Остров Сахалин

Цифры, относящиеся к возрастному составу ссыльного населения, если бы даже они отличались идеальною точностью и несравненно большею полнотой, чем собранные мною, то все-таки давали бы почти ничего. Во-первых, они случайны, так как обусловлены не естественными или экономическими условиями, а юридическими теориями, существующим уложением о наказаниях, волей лиц, составляющих тюремное ведомство. С изменением взгляда на ссылку вообще и на сахалинскую в частности, изменится и возрастный состав населения; то же случится, когда станут присылать в колонию вдвое больше женщин или когда с проведением Сибирской железной дороги начнется свободная иммиграция. Во-вторых, на ссыльном острове, при исключительном строе жизни, эти цифры имеют совсем не то значение, что при обыкновенных условиях в Череповецком или Московском уезде. Например, ничтожный процент стариков на Сахалине означает не какие-либо неблагополучные условия, вроде высокой смертности, а то лишь, что ссыльные в большинстве успевают отбыть наказание и уехать на материк до наступления старости.

В настоящее время в колонии занимают первое место возрасты от 25 до 35 (24,3 %) и от 35 до 45 (24,1 %). [Вот составленная мною табличка возрастов: От….До…….М…..Ж……От….До……..М…..Ж. О…..5 л……493….473….35….45 л…..1405..578 5….10 л……319….314….45….55 л…….724…236 10…15 л…..215….234….55….65 л…….318….56 15…20.л…….89……96….65….75 л………90…..12 20…25 л…..134….136….75….85 л………17…….1 25…35 л…1419….680….85….95 л………-…….1 Неизвестен возраст м. 142, ж. 35.] Возрасты от 20 до 55 лет, которые д-р Грязнов называет рабочими, дают в колонии 64,6 %, то есть почти в полтора раза больше, чем в России вообще. [В Череповецком уезде рабочие возрасты составляют 44,9 %, в Московском 45,4 %, в Тамбовском 42,7 %. См. книгу В. И. Никольского: «Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности», 1885 г.] Увы, высокий процент и даже избыток рабочих или производительных возрастов на Сахалине совсем не служит показателем экономического благосостояния; тут он указывает лишь на избыток рабочих рук, благодаря чему, несмотря даже на громадное число голодных, праздных и неспособных, на Сахалине строятся города и проводятся превосходные дороги. Не дешево стоящие сооружения и рядом с этим необеспеченность и нищенство производительных возрастов наводят на мысль о некотором сходстве настоящего колонии с теми временами, когда так же искусственно создавался излишек рабочих рук, возводились храмы и цирки, а производительные возрасты терпели крайнюю, изнурительную нужду.

Дети, то есть возрасты от 0 до 15 лет, дают тоже высокую цифру — 24,9 %. Сравнительно с однородными русскими цифрами [В Череповецком уезде 37,3, в Тамбовском около 39 %.] она мала, для ссыльной же колонии, где семейная жизнь находится в таких неблагоприятных условиях, она высока. Плодовитость сахалинских женщин и невысокая детская смертность, как увидит ниже читатель, скоро поднимут процент детей еще выше, быть может, даже до русской нормы. Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню; к тому же заботы о детях спасают ссыльных женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и в этом отношении колония поставлена даже в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией, не возвращаются.

