Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть

Аким.

Анютка.

Никитa.

Mитрич — старик работник, отставной солдат.

Акулина.

Анисья.

Кума Анисьи.

Изба Петра. Зима. После второго действия прошло девять месяцев. Анисья ненарядная сидит за станом, ткет. Анютка на печи. Mитрич, старик работник.

Митрич (входит медленно, раздевается). О, господи помилуй! Что ж, не приезжал хозяин-то?

Анисья. Чего?

Митрич. Микита-то из города не бывал?

Анисья. Нету.

Митрич. Загулял, видно. О господи!

Анисья. Убрался на гумне-то?

Митрич. А то как же? Все как надо убрал, соломкой прикрыл. Я не люблю как-нибудь. О господи! Микола милослевый! (Ковыряет мозоли.) А то бы пора ему и быть.

Анисья. Чего ему торопиться. Деньги есть, гуляет с девкой, я чай…

Митрич. Деньги есть, так чего ж не гулять. Акулина-то почто в город поехала?

Анисья. А ты спроси ее, зачем туда нелегкая понесла.

Митрич. В город-то зачем? В городу всего много, только бы было на что. О господи!

Анютка. Я, матушка, сама слышала. Полушальчик, говорит, тебе куплю, однова дыхнуть, куплю, говорит; сама, говорит, выберешь. И убралась она хорошо как: безрукавку плисовую надела и платок французский.

Анисья. Уж и точно девичий стыд до порога, а переступила — и забыла. То-то бесстыжая!

Митрич. Вона! Чего стыдиться-то? Деньги есть, так и гуляй. О господи! Ужинать-то рано, что ли?

Анисья молчит.

Пойти погреться пока что. (Лезет на печь.) О господи, матерь пресвятая богородица, Микола-угодник!

Те же и кума.

Кума (входит). Не ворочался, видно, твой-то?

Анисья. Нету.

Кума. Пора бы. В наш трактир не заехал ли. Сестра Фекла сказывала, матушка моя, стоят там саней много из города.

Анисья. Анютка! а Анютка!

Анютка, Чего?

Анисья. Сбегай ты, донюшка, в трактир, посмотри, уж не туда ли он спьяна заехал?

Анютка (спрыгивает с печи, одевается). Сейчас.

Кума. И Акулину с собой взял?

Анисья. А то бы ехать незачем. Из-за нее дела нашлись. В банку, говорит, надо, получка вышла, а все только она его путает.

Кума (качает головой). Уж и что говорить.

Молчание.

Анютка (в дверях). А коли там, сказать что?

Анисья. Ты посмотри только, там ли?

Анютка. Ну что ж, я живо слетаю. (Уходит.)

Анисья, Mитрич и кума. Долгое молчание.

Mитрич (рычит). О господи, Микола милослевый.

Кума (вздрагивая). Ох, напугал. Это кто ж?

Анисья. Да Митрич, работник.

Кума. Ох, натращал как! Я и забыла. А что, кума, сказывали, сватают Акулину-то.

Анисья (вылезает из-за стана к столу). Посыкнулись было из Дедлова, да, видно, слушок-то есть и у них, посыкнулись было, да и молчок; так и запало дело. Кому же охота?

Кума. А из Зуева-то Лизуновы?

Анисья. Засылка была. Да тоже не сошлось. Он и к себе не примает.

Кума. А отдавать бы надо.

Анисья. Уж как надо-то. Не чаю, кума, как со двора спихнуть, да не паит дело-то. Ему неохота. Да и ей тоже. Не нагулялся, видишь, еще с красавой-то с своей.

Кума. И-и-и! грехи. Чего вздумать нельзя. Вотчим ведь ей.

Анисья. Эх, кума. Оплели меня, обули так ловко, что и сказать нельзя. Ничего-то я сдуру не примечала, ничего-то я не думала, так и замуж шла. Ничегохонько не угадывала, а у них согласье уж было.

Кума. О-о, дело-то какое!

