Неточные совпадения
Я думал сначала говорить подробно
в моих записках вообще о ружейной охоте, то есть не только о стрельбе, о дичи, о ее нравах и местах жительства
в Оренбургской губернии, но также о легавых собаках,
ружьях, о разных принадлежностях охоты и вообще о всей технической ее части.
Теперь, принявшись за это дело, я увидел, что
в продолжение того времени, как я оставил
ружье, техническая часть ружейной охоты далеко ушла вперед и что я не знаю ее близко и подробно
в настоящем, современном положении.
О знаменитых
ружьях Моргенрота, Штарбуса, старика Кинленца и Лазарони, когда
ружья их сохранились только как исторические памятники,
в оружейнях старых охотников?
Для охотников, стреляющих влет мелкую, преимущественно болотную птицу, не нужно
ружье, которое бы било дальше пятидесяти или, много, пятидесяти пяти шагов: это самая дальняя мера; по большей части
в болоте приходится стрелять гораздо ближе; еще менее нужно, чтоб
ружье било слишком кучно, что, впрочем, всегда соединяется с далекобойностью;
ружье, несущее дробь кучею, даже невыгодно для мелкой дичи; из него гораздо скорее дашь промах, а если возьмешь очень верно на близком расстоянии, то непременно разорвешь птицу: надобно только, чтоб
ружье ровно и не слишком широко рассевало во все стороны мелкую дробь, обыкновенно употребляемую
в охоте такого рода, и чтоб заряд ложился, как говорится, решетом.
Распространение двуствольных
ружей, выгоду которых объяснять не нужно, изменило ширину и длину стволов, приведя и ту и другую почти
в одинаковую, известную меру. Длинные стволы и толстые казны, при спайке двух стволин, очевидно неудобны по своей тяжести и неловкости, и потому нынче употребляют стволинки короткие и умеренно тонкостенные; но при всем этом даже самые легкие, нынешние, двуствольные
ружья не так ловки и тяжеле прежних одноствольных
ружей, назначенных собственно для стрельбы
в болоте и
в лесу.
Вообще надобно сказать, что, несмотря на новое устройство, впрочем давно уже появившееся, так называемых полуторных и двойных камер
в казенном щурупе, несмотря на новейшее изобретение замков с пистонами, — старинные охотничьи
ружья били кучнее, крепче и дальше нынешних
ружей, изящных по отделке и очень удобных для стрельбы мелкою дробью мелкой дичи, но не для стрельбы крупной дробью крупной дичи.
Отличный бой
ружья — дело неопределенное, не приведенное
в ясность.
Всем охотникам известно, что двуствольные
ружья, при одинаковых условиях
в отделке и
в доброте стволин, почти всегда бьют неодинаково: один ствол лучше, другой хуже.
Причины далекобойности
ружей, по мнению охотников, заключаются
в следующих качествах стволов: 1)
в мягкости и ровности слоев железа; 2)
в длине ствола и его узкости; 3)
в толщине стенок казны и 4)
в длине казенного щурупа и
в числе нарезанных на нем винтов.
Первая причина мне кажется основательнее других, да и ружейные мастера всегда ею объясняют свои неудачи
в приведении иных
ружей в цель; они говорят, и с ними согласиться, что от мгновенного, ровного нагреванья ствола придается большая сила вылетающей дроби, для чего необходима ровность слоев железа.
Что касается до четвертой причины, то есть до глубины винтов и длины казенного щурупа, то, не умея объяснить физических законов, на которых основано его влияние на заряд, я скажу только, что многими опытами убедился
в действительной зависимости ружейного боя от казенника: я потерял не одно славное
ружье, переменив старый казенный шуруп на новый, по-видимому гораздо лучший.
Могу только дать искренний совет охотникам: не переделывать даже и безделиц
в тех
ружьях, которые отлично бьют.
Из всего сказанного мною следует, что
в выборе
ружья ничем нельзя руководствоваться, кроме опыта, то есть надобно пробовать, как бьет
ружье в цель мелкою и крупною дробью, как рассевает дробь, глубоко ли входят дробины
в доску и какая доска, мягкая или жесткая?
Эту привычку еще легче получить человеку, у которого шея коротка: последнее обстоятельство ясно указывает на то, что
ружье, ловкое
в прикладе одному, может быть неловко другому.
Звук его густ, полон и приклад
ружья не толкнет, не отдаст, а только плотнее прижмется к плечу и щеке стрелка, тогда как большой заряд, не
в меру, даст толчок и
в плечо и
в щеку, так что от нескольких выстрелов кожа на скуле щеки покраснеет и даже лопнет.
Несправедливо говорят, что будто
ружье отдает и малыми зарядами: малый заряд тогда только отдает, когда дроби будет положено больше, чем пороху; малый заряд слышен по жидкости звука выстрелов, похожих на хлопанье арапника или пастушьего кнута, по слабому действию дроби и по тому, что при стрельбе
в цель дробь всегда обнизит, то есть ляжет ниже цели.
