На огромной кровати, на шёлковых простынях цвета сольферино (фи, какая пошлость, и что он в них нашёл?), два обнажённых тела предавались обязательным утренним процедурам.
Она слишком часто говорила: она без устали открывала рот, а оттуда летели звуки, свет и краски, обагрявшие её стройный стан и мягкие губы в цвет сольферино, – так мне казалось.
Вы были в это утро в темно-синем бархатном пиджаке, в шейном шарфе, цвета сольферино, по великолепной рубашке с алансонскими кружевами, стояли перед зеркалом с тетрадью в руке и выработывали, декламируя, последний монолог Чацкого и особенно последний крик: