Лишь в
оглодках рогов, торчащих из-под листьев, угадывалось нечто знакомое.
Продравшись сквозь них буквально с кровью, они вышли, наконец, к остаткам каменного фундамента, над которым высились
оглодки тяжёлой узорчатой решётки из незнакомого зеленоватого металла.
Он злобно отшвыривает
оглодок пера в ящик, с грохотом задвигает его.
У них была гнилая совесть, но когда жизнь – у самого конца – отскребла с этого гнилого
оглодка всю дрянь, тлен и гной, осталась на дне души крошечная капелька этой совести.