Возрасты, составляющие надежду и основу если не созревшей уже, то созревающей колонии, на Сахалине дают самый ничтожный процент. Лиц от 15 до 20 лет во всей колонии только 185: м. 89 и ж. 96, то есть около 2 %. Из них только 27 человек настоящие дети колонии, так как родились на Сахалине или на пути следования в ссылку, остальные же все — пришлый элемент. Но и эти родившиеся на Сахалине ждут только отъезда родителей или мужей на материк, чтобы уехать вместе с ними. Почти все 27 — это дети зажиточных крестьян, уже отбывших наказание и остающихся пока на острове ради округления капиталов. Таковы, например, Рачковы в селении Александровском. Даже Мария Барановская, дочь вольного поселенца, родившаяся в Чибисани, — ей теперь 18 лет, — не останется на Сахалине и уедет на материк с мужем. Из тех, которые родились на Сахалине 20 лет назад и которым пошел уже 21 год, не осталось на острове уже ни одного. Всех вообще в колонии двадцатилетков 27: из них 13 присланы сюда на каторгу, 7 прибыли добровольно за мужьями и 7 — сыновья ссыльных, молодые люди, уже знающие дорогу во Владивосток и на Амур. [Из таблицы видно, что в детских возрастах полы распределяются почти равномерно, а в возрастах от 15 до 20 и от 20 до 25 наблюдается даже некоторый избыток женщин; но затем, в возрасте от 25–35 мужчины перевешивают больше чем вдвое, а в пожилом и преклонном возрастах этот перевес можно назвать подавляющим. Малое число стариков и почти отсутствие старух указывают на недостаток в сахалинских семьях элемента опытности, традиций. Кстати сказать, всякий раз при посещении тюрем мне казалось, что в них стариков относительно больше, чем в колонии.] На Сахалине 860 законных семей и 782 свободных, и эти цифры достаточно определяют семейное положение ссыльных, живущих в колонии. Вообще говоря, благами семейной жизни пользуется почти половина всего взрослого населения. Женщины в колонии все заняты, следовательно, другую половину, то есть около трех тысяч душ, живущих одиноко, составляют одни мужчины. Впрочем, это отношение, как случайное, подвержено постоянным колебаниям. Так, когда вследствие высочайшего манифеста из тюрьмы выпускается на участки сразу около тысячи новых поселенцев, то процент бессемейных в колонии повышается; когда же, как это случилось вскоре после моего отъезда, сахалинским поселенцам разрешено было работать на Уссурийском участке Сибирской железной дороги, то процент этот понизился. Как бы то ни было, развитие семейного начала среди ссыльных считается чрезвычайно слабым, и как на главную причину, почему колония до сих пор не удалась, указывают именно на большое число бессемейных. [Хотя ниоткуда не видно, чтобы упрочение колонии в первое время зависело главным образом от развития в ней семейного начала; мы знаем, что благосостояние Виргинии было упрочено раньше, чем туда стали привозить женщин.] Теперь на очереди вопрос, почему в колонии получили такое широкое развитие незаконные или свободные сожительства и почему при взгляде на цифры, относящиеся к семейному положению ссыльных, получается такое впечатление, как будто ссыльные упорно уклоняются от законного брака? Ведь если бы не жены свободного состояния, добровольно пришедшие за мужьями, то свободных семей в колонии было бы в 4 раза больше, чем законных. [Если судить по одним голым цифрам, то можно вывести заключение, что церковная форма брака для русских ссыльных самая неподходящая. Из казенных ведомостей, например за 1887 г., видно, что в Александровском округе было каторжных женщин 211. Из них только 34 состояли в законе, а 136 сожительствовали с каторжными и поселенцами. В Тымовском округе в том же году из 194 каторжных женщин 11 жили с законными мужьями, а 161 состояли в сожительстве. Из 198 поселок 33 были замужем, а 118 сожительствовали. В Корсаковском округе ни одна из каторжных женщин не жила с мужем; 115 состояли в незаконном браке; из 21 поселок только четыре были замужем.] Такое положение дела генерал-губернатор, диктуя мне в тетрадку, называл «вопиющим» и обвинял при этом, конечно, не ссыльных. Как люди в большинстве патриархальные и религиозные, ссыльные предпочитают законный брак. Незаконные супруги часто просят у начальства дозволения перевенчаться, но по большинству этих прошений приходится отказывать по причинам, не зависящим ни от местной администрации, ни от самих ссыльных. Дело в том, что хотя с лишением всех прав состояния поражаются супружеские права осужденного и он уже не существует для семьи, как бы умер, но тем не менее все-таки его брачные права в ссылке определяются не обстоятельствами, вытекающими из его дальнейшей жизни, а волею супруга не осужденного, оставшегося на родине. Необходимо, чтобы этот супруг согласился на расторжение брака и дал развод, и тогда только осужденный может вступить в новый брак. Оставшиеся же супруги обыкновенно не дают этого согласия: одни из религиозного убеждения, что развод есть грех, другие — потому, что считают расторжение браков ненужным, праздным делом, прихотью, особенно когда обоим супругам уже близко к сорока. «В его ли годы жениться, — рассуждает жена, получив от мужа письмо насчет развода. — О душе бы, старый пес, подумал». Третьи отказывают потому, что боятся начинать такое в высшей степени сложное, хлопотливое и не дешевое дело, как развод, или просто потому, что не знают, куда обратиться с прошением и с чего начать. В том, что ссыльные не вступают в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие в каждом отдельном случае целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и телеграммы, в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной семьи у него не быть. У многих ссыльных совсем нет статейных списков; попадаются такие списки, в которых совсем не показано семейное положение ссыльного или же показано неясно или неверно; между тем, кроме статейного списка, у ссыльного нет никаких других документов, на которые он мог бы ссылаться в случае надобности. [Кн. Шаховской в своем «Деле об устройстве о. Сахалина» писал, между прочим: «Немалыми затруднениями к беспрепятственному заключению браков представляют<ся> статейные списки, в которых часто не проставляется вероисповедание и семейное положение, а главное, неизвестно, произошел ли развод с оставшимся в России супругом; узнать об этом, а тем более исходатайствовать развод через консисторию с о. Сахалина дело почти невозможное». Вот для образчика примеры, как в колонии устраивается семья. В Малом Такоэ каторжная Соловьева Прасковья сожительствует с поселенцем Кудриным, который не может жениться на ней, потому что на родине у него осталась жена; дочь этой Прасковьи, Наталья, 17 лет, свободного состояния, сожительствует с поселенцем Городинским, который не женится на ней по той же причине. Поселенец Игнатьев в Ново-Михайловке жаловался мне, что его не венчают с сожительницей потому, что за давностью лет не могут определить его семейного положения; сожительница его умоляла меня похлопотать и при этом говорила: «Грех так жить, мы уже немолодые». Подобных примеров можно привести несколько сот.] Сведения о числе браков, совершаемых в колонии, можно добыть из метрических книг; но так как законный брак здесь составляет роскошь, доступную не для всякого, то эти сведения далеко не определяют истинной потребности населения в брачной жизни; здесь венчаются не когда нужно, а когда можно. Средний возраст брачущихся здесь совершенно праздная цифра: заключать по ней о преобладании поздних или ранних браков и делать отсюда какие-либо выводы невозможно, так как семейная жизнь у большинства ссыльных начинается задолго до совершения церковного обряда, и венчаются обыкновенно пары; уже имеющие детей. Из метрических книг пока видно лишь, что за последние десять лет наибольшее число браков было совершено в январе; на этот месяц падает почти треть всех браков. Осеннее повышение в сравнении с январским слишком ничтожно, так что о сходстве с нашими земледельческими уездами не может быть и речи. Браки, совершавшиеся при нормальных условиях, когда женились дети ссыльных, свободные, все до одного были ранние; женихи были в возрасте от 18 до 20, а невесты от 15 до 19 лет. Но в возрасте от 15 до 20 лет девушек свободного состояния больше, чем мужчин, которые обыкновенно оставляют остров до наступления брачного возраста; и, вероятно, за недостатком молодых женихов и отчасти из экономических соображений было совершено много неравных браков; молодые свободные девушки, почти девочки, были выдаваемы родителями за пожилых поселенцев и крестьян. Унтер-офицеры, ефрейторы, военные фельдшера, писаря и надзиратели женились часто, но осчастливливали только 15-16-тилетних. [Унтеры, особенно надзиратели, считаются на Сахалине завидными женихами; в этом отношении они хорошо знают себе цену и держат себя с невестами и с их родителями с тою разнузданною надменностью, за которую И. С. Лесков так не любит «несытых архиерейских скотин». За 10 лет было совершено несколько mesalliance'ов (неравных браков (франц.)). Коллежский регистратор женился на дочери каторжного, надворный советник – на дочери поселенца, капитан – на дочери поселенца, купец – на крестьянке из ссыльных, дворянка вышла за поселенца. Эти редкие примеры, когда интеллигентные люди женятся на дочерях ссыльных, чрезвычайно симпатичны и, вероятно, не остаются без хорошего влияния на колонию. В январе 1880 г. в Дуэской церкви был повенчан каторжный на гилячке. В Рыковском я записал Григория Сивокобылку, 11 лет, у которого мать была гилячка. Вообще, браки между русскими и инородцами бывают очень редко. Рассказывали мне про одного надзирателя, живущего с гилячкой, которая родила сына и хочет креститься, чтобы затем обвенчаться. О. Ираклий знал ссыльного якута, который был женат на грузинке; оба плохо понимали по-русски. Что касается магометан, то они и в ссылке не отказываются от многоженства и некоторые из них имеют по две жены; так, у Джаксанбетова в Александровске две жены – Батыма и Сасена, у Абубакирова в Корсаковском тоже две – Ганоста и Верхониса. В Андрее-Ивановском я видел чрезвычайно красивую татарку 15 лет, которую муж купил у ее отца за 100 рублей; когда мужа нет дома, она сидит на кровати, а в дверь из сеней смотрят на нее поселенцы и любуются. «Устав о ссыльных» разрешает ссыльнокаторжным обоего пола браки только через 1–3 года по поступлении в разряд исправляющихся; очевидно, женщина, поступившая в колонию, но находящаяся еще в разряде испытуемых, может быть только сожительницей, а не женой. Ссыльным мужчинам разрешается жениться на преступницах, лица же женского пола, лишенные всех прав состояния, до перечисления в крестьянское сословие могут выходить только за ссыльных. Женщине свободного состояния, которая выйдет за ссыльного, вступающего в Сибири в первый брак, выдается из казны 50 руб.; поселенцу, вступившему в Сибири в первый брак со ссыльною, выдается 15 рублей безвозвратно и столько же заимообразно.] Свадьбы играются скромно и скучно; в Тымовском округе, говорят, бывают иногда веселые свадьбы, шумные, и особенно шумят хохлы. В Александровске, где есть типография, в обычае у ссыльных рассылать перед свадьбой печатные пригласительные билеты. Наборщики-каторжные соскучились над приказами и бывают рады щегольнуть своим искусством, и их билеты по внешности и тексту мало отличаются от московских. На каждую свадьбу из казны отпускается бутылка спирту.

