Член церковного совета, который знал свою натуру по новогодним и надгробным проповедям и хорошо понимал, что размягчает прежде всего себя, когда обращает
размягчительные речи к другим, поднялся на ноги (потому что видел, что и он, и другие словно зависли на верёвке для сушки белья) и с достоинством произнёс: мол, каждый, кто читал его работы, наверняка знает, что в груди его бьётся сердце, предпочитающее скорее подавлять в себе такие священные символы, как слёзы, дабы ничего у ближних не выманивать, нежели специально эти слёзы провоцировать ради каких-то второстепенных намерений.