1. Русская классика
  2. Лермонтов М. Ю.
  3. Странный человек
  4. Сцена 4

Странный человек

1831

Сцена IV

17-го октября. Вечер.

(Комната студента Рябинова. Бутылки шампанского на столе и довольно много беспорядка.)

(Снегин, Челяев, Рябинов, Заруцкий, Вышневский курят трубки. Ни одному нет больше 20 лет.)


Снегин. Что с ним сделалось? отчего он вскочил и ушел не говоря ни слова?

Челяев. Чем-нибудь обиделся!

Заруцкий. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок провалился над ним.

Снегин. За здоровье Арбенина; sacré-dieu! [чорт побери! (Франц.)] он славный товарищ!

Рябинов. Тост!

Вышневский. Челяев! был ты вчера в театре?

Челяев. Да, был.

Вышневский. Что играли?

Челяев. Общипанных разбойников Шиллера. Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию.

Вышневский. И ты, верно, крепко боялся в театре…

Челяев. Боялся? Чего?

Вышневский. Как же? — ты был один с разбойниками!

Все. Браво! Браво! Фора! Тост!

Снегин (берет в сторону Заруцкого). Правда ли, что Арбенин сочиняет?

Заруцкий. Да… и довольно хорошо.

Снегин. То-то! не можешь ли ты мне достать что-нибудь?

Заруцкий. Изволь… да кстати… у меня есть в кармане несколько мелких пиес.

Снегин. Ради бога покажи… пускай они пьют и дурачатся… а мы сядем там… и ты мне прочтешь.

Заруцкий (вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна). Вот первая; это отрывок, фантазия… слушай хорошенько!.. создатель! как они шумят! Между прочим я должен тебе сказать, что он страстно влюблен в Загорскину… слушай:

1

Моя душа, я помню, с детских лет

Чудесного искала; я любил

Все обольщенья света, но не свет,

В котором я мгновеньями лишь жил.

И те мгновенья были мук полны;

И населял таинственные сны

Я этими мгновеньями, но сон,

Как мир, не мог быть ими омрачен!

2

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века, и жизнию иной,

И о земле позабывал. Не раз

Встревоженный печальною мечтой

Я плакал. Но создания мои,

Предметы мнимой злобы иль любви,

Не походили на существ земных;

О нет! все было ад иль небо в них!

3

Так! для прекрасного могилы нет!

Когда я буду прах, мои мечты,

Хоть не поймет их, удивленный свет

Благословит. И ты, мой ангел, ты

Со мною не умрешь. Моя любовь

Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,

С моим названьем станут повторять

Твое… На что им мертвых разлучать?

Снегин. Он это писал в гениальную минуту! Другую…

3аруцкий. Это послание к Загорскиной:

К чему волшебною улыбкой

Будить забвенные мечты?

Я буду весел, но — ошибкой:

Причину — слишком знаешь ты.

Мы не годимся друг для друга;

Ты любишь шумный, хладный свет —

Я сердцем сын пустынь и юга!

Ты счастлива, а я — я — нет!

Как небо утра молодое,

Прекрасен взор небесный твой;

В нем дышит чувство всем родное,

А я на свете всем чужой!

Моя душа боится снова

Святую вспомнить старину;

Ее надежды — бред больного.

Им верить — значит верить сну.

Мне одинокий путь назначен;

Он проклят строгою судьбой;

Как счастье без тебя — он мрачен.

Прости! прости же, ангел мой!..

Он чувствовал всё, что здесь сказано. Я его люблю за это.


(Сильный шум в другой комнате.)


Многие голоса. Господа! мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <…>!

Рябинов. Тост! еще тост! господа! Коперник прав: земля вертится!

(Шум утихает.) (Потом опять бьют в ладони.)

Снегин. Оставь! не слушай их! читай далее…

Заруцкий. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание The Dream, Байронову. — Всё это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)

Я видел юношу: он был верхом

На серой, борзой лошади — и мчался

Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер

Погас уж на багряном небосклоне,

И месяц с облаками отражался

В волнах — и в них он был еще прекрасней!..

Но юный всадник не страшился, видно,

Ни ночи, ни росы холодной… жарко

Пылали смуглые его ланиты,

И черный взор искал чего-то всё

В туманном отдаленьи. В беспорядке

Минувшее являлося ему —

— Грозящий призрак, темным предсказаньем

Пугающий доверчивую душу;

Но верил он одной своей любви

И для любви своей не знал преграды!

Он мчится. Звучный топот по полям

Разносит ветер. Вот идет прохожий;

Он путника остановил, и этот

Ему дорогу молча указал

И удалился с видом удивленья.

И всадник примечает огонек,

Трепещущий на берегу другом;

И, проскакав тенистую дубраву,

Он различил окно, окно и дом,

Он ищет мост… но сломан старый мост,

Река темна, и шумны, шумны воды.

Как воротиться, не прижав к устам

Пленительную руку, не слыхав

Волшебный голос тот, хотя б укор

Произнесли ее уста? о нет!

Он вздрогнул, натянул бразды, ударил

Коня — и шумные плеснули воды,

И с пеною раздвинулись они.

Плывет могучий конь — и ближе, ближе…

И вот уж он на берегу противном

И на гору летит… И на крыльцо

Взбегает юноша, и входит

В старинные покои… нет ее!

Он проникает в длинный коридор,

Трепещет… нет нигде… ее сестра

Идет к нему навстречу. О! когда б

Я мог изобразить его страданье!

Как мрамор бледный и безгласный, он

Стоял. Века ужасных мук равны

Такой минуте. Долго он стоял…

Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,

Как будто сердца лучшая струна

Оборвалась… он вышел мрачно, твердо,

Прыгнул в седло и поскакал стремглав,

Как будто бы гналося вслед за ним

Раскаянье… и долго он скакал,

До самого рассвета, без дороги,

Без всяких опасений — наконец

Он был терпеть не в силах… и заплакал!

Есть вредная роса, которой капли

На листьях оставляют пятна, — так

Отчаянья свинцовая слеза,

Из сердца вырвавшись насильно, может

Скатиться, но очей не освежит.

К чему мне приписать виденье это?

Ужели сон так близок может быть

К существенности хладной? Нет!

Не может сон оставить след в душе,

И как ни силится воображенье,

Его орудья пытки ничего

Против того, что есть и что имеет

Влияние на сердце и судьбу…

Мой сон переменился невзначай.

Я видел комнату: в окно светил

Весенний, теплый день; и у окна

Сидела дева, нежная лицом,

С глазами полными огнем и жизнью.

И рядом с ней сидел в молчаньи мне

Знакомый юноша, и оба, оба

Старалися довольными казаться.

Однако же на их устах улыбка,

Едва родившись, томно умирала.

И юноша спокойней, мнилось, был,

Затем что лучше он умел таить

И побеждать страданье. Взоры девы

Блуждали по листам открытой книги,

Но буквы все сливалися под ними…

И сердце сильно билось — без причины!

И юноша смотрел не на нее, —

Хотя она одна была царицей

Его воображенья и причиной

Всех сладких и высоких дум его,

На голубое небо он смотрел,

Следил сребристых облаков отрывки

И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,

Не смел пошевелиться, чтобы этим

Не прекратить молчанья: так боялся

Он услыхать ответ холодный или

Не получить ответа на моленья!..

Всё, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца.

Снегин. Странный человек Арбенин!


(Оба уходят в другую комнату.)


Вышневский. Господа! когда-то русские будут русскими?

Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова здорова.

Вышневский. Прекрасное средство! Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе!

Заруцкий. А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! господа! здоровье пожара Московского!


(Звук стаканов.)

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я