Для отысканья полного настоящего заряда я предлагаю следующий способ: сделать мерку, которой внутренняя ширина равнялась бы внутренней ширине ружейного ствола, а глубина была бы
в полтора раза против ширины; если
ружье с кремнем, то надобно прибавить столько лишнего пороха, сколько может поместиться на полке, для чего достаточно насыпать мерку пороху верхом, а дроби
в гребло; если же
ружье с пистоном, то насыпать мерку
в гребло поровну и пороха и дроби.
В полированном порохе нет никакой надобности; по мнению моему и многих охотников, он слабее винтовочного и больше пачкает
ружья, хотя на взгляд чище и глянцевитее.
Картечь может быть так крупна, что заряд
в харчистое, то есть широкоствольное,
ружье весь состоит из осьми пулечек; самой же мелкой картечи идет на заряд того же
ружья от двадцати до двадцати пяти штук.
Пыжом называется то вещество или материал, которым сначала прибивается всыпанный
в дуло
ружья порох и которым отделяется этот порох от всыпаемой потом сверх него дроби; другим пыжом прибивается самая дробь.
С тех пор как ввелись
в употребление
ружья с пистонами, дробовики и пороховницы — патронташи и пыжи, о которых я сейчас говорил, уволены
в отставку.
Стреляющим с шерстяными пыжами должно принять
в соображение то, что их пыжи могут отодвигаться тяжестию дроби, если дуло заряженного
ружья будет обращено вниз, особенно на езде
в тряском экипаже, что случается нередко; а потому должно всегда
ружье, давно заряженное шерстяными пыжами, пробовать шомполом и снова прибить верхний пыж, ежели он отодвинулся; то же надобно наблюдать с вырубленными, войлочными и шляпными пыжами, особенно если они входят
в дуло не натуге; с последними может случиться, что верхний пыж отодвинется, покосится и часть дроби сейчас высыплется, отчего последует неизбежный промах.
Во-первых, если пистоны хороши, то осечек не должно быть вовсе, хотя бы случилось стрелять
в сильный дождь, потому что затравка совершенно плотно закрыта колпачком и порох не подмокнет, даже не отсыреет, от чего нет возможности уберечь
ружье с прежним устройством полки и затравки.
Притом осечки у
ружья с кремнем могут происходить и от других многих причин, кроме сырости: а) ветер может отнесть искры
в сторону; б) кремень притупиться или отколоться;
в) огниво потерять твердость закалки и не дать крупных искр; г) наконец, когда все это
в исправности, осечка может случиться без всяких, по-видимому, причин: искры брызнут во все стороны и расположатся так неудачно, что именно на полку с порохом не попадут.
Во-вторых,
ружье с пистонами стреляет скорее и бьет крепче, ибо воспламенение пороха производится быстрее и сила разреженного воздуха не улетает
в затравку, которая остается плотно закрытою колпачком и курком.
Всякий охотник знает необходимость легавой собаки: это жизнь, душа ружейной охоты, и предпочтительно охоты болотной, самой лучшей; охотник с
ружьем без собаки что-то недостаточное, неполное! Очень мало родов стрельбы, где обойтись без нее, еще менее таких,
в которых она могла бы мешать.
В этом же вступлении я считаю приличным бросить общий взгляд на охоту с
ружьем и на уменье стрелять.
Без всяких преувеличений и фраз сказать, что
ружье — молния и гром
в руках охотника и на определенном расстоянии делает его владыкой жизни и смерти всех живущих тварей.
Во-вторых,
в охотах, о которых я сейчас говорил, охотник не главное действующее лицо, успех зависит от резвости и жадности собак или хищных птиц;
в ружейной охоте успех зависит от искусства и неутомимости стрелка, а всякий знает, как приятно быть обязанным самому себе, как это увеличивает удовольствие охоты; без уменья стрелять — и с хорошим
ружьем ничего не убьешь; даже сказать, что чем лучше, кучнее бьет
ружье, тем хуже, тем больше будет промахов.
Хотя нельзя оспоривать, что для уменья хорошо стрелять нужны острый, верный глаз, твердая рука и проворство
в движениях, но эти качества необходимы только при стрельбе пулею из винтовки или штуцера; даже и это может быть поправлено, если стрелять с приклада, то есть положа ствол
ружья на сошки, забор или сучок дерева; стрельба же из
ружья дробью, особенно мелкою, требует только охоты и упражнения.
Для скорейшего же усовершенствования
в стрельбе собственно дичи сообщить молодым охотникам несколько практических наблюдений, до которых, разумеется, дойдет всякий собственным опытом, но потеряет много времени, а может быть, и охоту к
ружью.