Анисья. Дальше — больше, вижу, от меня хорониться стали. Ах, кума, и уж тошно ж мне, тошно житье мое было. Добро б не любила я его.

Кума. Да что уж и говорить.

Анисья. И больно ж мне, кума, от него обиду такую терпеть. Ох, больно!

Кума. Что ж, сказывают, и на руку ерзок стал?

Анисья. Всего есть. Бывало, во хмелю смирен был. Зашибал он и допрежде того, да все, бывало, хороша я ему была, а нынче как надуется, так и лезет на меня, стоптать ногами хочет. Намедни в косы руками увяз, насилу вырвалась. А уж девка хуже змеи, и как только таких злющих земля родит.

Кума. О-о-о! Кума, болезная ж ты, погляжу я на тебя! Каково ж терпеть; нищего приняла, да он над тобой так измываться будет. Ты что ж ему укороту не сделаешь?

Анисья. Ох, кумушка милая! С сердцем своим что сделаю. Покойник на что строг был, а все ж я как хотела, так и вертела, а тут не могу, кумушка. Как увижу его, так и сердце все сойдет. Нет у меня против него и смелости никакой. Хожу перед ним, как куренок мокрый.

Кума. О-о, кума! Да это, видно, сделано над тобой что. Матрена-то, сказывают, этими делами занимается. Должно, она.

Анисья. Да уж я и сама, кума, думаю. Ведь как обидно другой раз. Кажется, разорвала б его. А увижу его, — нет, не поднимается на него сердце.

Кума. Видимое дело, напущено. Долго ль, матушка моя, испортить человека. То-то, погляжу я на тебя, куда что делось.

Анисья. Вовсе в лутошку ноги сошлись. А на дуру-то, на Акулину, погляди. Ведь растрепа-девка, нехалявая, а теперь погляди-ка. Откуда что взялось. Да нарядил он ее. Расфуфырилась, раздулась, как пузырь на воде. Тоже, даром что дура, забрала себе в голову: я, говорит, хозяйка. Дом мой. Батюшка на мне его и женить хотел. А уж зла, боже упаси. Разозлится, с крыши солому роет.

Кума. О-ох, житье твое, кума, погляжу. Завидуют тоже люди. Богаты, говорят. Да, видно, матушка моя, и через золото слезы льются.

Анисья. Есть чему завидовать. Да и богатство-то все так прахом пройдет. Мотает денежки, страсть.

Кума. Да что ж ты, кума, больно просто пустила? Деньги твои.

Анисья. Кабы ты все знала. А то сделала я промашку одну.

Кума. Я бы, кума, на твоем место прямо до начальника до большого дошла. Деньги твои. Как же он может мотать? Таких правов нет.

Анисья. На это нынче не взирают.

Кума. Эх, кума, посмотрю я на тебя. Ослабла ты.

Анисья. Ослабла, милая, совсем ослабла. Замотал он меня. И сама ничего не знаю. О-о, головушка моя бедная!

Кума. Никак, идет кто? (Прислушивается. Отворястоя дверь, и входит Аким.)

Те же и Аким.

Аким (крестится, обивает лапти и раздевается). Мир дому сему. Здорово живете? Здорово, тетенька.

Анисья. Здорово, батюшка. Из двора, что ль? Проходи, раздевайся.

Аким. Думал, тае, дай, значит, схожу, тае, к сынку, к сынку пройду. Не рано пошел, пообедал, значит, пошел; ан снежно как, тае, тяжко, идти тяжко, вот и, тае, запоздал, значит. А сынок дома? Дома сынок то есть?

Анисья. Нетути; в городу.

Аким (садится на лавку). Дельце до него, то есть, тае, дельце. Сказывал, значит, ему намедни, тае, значит, об нужде сказывал, лошаденка извелась, значит, лошаденка-то. Объегорить, тае, надоть, лошаденку-то какую ни на есть, лошаденку-то. Вот и, тае, пришел, значит.

