Как хорошо, что она решила умереть в этот чудесный
люблянский вечер, когда на площади играли боливийские музыканты, когда мимо её окна проходил незнакомый парень, и она была довольна тем, что видели напоследок её глаза и слышали её уши, а ещё больше – тем, что в последующие тридцать, сорок, пятьдесят лет ничего этого не увидит и не услышит.