Рождаемость в колонии сами ссыльные считают чрезмерно высокой, и это дает повод к постоянным насмешкам над женщинами и к разным глубокомысленным замечаниям. Говорят, что на Сахалине самый климат располагает женщин к беременности; рожают старухи и даже такие, которые в России были бесплодны и не надеялись уже иметь когда-либо детей. Женщины точно торопятся населить Сахалин и часто рожают двойней. Одна роженица во Владимировке, пожилая женщина, имеющая уже взрослую дочь, наслышавшись разговоров о двойнях, ожидала, что у нее тоже родятся двое, и была огорчена, когда родился только один. «Поищите еще», — попросила она акушерку. Но роды двойнями случаются здесь не чаще, чем в русских уездах. За десятилетний период до 1 января 1890 г. в колонии родилось 2275 детей обоего пола, а так называемых плодущих родов было только 26. [Эти цифровые сведения, взятые мною из приходских метрических книг, касаются одного только православного населения.] Все эти несколько преувеличенные толки о чрезмерной плодовитости женщин, о двойнях и т. п. указывают на то, с каким интересом ссыльное население относится к рождаемости и какое она имеет здесь важное значение. В «Уставе» ничего не говорится о браках бродяг. По каким документам определяется семейное положение и возраст их при вступлении в брак, я не знаю. Что их венчают на Сахалине, я узнал впервые из следующей бумаги, написанной по форме прошения: «Его высокопревосходительству господину начальнику острова Сахалина. Удостоверение поселенца Тымовского округа, селения Рыковского, не помнящего родства Ивана, 35 лет. Что я, Непомнящий, принял законное бракосочетание на поселке Березниковой Марии в прошлом 1888 году 12 ноября». За неграмотностью расписались два поселенца.

