Вытаращенные глаза, писклявый вскрик чистенькой старухи, оборонительное двуперстие её вскинутых рук, застылый, неочухавшийся, нутряной взор толстогубого мужика, неопределённо знакомого беспомощностью и глубокой непротивленческой грустью, черепки на полу и переполох, – всё это, взыскующее, обременительное для совести, всё-таки меньше ужасало, чем расплатные шаги за спиной.