6) Птицу, летящую прямо от охотника довольно низко, надобно стрелять
в шею так, чтобы дуло
ружья закрывало все остальное ее тело.
8) Всего труднее стрелять птицу, летящую прямо и низко на охотника, потому что необходимо совершенно закрыть ее дулом
ружья и спускать курок
в самое мгновение этого закрытия. Если местность позволяет, лучше пропустить птицу и ударить ее вдогонку.
9)
В птицу, летящую высоко и прямо над головой охотника, так что
ружье надобно поставить перпендикулярно, должно метить
в голову.
Целую зиму поглядывал он с замирающим сердцем на висящие
в покое
ружья, особенно на любимое
ружье.
Упоминая несколько раз о дичи, я еще не определил этого слова: собственно дичью называется дикая птица и зверь, употребляемые
в пищу человеком, добываемые разными родами ловли и преимущественно стрельбою из
ружья.
В одно поле, на двуствольное
ружье, лучшие охотники убивали каждый до шестидесяти штук бекасов, дупелей и вальдшнепов: ибо осенью и последние сваливаются из лесов
в болота и держатся
в больших кустах с мочажиной около реки Инзы.
Самые блистательные охотничьи выстрелы, по-моему, бывают
в бекаса, когда он играет вверху, не боясь присутствия охотника, потому что, завидя его, сейчас поднимется высоко. Бекасиной дробью редкое
ружье может достать его. Это были мои любимые выстрелы, и
в этом случае я употреблял с успехом дробь 7-го нумера, которая, будучи покрупнее, летит дальше и бьет крепче.
Мера всегда бывает более шестидесяти шагов. Стрелять только
в ту минуту, когда бекас летит прямо над головой, следовательно, должно поставить
ружье совершенно перпендикулярно. Положение очень неловкое, да и дробь, идучи вверх, скорее слабеет. Много зарядов улетало понапрасну
в синее небо, и дробь, возвращаясь назад, сеялась, как мелкий дождь, около стрелка.
В случае удачного выстрела бекас падает из-под небес медленно и винтообразно.
Один раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал
в десяти шагах от меня с распростертыми крыльями на большую кочку; он был весь
в виду, и я, зарядив
ружье, не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел, как здоровый, прежде чем я опомнился.
В другой раз собака подала мне застреленного бекаса; я взял его и, считая убитым наповал, бросил возле себя, потому что заряжал
в это время
ружье; бекас, полежав с минуту, также улетел, и даже закричал, а раненая птица не кричит.
Охотник вступает
в болото, и, по мере того как он нечаянно приближается к какому-нибудь гнезду или притаившимся
в траве детям, отец и мать с жалобным криком бросаются к нему ближе и ближе, вертятся над головой, как будто падают на него, и едва не задевают за дуло
ружья…
Если случится застать болотную курицу на месте проходимом, то она сейчас уйдет
в непроходимое; застрелить ее, как дупеля или коростеля из-под собаки, — величайшая редкость; скорее убить, увидев случайно, когда она выплывет из камыша или осоки, чтоб перебраться на другую сторону болотного озерка, прудового материка или залива, к чему иногда ее принудить посредством собаки, а самому с
ружьем подстеречь на переправе.
В исходе мая я возвращался с охоты домой; идучи по берегу пруда и не находя птицы, по которой мог бы разрядить
ружье, — а ствол его надобно было вымыть, — я хотел уже выстрелить на воздух.
Ружье потянуло: значит, порох
в затравке отсырел, зашипел и выстрел последовал не скоро.
Конечно, только охотник, принявший
в соображение дальность меры, расстояние между летевшими птицами, несоразмерную с их величиною крупноту дроби, неверность выстрела, невероятно счастливый разнос дроби и редкость добычи, — может вообразить мою тогдашнюю безумную радость. Желаю каждому страстному охотнику, возвращаясь домой, так удачно разрядить свое
ружье!
В продолжение всей осенней охоты за гусями надобно употреблять дробь самую крупную и даже безымянку; осенний гусь не то, что подлинь: он делается очень силен и крепок к
ружью.
Выстрелил я с подъезда
в пару чирков, проворно отплывавших от плоского берега на середину широкого пруда, где
в недоступном для
ружья расстоянии плавала большая стая черни.
Чирки с весны парами, а потом и
в одиночку попадаются охотникам везде, где только есть вода,
в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто
в самом селении находящиеся; прилетают даже к русским уткам.
В осеннее время иногда сделать очень удачный выстрел
в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось один раз убить из одного ствола моего
ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков.
Видимая возможность убить утку, плавающую
в меру и не улетающую от выстрелов, надежда на свое проворство и меткость прицела, уверенность
в доброте любимого
ружья, желание отличиться перед товарищами и, всего более, трудность, почти не возможность успеха раздражали самолюбие охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере, целое общество стрелков.