Оттого, что численный состав населения подвержен колебаниям вследствие постоянных приливов и отливов, притом случайных, как на рынке, определение коэффициента общей рождаемости в колонии за несколько лет можно считать недосягаемою роскошью; он уловим тем труднее, что цифровой материал, собранный мною и другими, имеет очень скромный объем; численный состав населения за прошлые годы неизвестен, и приведение его в известность, когда я знакомился с канцелярским материалом, представлялось мне египетскою работой, обещавшею притом самые сомнительные результаты. Можно определить коэффициент лишь приблизительно и только для настоящего времени. В 1889 г. во всех четырех приходах родилось 352 детей обоего пола; при обыкновенных условиях в России такое количество детей рождается ежегодно в местах с населением в семь тысяч душ; [Считая, по Янсону, 49,8 или почти 50 рождений на 1000.] именно семь тысяч с прибавкою нескольких сотен жило в колонии в 1889 г. Здешний коэффициент рождаемости, очевидно, лишь немного выше, чем вообще в России (49,8) и в русских уездах, например, Череповецком (45,4). Можно признать, что рождаемость на Сахалине в 1889 г. была относительно так же велика, как вообще в России, и если была разница в коэффициентах, то небольшая, не имеющая, вероятно, особенного значения. А так как из двух местностей с одинаковыми коэффициентами общей рождаемости плодовитость женщин в той выше, в которой их относительно меньше, то, очевидно, можно признать также еще, что плодовитость женщин на Сахалине значительно выше, чем в России вообще.