Анисья. Сказывал Микита. Приедет, потолкуете. (Встает к печи.) Поужинай, а он подъедет. Митрич, иди ужинать, а Мнтрич?

Митрич (рычит, просыпается). Чего?

Анисья. Ужинать.

Митрич. О господи, Микола милослевый!

Анисья. Иди ужинать.

Кума. Я пойду. Ирощавайте. (Уходит.)

Аким, Анисья и Митрич.

Митрич (слезает). И не видал, как заснул. О господи, Микола-угодник! Здорово, дядя Аким.

Аким. Э! Митрич! Ты что же, значит, тае?

Митрич. Да вот в работниках, у Никиты, у сына у твоего, живу.

Аким. Ишь ты! Значит, тае, в работниках у сына-то. Ишь ты!

Митрич. То в городу жил у купца, да пропился там. Вот и пришел в деревню. Причалу у меня нет, ну и нанялся. (Зевает.) О господи!

Аким. Что ж, тае, али, тае, Микишка-то что делает? Дело, значит, еще какое, что работника, значит, тае, работника нанял?

Анисья. Какое ему дело? То управлялся сам, а нынче не то на уме, вот и работника взял.

Митрич. Деньги есть, так что ж ему…

Аким. Это, тае, напрасно. Вот это совсем, тае, напрасно. Напрасно это. Баловство, значит.

Анисья. Да уж избаловался, избаловался, что и беда.

Аким. То-то, тае, думается, как бы получше, тае, а оно, значит, хуже. В богатстве-то избалуется человек, избалуется.

Митрич. С жиру-то и собака бесится. С жиру как не избаловаться! Я вон с жиру-то как крутил. Три недели пил без просыпу. Последние портки пропил. Не на что больше, ну и бросил. Теперь зарекся. Ну ее.

Аким. А старуха-то, значит, твоя где же?..

Митрич. Старуха, брат, моя к своему месту пристроена. В городу по кабакам сидит. Щеголиха тоже — один глаз выдран, другой подбит, и морда на сторону строчена. А тверезая, в рот ей пирога с горохом, никогда не бывает.

Аким. О-о! Что же это?!

Mитрич. А куда же солдатской жене место? К делу своему пределена.

Молчание.

Аким (к Анисье). Что ж Никита-то в город, тае, повез что, продавать, значит, повез что?

Анисья (накрывает на стол и подает). Порожнем поехал. За деньгами поехал, в банке деньги брать.

Аким (ужинает). Что ж вы их, тае, деньги-то куда еще пределить хотите, деньги-то?

Анисья. Нет, мы не трогаем. Только двадцать или тридцать рублей; вышло, так взять надо.

Аким. Взять надо? Что ж их брать-то, тае, деньги-то? Нынче, значит, тае, возьмешь, завтра, значит, возьмешь, — так все их и, тае, переберешь, значит.

Анисья. Это окромя получай. А деньги все целы.

Аким. Целы? Как же, тае, целы? Ты бери их, а они, тае, целы. Как же, насыпь ты, тае, муки, значит, и всё, тае, в рундук, тае, или амбар, да и бери ты оттуда муку-то, — что ж она, тае, цела будет? Это, значит, не тае. Обманывают они. Ты это дознайся, а то обманут они. Как же целы? Ты, тае, бери, а они целы.

Анисья. Уж я и не знаю. Нам тогда Иван Мосеич присудил. Положите, говорит, деньги в банку — и деньги целее, и процент получать будете.

Митрич (кончил есть). Это верно. Я у купца жил. У них всё так. Положи деньги да и лежи на печи, получай.

Аким. Чудно, тае, говоришь ты. Как же, тае, получай, ты, тае, получай, а им, значит, тае, с кого же, тае, получать-то? Деньги-то?

Анисья. Из банки деньги дают.

