Неточные совпадения
На земле и на
небе было еще темно, только в той стороне, откуда подымались все
новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса — верный признак, что завтра будет хорошая погода. Кругом царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
Сильные молнии сверкали то тут, то там, и не успевали в
небе заглохнуть одни раскаты, как появлялись
новые.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни
неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение.
Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
В таком чисто монистическом, монофизитском религиозном сознании не может быть пророчеств о новой жизни, новой мировой эпохе, о новой земле и
новом небе, нет исканий нового града, столь характерных для славянства.
Творческий акт в своей первоначальной чистоте направлен на новую жизнь, новое бытие,
новое небо и новую землю, на преображение мира.
В
новом небе и новой земле — вся полнота бытия, вся мощь божественного творения; в старом небе и старой земле — действительно лишь все то творческое, что войдет в царство Божье, остальное — призрак, ложь, обман.
— Ко всему несут любовь дети, идущие путями правды и разума, и все облачают
новыми небесами, все освещают огнем нетленным — от души. Совершается жизнь новая, в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
Неточные совпадения
Друзья мои, что ж толку в этом? // Быть может, волею
небес, // Я перестану быть поэтом, // В меня вселится
новый бес, // И, Фебовы презрев угрозы, // Унижусь до смиренной прозы; // Тогда роман на старый лад // Займет веселый мой закат. // Не муки тайные злодейства // Я грозно в нем изображу, // Но просто вам перескажу // Преданья русского семейства, // Любви пленительные сны // Да нравы нашей старины.
Глядишь — и площадь запестрела. // Всё оживилось; здесь и там // Бегут за делом и без дела, // Однако больше по делам. // Дитя расчета и отваги, // Идет купец взглянуть на флаги, // Проведать, шлют ли
небеса // Ему знакомы паруса. // Какие
новые товары // Вступили нынче в карантин? // Пришли ли бочки жданных вин? // И что чума? и где пожары? // И нет ли голода, войны // Или подобной новизны?
В окно смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного
неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит
новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма,
неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все
новые, живые, черные валы.
Вообще, скажет что-нибудь в этом духе. Он оделся очень парадно, надел
новые перчатки и побрил растительность на подбородке. По улице, среди мокрых домов, метался тревожно осенний ветер, как будто искал где спрятаться, а над городом он чистил
небо, сметая с него грязноватые облака, обнажая удивительно прозрачную синеву.