тому назад вблизи бухты Терней разбился пароход «Викинг»;
узнал о том, как
в 1905 году японцы убили его помощника Лю Пула и как он отомстил им за это; рассказал он мне также о партии каторжан, которые
в 1906 году высадились на материке около мыса Олимпиада.
Все эти дни Дерсу пропадал где-то у тазов. Среди них он нашел старика, который раньше жил на реке Улахе и которого он
знал еще
в молодые годы. Он успел со всеми перезнакомиться и везде был желанным гостем.
Узнав,
в чем дело, он тотчас же уступил мне свое место и сам поместился рядом. Через несколько минут здесь, под яром, я находился
в большем тепле и спал гораздо лучше, чем
в юрте на шкуре медведя.
Удэгеец, сопровождавший нас, хорошо
знал эти места. Он находил тропы там, где надо было сократить дорогу. Не доходя 2 км до устья Кулумбе, тропа свернула
в лес, которым мы шли еще около часа. Вдруг лес сразу кончился и тропа оборвалась. Перед нами была река Иман.