Голод, тоска по родине, порочные наклонности, неволя — вся сумма неблагоприятных условий ссылки не исключает у ссыльных производительной способности; стало быть, наличность ее не означает благополучия. Причиной повышенной плодовитости женщин и такой же рождаемости служит, во-первых, праздность ссыльных, живущих в колонии, вынужденное домоседство мужей и сожителей, вследствие отсутствия у них отхожих промыслов и заработков, и монотонность жизни, при которой удовлетворение половых инстинктов является часто единственным возможным развлечением, и, во-вторых, то обстоятельство, что большинство женщин принадлежит здесь к производительным возрастам. Кроме этих ближайших причин, существуют, вероятно, еще отдаленные, пока недоступные непосредственному наблюдению. Быть может, на сильную рождаемость следует смотреть, как на средство, какое природа дает населению для борьбы с вредными, разрушительными влияниями и прежде всего с такими врагами естественного порядка, как малочисленность населения и недостаток женщин. Чем большая опасность угрожает населению, тем больше родится, и в этом смысле неблагоприятные условия могут быть названы причиною высокой рождаемости. [Острые, скоро проходящие катастрофы, как неурожай, война и т. п., понижают рождаемость, хронические же бедствия, как высокая детская смертность и, быть может, также плен, крепостное состояние, ссылка и т. п., усиливают ее. В некоторых семьях вместе с психическим вырождением наблюдается также усиленная рождаемость.] Из 2275 рождений за десятилетний период maximum приходится на осенние месяцы (29,2 %), minimum на весенние (20,8 %), и зимою (26,2 %) рождалось больше, чем летом (23,6 %). Наибольшее число зачатий и рождений происходило до сих пор в полугодие с августа до февраля, и в этом отношении время с короткими днями и длинными ночами было наиболее благоприятным, чем пасмурная и дождливая весна и такое же лето.