Митрич. Это что? Баба, она раздробить не может. А ты гляди сюда, я тебе все толки найду. Ты помни. У тебя, примерно, деньги есть, а у меня, примерно, весна пришла, земля пустует, сеять нечем, али податишки, что ли. Вот я, значит, прихожу к тебе. Аким, говорю, дай красненькую, а я уберусь с поля, тебе к покрову отдам да десятину уберу за уваженье. Ты, примерно, видишь, что у меня есть с чего потянуть: лошаденка ли, коровенка, ты и говоришь: два ли, три ли рубля отдай за уваженье, да и всё. У меня осел на шее, нельзя обойтись. Ладно, говорю, беру десятку. Осенью переверт делаю, приношу, а три рубля ты окроме с меня лупишь.

Аким. Да ведь это, значит, тае, мужики кривье как-то, тае, делают, коли кто, тае, бога забыл, значит. Это, значит, не к тому.

Mитрич. Ты погоди. Она сейчас к тому же натрафит. Ты помни. Теперича, значит, ты так-то сделал, ободрал меня, значит, а у Анисьи деньги, примерно, залежные. Ей девать некуда, да и бабье дело — не знает, куда их пределить. Приходит она к тебе; нельзя ли, говорит, и на мои деньги пользу сделать. Что ж, можно, говоришь. Вот ты и ждешь. Прихожу я опять на лето. Дай, говорю, опять красненькую, а я с уважением… Вот ты и смекаешь: коли шкура на мне еще не ворочена, еще содрать можно, ты и даешь Анисьины деньги. А коли, примерно, нет у меня ни шиша, жрать нечего, ты, значит, разметку делаешь, видишь, что содрать нечего, сейчас и говоришь: ступай, брат, к богу, а изыскиваешь какого другого, опять даешь и свои и Анисьины пределяешь, того обдираешь. Вот это и значит самая банка. Так она кругом и идет. Штука, брат, умственная.

Аким (разгорячась). Да это что ж? Это, тае, значит, скверность. Это мужики, тае, делают так, мужики и то, значит, за грех, тае, почитают. Это, тае, не по закону, не по закону, значит. Скверность это. Как же ученые-то, тае…

Mитрич. Это, брат, у них самое любезное дело. А ты помни. Вот кто поглупей, али баба, да не может сам деньги в дело произвесть, он и несет в банку, а они, в рот им ситного пирога с горохом, цапают да этими денежками и облупляют народ-то. Штука умственная!

Аким (вздыхая). Эх, посмотрю я, тае, и без денег, тае, горе, а с деньгами, тае, вдвое. Как же так. Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, тае, поваля кормить будут. Скверность это, значит, не по закону это.

Митрич. Не по закону? Это, брат, нынче не разбирают. А как еще околузывают-то дочиста. То-то и дело-то.

Аким (вздыхает). Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае, посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы бога-то, бога-то. Спасибо, родная, сыт, доволен.

Вылезают из-за стола; Митрич лезет на печь.

Анисья (убирает посуду и ест). Хоть бы отец усовестил, да и сказывать-то стыдно.

Aким. Чего?

Анисья. Так, про себя.

Те же и Анютка. Анютка входит.

Аким. А! умница. Все хлопочешь! Перезябла, я чай?

Анютка. И то озябла страсть. Здорово, дедушка.

Анисья. Ну, что? Тама?

Анютка. Нету. Только Андриян там из города, сказывал, видел их еще в городу, в трактире. Батя, говорит, пьяный-распьяный.

Анисья. Есть хочешь, что ли? На вот.

Анютка (идет к печи). Уж и холодно же. И руки зашлись.

Аким разувается. Анисья перемывает ложки.

Анисья. Батюшка!

Аким. Чего скажешь?

Анисья. Что ж, Маришка-то хорошо живет?

Аким. Ничаво. Живет. Бабочка, тае, умная, смирная, живет, значит, тае, старается. Ничаво. Бабочка, значит, истовая, и все, тае, старательная и, тае, покорлива. Бабочка, значит, ничаво, значит.

