К югу, где за пологом туч пряталось ноябрьское
низкое солнце, небо было светло, светлее земли, а к северу оно спускалось широкой, ровно темнеющей завесой и у самой земли становилось изжелта-черным и непрозрачным, как ночью.
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда
низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь еще белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, — когда по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней…
Начиная с 26-го августа и по 2-е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей, осенняя погода, когда
низкое солнце греет жарче, чем весной, когда всё блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний, пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые, и когда в темных, теплых ночах этих, с неба, беспрестанно пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
Неточные совпадения
— // «Какой же ты хвастун, как погляжу!» // Паук ему тут с ветки отвечает: // «Да
ниже ль я тебя, товарищ, здесь сижу?» // Орёл глядит: и подлинно, Паук, // Над самым им раскинув сеть вокруг, // На веточке хлопочет // И, кажется, Орлу заткать он
солнце хочет.
«Что, кумушка, ты так грустна?» // Ей с ветки ласково Голубка ворковала: // «Или о том, что миновала // У нас весна // И с ней любовь, спустилось
солнце ниже, // И что к зиме мы стали ближе?» — // «Как, бедной, мне не горевать?» // Кукушка говорит: «Будь ты сама судьёю: // Любила счастливо я нынешней весною, // И, наконец, я стала мать;
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда
солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и
ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор:
«Как неловко и брезгливо сказала мать: до этого», — подумал он, выходя на двор и рассматривая флигель; показалось, что флигель отяжелел, стал
ниже, крыша старчески свисла к земле. Стены его излучали тепло, точно нагретый утюг. Клим прошел в сад, где все было празднично и пышно, щебетали птицы, на клумбах хвастливо пестрели цветы. А
солнца так много, как будто именно этот сад был любимым его садом на земле.
Рядом с рельсами, несколько
ниже насыпи, ослепительно сияло на
солнце здание машинного отдела, построенное из железа и стекла, похожее формой на огромное корыто, опрокинутое вверх дном; сквозь стекла было видно, что внутри здания медленно двигается сборище металлических чудовищ, толкают друг друга пленные звери из железа.