Скоро, по ходу витиеватой его речи уловив смысл, они начали радостно кивать, тряся бородами, пышными лисьими и выдровыми шапками.
Когда настал март, и мы прекратили ставить капканы и отправились вниз, к лагерю пикуни, у нас было не менее четырёх сотен бобровых шкур, сорок четыре выдровых, и около двух сотен шкурок пекана, куницы и норки.
Она представляла собою сложный головной убор, помесь медвежьей шапки, котелка, фуражки на выдровом меху и пуховой шапочки, – словом, это была одна из тех дрянных вещей, немое уродство которых не менее выразительно, чем лицо дурачка.