Анисья. А что, сказывали, с вашей деревни, Маринкиному мужу родня, нашу Акулину сватать хотели. Что, не слыхать?

Аким. Это Мироновы? Болтали бабы чтой-то. Да невдомек, значит. Притаманно, значит, не знаю, тае. Старухи что-то сказывали. Да не памятлив я, не памятлив, значит. А что ж, Мироновы, тае, мужики, значит, тае, ничего.

Анисья. Уж не чаю, как просватать бы поскорее.

Аким. А что?

Анютка (прислушивается). Приехали.

Те же и Никита. (Входит Никита пьяный с мешком и узлом под мышкой и с покупками в бумаге, отворяет дверь и останавливается.)

Анисья. Ну, не замай их. (Продолжает мыть ложки и не поворачивает головы, когда отворяется дверь.) Никита. Анисья, жена! Кто приехал?

Анисья взглядывает и отворачивается. Молчит.

Никита (грозно). Кто приехал? Аль забыла?

Анисья. Будет форсить-то. Иди.

Никита (еще грознее). Кто приехал?

Анисья (подходит к нему и берет за руку). Ну, муж приехал. Иди в избу-то.

Никита (упирается). То-то, муж. А как звать мужа-то? Говори правильно.

Анисья. Да ну тебя — Микитой.

Никита. То-то! Невежа — по отчеству говори.

Анисья. Акимыч. Ну!

Никита (всё в дверях). То-то. Нет, ты скажи, фамилия как?

Анисья (смеется и тянет за руку). Чиликин. Эка надулся!

Никита. То-то. (Удерживается за косяк.) Нет, ты скажи, какой ногой Чиликин в избу ступает?

Анисья. Ну, буде — настудишь.

Никита. Говори, какой ногой ступает? Обязательно сказать должна.

Анисья (про себя). Надоест теперь. Ну, левой. Иди, что ль.

Никита. То-то.

Анисья. Ты глянь-ка, в избе-то кто.

Никита. Родитель? Что ж, я родителем не гнушаюсь. Родителю могу уважение исделать. Здорово, батюшка. (Кланяется ему и подает руку.) Наше вам почтение.

Аким (не отвечая). Вино-то, вино-то, значит, что делает. Скверность!

Hикита. Вино? Что выпил? Это окончательно виноват, выпил с приятелем, проздравил.

Анисья. Иди ложись, что ль.

Никита. Жена, где я стою, говори.

Анисья. Ну, ладно, иди ложись.

Никита. Я еще самовар с родителем пить буду. Ставь самовар. Акулина, иди, что ль.

Те же и Акулина.

Акулина (нарядная, идет с покупками. К Никите). Ты что ж все расшвырял. Пряжа-то где?

Никита. Пряжа? Пряжа там. Эй, Митрич! Где ты там? Заснул? Иди лошадь убери.

Аким (не видит Акулины и глядит на сына). Что делает-то! Старик, значит, тае, уморился, значит, молотил, а он, тае, надулся. Лошадь убери. Тьфу! Скверность!

Mитрич (слезает с печи, обувает валенки). О господи милослевый! На дворе лошадь-то, что ль? Уморил, я чай. Ишь, дуй его горой, налакался как. Доверху. О господи! Микола-угодник. (Надевает шубу и идет на двор.)

Никита (садится). Ты меня, батюшка, прости. Выпил, это точно, ну, что ж делать? И курица пьет. Так, что ль? А ты меня прости. Что ж, Митрич — он не обижается, он уберет.

Анисья. Вправду ставить самовар-то?

Никита. Ставь. Родитель пришел, я с ним говорить хочу, чай пить буду. (К Акулине.) Покупку-то всю вынесла?

Акулина. Покупку? Свое взяла, а то в санях. Вот это на, не моя. (Кидает на стол сверток и убирает в сундук покупку. Анютка смотрит, как Акулина укладывает; Аким не глядит на сына и убирает онучи и лапти на печь.)