В настоящее время на Сахалине всего детей 2122, включая сюда и тех подростков, которым в 1890 г. исполнилось 15 лет. Из них прибыло из России с родителями 644, родилось на Сахалине и по пути следования в ссылку 1473; детей, месторождение которых мне неизвестно, 5. Первых меньше почти в три раза; в большинстве они прибыли на остров уже в тех возрастах, когда дети сознают: они помнят и любят родину; вторые же, сахалинские уроженцы, никогда не видели ничего лучше Сахалина и должны тяготеть к нему, как к своей настоящей родине. Вообще, обе группы значительно разнятся одна от другой. Так, в первой группе незаконнорожденных только 1,7 %, во второй же 37,2 %. [Незаконнорожденные первой группы – это дети каторжных женщин, рожденные большею частью после суда в тюрьмах; в семьях же, добровольно пришедших за супругами и родителями, незаконнорожденных нет вовсе.] Представители первой группы называют себя свободными; в громадном большинстве они были рождены или зачаты до суда и сохраняют поэтому все права своего состояния. Дети же, рожденные в ссылке, не называют себя никак; со временем они припишутся к податным сословиям и будут называться крестьянами или мещанами, теперь же их социальное положение определяется так: незаконный сын ссыльнокаторжной, дочь поселенца, незаконная дочь поселки и т. д. Когда одна дворянка, жена ссыльного, узнала, что ее ребенка записали в метрическую книгу сыном поселенца, то, говорят, горько заплакала.

Детей грудных и моложе 4-х лет почти нет совсем в первой группе: здесь перевес на стороне так называемых школьных возрастов. Во второй же группе, у сахалинских уроженцев, наоборот, преобладают самые ранние возрасты, и притом чем старше дети, тем меньше сверстников, и если бы мы изобразили детские возрасты этой группы графически, то получили бы резкое крутое падение кривой. В этой группе детей моложе одного года 203, от 9 до 10 лет — 45, от 15 до 16 — только 11. Из двадцатилетков, родившихся на Сахалине, как я говорил уже, не осталось ни одного. Таким образом, недостаток подростков и юношей пополняется пришлыми, которые пока одни только дают из своей среды молодых женихов и невест. Невысокий процент детей старших возрастов среди сахалинских уроженцев объясняется и детскою смертностью и тем, что в прошлые годы было на острове меньше женщин и потому меньше рождалось детей, но больше всего виновата тут эмиграция. Взрослые, уезжая на материк, не оставляют детей, а увозят их с собой. Родители сахалинского уроженца обыкновенно начинают отбывать наказание еще задолго до появления его на свет, и пока он родится, растет и достигает 10-летнего возраста, они в большинстве уже успевают получить крестьянские права и уехать на материк. Положение же пришлого совсем иное. Когда его родителей присылают на Сахалин, то ему бывает уже 5-8-10 лет; пока они отбывают каторгу и поселение, он выходит из детского возраста, и пока потом родители хлопочут о крестьянских правах, становится уже работником, и прежде чем совсем уехать на материк, успевает несколько раз побывать на заработках во Владивостоке и в Николаевске. Во всяком случае, в колонии не остаются ни пришлые, ни местные уроженцы, и поэтому все сахалинские посты и селения до настоящего времени вернее было бы называть не колонией, а местами временного водворения.

