Неточные совпадения
Прежние
лица «Хроники» выходят опять на сцену, а старшие, то
есть дедушка и бабушка, в продолжение рассказа оставляют ее навсегда…
Я собрался прежде всех: уложил свои книжки, то
есть «Детское чтение» и «Зеркало добродетели», в которое, однако, я уже давно не заглядывал; не забыл также и чурочки, чтоб играть ими с сестрицей; две книжки «Детского чтения», которые я перечитывал уже в третий раз, оставил на дорогу и с радостным
лицом прибежал сказать матери, что я готов ехать и что мне жаль только оставить Сурку.
И башкирец очень охотно, отвязав плот от причала, засучив свои жилистые руки, став
лицом к противоположному берегу, упершись ногами, начал тянуть к себе канат обеими руками, и плот, отделяясь от берега, поплыл поперек реки; через несколько минут мы
были на том берегу, и Евсеич, все держа меня за руку, походив по берегу, повысмотрев выгодных мест для уженья, до которого
был страстный охотник, таким же порядком воротился со мною назад.
Радость
была непритворная, выражалась на всех
лицах и слышна
была во всех голосах.
Везде
было одно и то же: те же поклоны, те же добрые обрадованные
лица и те же простые слова: «Благодарствуем, батюшка Алексей Степаныч».
Когда мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я заметил, что глаза ее наполнились слезами и на
лице выразилась грусть; хотя и прежде, вслушиваясь в разговоры отца с матерью, я догадывался, что мать не любит Багрова и что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только в эту минуту понял, что
есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою мать.
Несколько раз готов я
был броситься к ней на шею и просить, чтоб она не ездила или взяла нас с собою; но больное ее
лицо заставляло меня опомниться, и желанье, чтоб она ехала лечиться, всегда побеждало мою тоску и страх.
Хотя печальное и тягостное впечатление житья в Багрове
было ослаблено последнею неделею нашего там пребывания, хотя длинная дорога также приготовила меня к той жизни, которая ждала нас в Уфе, но, несмотря на то, я почувствовал необъяснимую радость и потом спокойную уверенность, когда увидел себя перенесенным совсем к другим людям, увидел другие
лица, услышал другие речи и голоса, когда увидел любовь к себе от дядей и от близких друзей моего отца и матери, увидел ласку и привет от всех наших знакомых.
Множество тому подобных картин роилось в моей голове, но везде я
был первым
лицом, торжествующим или погибающим героем.
Волков стоял за дверью, тоже почти плакал и не смел войти, чтоб не раздражить больного; отец очень грустно смотрел на меня, а мать — довольно
было взглянуть на ее
лицо, чтоб понять, какую ночь она провела!
В самом деле, я
был до того искусан комарами, что
лицо, шея и руки у меня распухли.
Оставшись наедине с матерью, он говорил об этом с невеселым
лицом и с озабоченным видом; тут я узнал, что матери и прежде не нравилась эта покупка, потому что приобретаемая земля не могла скоро и без больших затруднений достаться нам во владение: она
была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками и Старым Тимкиным, которые жили, правда, по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли
было очень трудно; всего же более не нравилось моей матери то, что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою и всякий называл себя настоящим хозяином, а другого обманщиком.
Весь дом сбежался к нам на крыльцо, на
лицах всех
было написано смущение и горесть; идущий по улице народ плакал.
У матери
было совершенно больное и расстроенное
лицо; она всю ночь не спала и чувствовала тошноту и головокруженье: это встревожило и огорчило меня еще больше.
Дыханье останавливалось, холодный пот выступал на
лице, я не мог улежать на своем месте, вскочил и сел поперек своей постельки, даже стал
было будить сестрицу, и если не закричал, то, вероятно, от того, что у меня не
было голоса…
Она повела нас в горницу к дедушке, который лежал на постели, закрывши глаза;
лицо его
было бледно и так изменилось, что я не узнал бы его; у изголовья на креслах сидела бабушка, а в ногах стоял отец, у которого глаза распухли и покраснели от слез.
Они, посидев и поболтав с нами, ушли, и, когда надобно
было ложиться спать, страх опять овладел мною и так выразился на моем
лице, что мать поняла, какую ночь проведу я, если не лягу спать вместе с нею.
Я не мог рассмотреть
лица матери: в комнате
было почти темно от опущенных зеленых гардин.
В комнате
было так темно, что я видел только образ матери, а
лица разглядеть не мог; нас подвели к кровати, поставили на колени, мать благословила нас образом, перекрестила, поцеловала и махнула рукой.
Бог точно
был к нам милостив, и через несколько дней, проведенных мною в тревоге и печали, повеселевшее
лицо отца и уверенья Авенариуса, что маменька точно выздоравливает и что я скоро ее увижу, совершенно меня успокоили.
Наконец не видавшись с матерью около недели, я увидел ее, бледную и худую, все еще лежащую в постели; зеленые гардинки
были опущены, и потому, может
быть,
лицо ее показалось мне еще бледнее.
Я как теперь гляжу на него: высокий ростом, благообразный
лицом, с длинными русыми волосами, в которых трудно
было разглядеть седину, в длинном сюртуке горохового цвета с огромными медными пуговицами, в синих пестрых чулках с красными стрелками и башмаках с большими серебряными пряжками, опирался он на камышовую трость с вызолоченным набалдашником.
Когда тебе захочется меня видеть — милости прошу; не захочется — целый день сиди у себя: я за это в претензии не
буду; я скучных
лиц не терплю.
Вскоре после чаю, который привелось нам
пить немедленно после обеда, пришла к нам маменька и сказала, что более к гостям не пойдет и что Прасковья Ивановна сама ее отпустила, заметив по
лицу, что она устала.
Она жаловалась только на его слабое здоровье и говорила, что так бережет его, что спать кладет у себя в опочивальне; она прибавила, с какими-то гримасами на
лице, что «Митенька
будет совсем здоров, когда женится, и что если бог даст ему судьбу, то не бессчастна
будет его половина».
Я
был уверен, что и мой отец чувствовал точно то же, потому что
лицо его, как мне казалось, стало гораздо веселее; даже сестрица моя, которая немножко боялась матери, на этот раз так же резвилась и болтала, как иногда без нее.
Как она
была хороша, как все ей шло к
лицу!
Печально и строго
было ее
лицо, брови сдвинуты.
Иногда, не довольно тепло одетый, я не чувствовал холода наступающего ноября и готов
был целый день простоять, прислонив
лицо к опушенной инеем сетке, если б мать не присылала за мною или Евсеич не уводил насильно в горницу.
Неточные совпадения
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — //
Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Спустили с возу дедушку. // Солдат
был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На нем сюртук с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе //
Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По
лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде
была; стояла, и хмельная улыбка бродила по
лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Глупову именно нужен
был"сумрак законов", то
есть такие законы, которые, с пользою занимая досуги законодателей, никакого внутреннего касательства до посторонних
лиц иметь не могут.