Анисья (уходит с самоваром). И так полон сундук, — еще накупил.

Аким, Акулина, Анютка и Никита.

Никита (берет на себя трезвый вид). Ты, батюшка, на меня не обижайся. Ты думаешь, я пьян. Я положительно все могу. Потому пей, да ума не теряй. Я с тобой, батюшка, сейчас разговаривать могу. Все дела помню. Насчет денег приказывал, лошаденка извелась — помню. Это все возможно. Это все у нас в руках. Если бы сумма денег требовалась огромадная, тогда можно было бы повременить, а то это все могу! Вот они!

Аким (продолжает возиться с оборками). Эх, малый, тае, значит, вешний путь, тае, не дорога…

Никита. Это ты к чему? С пьяным речь не беседа? Да ты не сумлевайся. Чайку попьем. А я все могу, положительно все дела исправить могу.

Аким (качает головой). Э, эх-хе-хе!

Никита. Деньги, вот они. (Лезет в карман, достает бумажник, вертит бумажки, достает десятирублевую.) Бери на лошадь. Бери на лошадь, я родителя не могу забыть. Обязательно не оставлю. Потому родитель. На, бери. Очень просто. Не жалею. (Подходит и сует Акиму деньги. Аким не берет денег.)

Никита (хватает за руку). Бери, говорят, когда даю, я не жалею.

Аким. Не могу, значит, тае, брать и не могу, тае, говорить с тобой, значит. Потому в тебе, тае, образа нет, значит.

Никита. Не пущу. Бери. (Сует Акиму в руку деньги.)

Те же и Анисья.

Анисья (входит и останавливается). Да ты уж возьми. Ведь не отстанет.

Аким (берет, качая головой). Эх, вино-то! Не человек, значит…

Никита. Вот так-то лучше. Отдашь — отдашь, а не отдашь — бог с тобой. Я вот как! (Видит Акулину.) Акулина, покажь гостинцы-то.

Акулина. Чего?

Никита. Покажь гостинцы.

Акулина. Гостинцы-то? Что их показывать. Я уж убрала.

Никита. Достань, говорю: Анютке поглядеть лестно. Покажь, говорю, Анютке. Полушальчик-то развяжи. Подай сюда.

Аким. О-ох, смотреть тошно! (Лезет на печь.)

Акулина (достает и кладет на стол). Ну на, что их смотреть-то?

Анютка. Уж хороша же! Эта не хуже Степанидиной.

Акулина. Степанидиной? Куда Степанидина против этой годится. (Оживляясь и развертывая.) Глянь-ка сюда, доброта-то… Французская.

Анютка. И ситец же нарядный! У Машутки такой, только тот светлее, по лазоревому полю. Эта страсть хороша.

Никита. То-то!

Анисья проходит сердито в чулан, возвращается с трубой и столешником и подходит к столу.

Анисья. Ну вас, разложили.

Никита. Ты глянь-ка сюда!

Анисья. Чего мне глядеть! Не видала я, что ль? Убери ты. (Смахивает рукой на пол полушальчик.)

Акулина. Ты что швыряешься?.. Ты своим швыряй. (Поднимает.)

Никита. Анисья! Мотри!

Анисья. Чего смотреть-то?

Никита. Ты думаешь, я тебя забыл. Гляди сюда. (Показывает сверток и садится на него.) Тебе гостинец. Только заслужи. Жена, где я сижу?

Анисья. Будет куражиться-то. Не боюсь я тебя. Что ж, ты на чьи деньги гуляешь да своей жирехе гостинцы купляешь? На мои.

Акулина. Как же, твои! Украсть хотела, да не пришлось. Уйди, ты! (Хочет пройти, толкает.)

Анисья. Ты что толкаешься-то? Я те толкану.

Акулина. Толкану? Ну-ка, сунься. (Напирает на нее.)

Никита. Ну, бабы, бабы. Буде! (Становится между ними.)

Акулина. Тоже лезет. Молчала бы, про себя бы знала. Ты думаешь, не знают?