Рождение каждого нового человека в семье встречается неприветливо; над колыбелью ребенка не поют песен и слышатся одни только зловещие причитывания. Отцы и матери говорят, что детей нечем кормить, что они на Сахалине ничему хорошему не научатся, и «самое лучшее, если бы господь милосердный прибрал их поскорее». Если ребенок плачет или шалит, то ему кричат со злобой: «Замолчи, чтоб ты издох!» Но все-таки, что бы ни говорили и как бы ни причитывали, самые полезные, самые нужные и самые приятные люди на Сахалине — это дети, и сами ссыльные хорошо понимают это и дорого ценят их. В огрубевшую, нравственно истасканную сахалинскую семью они вносят элемент нежности, чистоты, кротости, радости. Несмотря на свою непорочность, они больше всего на свете любят порочную мать и разбойника отца, и если ссыльного, отвыкшего в тюрьме от ласки, трогает ласковость собаки, то какую цену должна иметь для него любовь ребенка! Я уже говорил, что присутствие детей оказывает ссыльным нравственную поддержку, теперь же еще прибавлю, что дети часто составляют то единственное, что привязывает еще ссыльных мужчин и женщин к жизни, спасает от отчаяния, от окончательного падения. Мне однажды пришлось записывать двух женщин свободного состояния, прибывших добровольно за мужьями и живших на одной квартире; одна из них, бездетная, пока я был в избе, всё время роптала на судьбу, смеялась над собой, обзывала себя дурой и окаянной за то, что пошла на Сахалин, судорожно сжимала кулаки, и всё это в присутствии мужа, который находился тут же и виновато смотрел на меня, а другая, как здесь часто говорят, детная, имеющая несколько душ детей, молчала, и я подумал, что положение первой, бездетной, должно быть ужасно. Помнится, записывая в одной избе татарского мальчика трех лет, в ермолке, с широким расстоянием между глазами, я сказал ему несколько ласковых слов, и вдруг равнодушное лицо его отца, казанского татарина, прояснилось, и он весело закивал головой, как бы соглашаясь со мной, что его сын очень хороший мальчик, и мне показалось, что этот татарин счастлив.

Под какими влияниями воспитываются сахалинские дети и какие впечатления определяют их душевную деятельность, читателю понятно из всего вышеописанного. Что в России, в городах и деревнях, страшно, то здесь обыкновенно. Дети провожают равнодушными глазами партию арестантов, закованных в кандалы; когда кандальные везут тачку с песком, то дети цепляются сзади и хохочут. Играют они в солдаты и в арестанты. Мальчик, выйдя на улицу, кричит своим товарищам: «равняйсь!», «отставить!» Или же он кладет в мешок свои игрушки и кусок хлеба и говорит матери: «Я иду бродяжить». — «Гляди-кось, часом солдат подстрелит», — шутит мать; он идет на улицу и бродяжит там, а товарищи, изображающие солдат, ловят его. Сахалинские дети говорят о бродягах, розгах, плетях, знают, что такое палач, кандальные, сожитель. Обходя избы в Верхнем Армудане, я в одной не застал старших; дома был только мальчик лет 10, беловолосый, сутулый, босой; бледное лицо покрыто крупными веснушками и кажется мраморным.

— Как по отчеству твоего отца? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он.

— Как же так? Живешь с отцом и не знаешь, как его зовут? Стыдно.

— Он у меня не настоящий отец.

— Как так — не настоящий?

— Он у мамки сожитель.

— Твоя мать замужняя или вдова?

— Вдова. Она за мужа пришла.

— Что значит — за мужа пришла?

— Убила.

— Ты своего отца помнишь?

— Не помню. Я незаконный. Меня мамка на Каре родила.

