Вот бы и преподавал то таинственнейшее и изысканнейшее, что он, один из десяти тысяч, ста тысяч, быть может даже миллиона людей, мог преподавать: например –
многопланность мышления: смотришь на человека и видишь его так хрустально-ясно, словно сам только что выдул его, а вместе с тем, нисколько ясности не мешая, замечаешь побочную мелочь – как похожа тень телефонной трубки на огромного, слегка подмятого муравья, и (всё это одновременно) загибается третья мысль – воспоминание о каком-нибудь солнечном вечере на русском полустанке, т. е. о чём-то не имеющем никакого разумного отношения к разговору, который ведёшь, обегая снаружи каждое своё слово, а снутри – каждое слово собеседника.
Книга буксует на переходе от романтизма к реализму, и то, что мы принимаем за новаторскую
многопланность изложения, зачастую оказывается простой эклектикой, смешением ещё неотстоявшихся жанров, выдающим неуверенность молодого автора.