Анисья. Что знают? Сказывай, сказывай, что знают!

Акулина. Дело про тебя знаю.

Анисья. Шлюха ты, с чужим мужем живешь.

Акулина. А ты своего извела.

Анисья (бросается на Акулину). Брешешь.

Никита (удерживает). Анисья! Забыла?

Анисья. Что стращаешь? Не боюсь я тебя.

Никита. Вон! (Поворачивает Анисью и выталкивает.)

Анисья. Куда я пойду? Не пойду я из своего дома.

Никита. Вон, говорю. И ходить не смей.

Анисья. Не пойду. (Никита толкает. Анисья плачет и кричит, цепляясь за дверь.) Что ж это, из своего дома взашей гонят? Что ж ты, злодей, делаешь? Думаешь, на тебя и суда нет. Погоди ж ты!

Никита. Ну, ну!

Анисья. К старосте, к уряднику пойду.

Никита. Вон! говорю. (Выталкивает.)

Анисья (из-за двери). Удавлюсь!

Никита, Акулина, Анютка и Аким.

Никита. Небось.

Анютка. О-о-о! Матушка милая, родимая. (Плачет.)

Никита. Как же, испугался я ее очень. Ты чего плачешь? Придет небось! Поди самовар погляди.

Анютка выходит.

Никита, Аким и Акулина.

Акулина (собирает покупку, складывает). Ишь, подлая, загваздала как! Погоди ж ты, я ей безрукавку изрежу. Пра, изрежу.

Никита. Выгнал я ее, ну чего ж ты?

Акулина. Новую шаль испачкала. Пра, сука, кабы она не ушла, я бельмы-то бы ей повыдрала.

Никита. Будет серчать. Тебе что серчать-то? Кабы я ее любил?

Акулина. Любил? Есть кого любить, толстомордую-то. Бросил бы ее тогда, ничего б не было. Согнал бы ее к черту. А дом все равно мой и деньги мои. Тоже хозяйка, говорит, хозяйка, какая она мужу хозяйка? Душегубка она, вот кто. С тобой то же сделает.

Никита. Ох, бабий кадык не заткнешь ничем. Что болтаешь, сама не знаешь.

Акулина. Нет, знаю. Не стану с ней жить. Сгоню со двора. Не может она со мной жить. Хозяйка тоже. Не хозяйка она, острожная шкура.

Никита. Да буде. Чего тебе с ней делить? Ты на нее не гляди. На меня гляди. Я хозяин. Что хочу, то и делаю. Ее разлюбил, тебя полюбил. Кого хочу, того люблю. Моя власть. А ей арест. Она у меня вот где. (Показывает под ноги.) Эх, гармошки нет!

Те же и Митрич (входит, раздевается и лезет на печь).

Mитрич. Подрались, видно, опять бабы-то! Поцапались. О господи! Микола милослевый.

Аким (сидит с краю на печи, достает онучи, лапти и обувается). Пролезай, пролезай в угол-то.

Митрич (лезет). Все не разделят, видно. О господи!

Никита. Достань наливку-то. С чаем выпьем.

Те же и Анютка.

Анютка (входит к Акулине). Нянька, самовар уходить хочет.

Никита. А мать где?

Анютка. Она в сенцах стоит, плачет.

Никита. То-то. Зови ее, вели самовар несть. Да давай, Акулина, посуду-то.

Акулина. Посуду-то? Ну что ж. (Собирает посуду.)

Никита (достает наливку, баранки, селедки). Это, значит, себе, это бабе пряжа, карасин там в сенях. А вот и деньги. Постой. (Берет счеты.) Сейчас смекну. (Кидает.) Мука пшеничная восемь гривен, масло постное… Батюшке 10 рублев. Батюшка! Иди чай пить.

Молчание. Аким сидит на печи и перевивает оборы.

Те же и Анисья.

Анисья (вносит самовар). Куда ставить-то?