Сахалинские дети бледны, худы, вялы; они одеты в рубища и всегда хотят есть. Как увидит ниже читатель, умирают они почти исключительно от болезней пищеварительного канала. Жизнь впроголодь, питание иногда по целым месяцам одною только брюквой, а у достаточных — одною соленою рыбой, низкая температура и сырость убивают детский организм чаще всего медленно, изнуряющим образом, мало-помалу перерождая все его ткани; если бы не эмиграция, то через два-три поколения, вероятно, пришлось бы иметь дело в колонии со всеми видами болезней, зависящих от глубокого расстройства питания. В настоящее время дети беднейших поселенцев и каторжных получают от казны так называемые «кормовые»: детям от одного года до 15 лет выдается по 11/2, а круглым сиротам, калекам, уродам и близнецам по 3 рубля в месяц. Право ребенка на эту помощь определяется личным усмотрением чиновников, которые слово «беднейший» понимают каждый по-своему; [Размер выдачи зависит также от того, разумеет ли чиновник под калеками и уродами только хромых, безруких и горбатых или также еще бугорчатных, слабоумных, слепых. Как помочь сахалинским детям? Прежде всего, мне кажется, право на помощь не следует обставлять требованиями такого ценза, как «беднейший», «калека» и т. п. Надо помогать всем просящим без исключения и при этом не бояться обмана: лучше быть обманутым, чем самому обмануться. Форма помощи определяется местными условиями. Если бы от меня зависело, то на те деньги, которые расходуются теперь на «кормовые», я устроил бы в постах и селениях чайные для всех женщин и детей, выдавал бы кормовое и одежное довольствие всем без исключения беременным женщинам и кормящим грудью, а «кормовые» 1 1/2 – 3 руб. в месяц сохранил бы только для девушек с 13 лет до замужества и выдавал бы им эти деньги прямо на руки. Ежегодно из Петербурга благотворители присылают сюда для раздачи детям полушубки, фартучки, валенки, чепчики, гармоники, душеспасительные книжки, перья. Начальник острова, получив эти вещи, приглашает местных дам заняться распределением и раздачей подарков. Говорят, что вещи эти пропиваются и проигрываются отцами, что лучше бы вместо гармоники прислали хлеба и т. д., но подобные замечания не должны смущать великодушных людей. Дети обыкновенно бывают очень рады, а отцы и матери бесконечно благодарны. Было бы вполне уместно, если бы благотворители, интересующиеся судьбою детей ссыльных, получали ежегодно возможно подробные сведения о сахалинских детях, о числе их, о составе их по полам и возрастам, о числе грамотных, нехристиан и т. д. Если благотворителю известно, например, сколько среди детей грамотных, то уж он будет знать, сколько нужно послать книжек или карандашей, чтобы никого не обидеть, а назначать игрушки и одежду удобнее всего, соображаясь с полом, возрастом и национальностью детей. На самом же Сахалине необходимо все дела, имеющие какое-либо отношение к благотворительности, изъять из ведения полицейских управлений, которые и без того завалены делами, и организацию помощи предоставить местной интеллигенции; среди нее немало людей, которые были бы рады взять на себя это живое дело. В Александровске иногда по зимам даются любительские спектакли в пользу детей. Недавно в Корсаковском посту служащие собрали по подписке денег и накупили разных материй, а жены их нашили платьев и белья и роздали детям. Дети составляют бремя в экономическом отношении и наказание божие за грехи, но это не мешает ссыльным, если у них нет своих детей, принимать и усыновлять чужих. Детные выражают желание, чтоб их дети умерли, а бездетные берут чужих сирот себе в дети. Бывает, что ссыльные усыновляют сирот и бедных детей в расчете на кормовые и всякого рода пособия и даже на то, что приемыш будет просить на улице милостыню, но в большинстве, вероятно, ссыльными руководят чистые побуждения. В «дети» поступают не одни только дети, но также взрослые и даже старики. Так, поселенец Иван Новиков 1-й, 60 лет, считается приемным сыном поселенца Евгения Ефимова, 42 лет. В Рыковском Елисей Маклаков, 70 лет, записался приемным сыном Ильи Минаева. По «Уставу о ссыльных», малолетние дети, следующие в Сибирь при ссылаемых или же переселяемых туда родителях, отправляются туда на подводах, причем одна подвода дается на пять душ; какие дети в этом случае относятся к малолетним, в «Уставе» не сказано. Дети, следующие за родителями, получают одежду, обувь и кормовые деньги во всё продолжение пути. Когда за осужденным по доброй воле следует в ссылку его семья, то дети, достигшие 14-летнего возраста, отправляются только по собственному желанию. Дети, достигшие 17-летнего возраста, могут покидать место ссылки и возвращаться на родину без разрешения родителей.] полученные 1 1/2 или 3 рубля тратятся по усмотрению отцов и матерей. Эту денежную помощь, зависящую от стольких усмотрений и благодаря бедности и недобросовестности родителей редко достигающую своего назначения, давно бы уже следовало отменить. Она не уменьшает бедности, а только маскирует ее, заставляя людей непосвященных думать, что на Сахалине дети обеспечены.