Никита. Ставь на стол. Что, али сходила к старосте? То-то, говори да и откусывай. Ну, будет серчать-то. Садись, пей. (Наливает ей рюмку.) А вот и гостинчик тебе. (Подает сверток, на котором сидел. Анисья берет молча, качая головой.)

Аким (слезает и надевает шубу; подходит к столу, кладет на него бумажку). На деньги твои. Прибери.

Никита (не видит бумажку). Куда собрался одемши-то?

Аким. А пойду, пойду я, значит, простите Христа ради. (Берет шапку и кушак.)

Hикита. Вот-те на! Куда пойдешь-то ночным делом?

Аким. Не могу я, значит, тае, в вашем доме, тае, не могу, значит, быть, быть не могу, простите.

Никита. Да куда ж ты от чаю-то?

Аким (подпоясывается). Уйду, потому, значит, нехорошо у тебя, значит, тае, нехорошо, Микишка, в доме, тае, нехорошо. Значит, плохо ты живешь, Микишка, плохо. Уйду я.

Никита. Ну, буде толковать. Садись чай пить.

Анисья. Что ж это, батюшка, перед людьми стыдно будет. На что ж ты обижаешься?

Аким. Обиды мне, тае, никакой нет, обиды нет, значит, а только что, тае, вижу я, значит, что к погибели, значит, сын мой, к погибели сын, значит.

Никита. Да какая погибель? Ты докажь.

Аким. Погибель-то, погибель, весь ты в погибели. Я тебе летось что говорил?

Никита. Да мало ты что говорил.

Аким. Говорил я тебе, тае, про сироту, что обидел ты сироту, Марину, значит, обидел.

Никита. Эк помянул. Про старые дрожжи не поминать двожды, то дело прошло…

Аким (разгорячась). Прошло? Не, брат, это не прошло. Грех, значит, за грех цепляет, за собою тянет, и завяз ты, Микишка, в грехе. Завяз ты, смотрю, в грехе. Завяз ты, погруз ты, значит.

Hикита. Садись чай пить, вот и разговор весь.

Аким. Не могу я, значит, тае, чай пить. Потому от скверны от твоей, значит, тае, гнусно мне, дюже гнусно. Не могу я, тае, с тобой чай пить.

Никита. И, канителит. Иди к столу-то.

Аким. Ты в богатстве, тае, как в сетях. В сетях ты, значит. Ах, Микишка, душа надобна!

Никита. Какую ты имеешь полную праву в моем доме меня упрекать? Да что ж ты в самом деле пристал? Что я тебе мальчик дался, за виски драть! Нынче уж это оставили.

Аким. Это точно, слыхал я нынче, что и тае, что и отцов за бороду трясут, значит, да на погибель это, на погибель, значит.

Никита (сердито). Живем, у тебя не просим, а ты ж к нам пришел с нуждой.

Аким. Деньги? Деньги твои вон они. Побираться, значит, пойду, а не тае, не возьму, значит.

Никита. Да буде, И что серчаешь, компанию расстраиваешь. (Удерживает за руку.)

Аким (взвизгивает). Пусти, не останусь. Лучше под забором переночую, чем в пакости в твоей. Тьфу, прости господи! (Уходит.)

Никита, Акулина, Анисья и Митрич.

Никита. Вот на!

Те же и Аким.

Аким (отворяет дверь). Опамятуйся, Микита. Душа надобна. (Уходит.)

Никита, Акулина, Анисья и Митрич.

Акулина (берет чашки). Что ж, наливать, что ль?

Все молчат.

Митрич (рычит). О господи, помилуй мя грешного!

Все вздрагивают.

Никита (ложится на лавку). Ох, скучно, скучно, Акулька! Где ж гармошка-то?

Акулина. Гармошка-то? Ишь, хватился. Да ты ее чинить отдал. Я налила, пей.

Никита. Не хочу я. Тушите свет… Ох, скучно мне, как скучно! (Плачет.)