Когда я так говорю, когда собственный образ мышления пожилого человека и
ишиатика возвышаю до типического, до общей нормы, когда делаю вид, будто выступаю здесь не только от своего имени, но и от имени целой категории людей и возрастной группы, то хотя бы мгновениями всё же отдаю себе отчёт, что это – великое заблуждение и что ни один психолог (разве что он мне брат и близнец по духу) не сочтёт мою душевную реакцию на окружающий мир и судьбу нормальной и типической.
Что могут быть
ишиатики, расхаживающие вовсе без палок и вовсе без судорожных телодвижений, что есть немало подагриков, по внешнему виду которых никто, в том числе и психолог, никогда не догадается об их болезни, что я, со своей слегка деформированной походкой и ротанговой тросточкой, отнюдь не нахожусь на первой, безобидной, низшей ступени нарушения обмена веществ, что я возбуждаю не только зависть настоящих хромых и колченогих, но и насмешливую жалость многочисленных коллег, служа им в свою очередь утешением и морским львом, – короче говоря, что мои проницательные наблюдения и сопоставления степеней болезни отнюдь не беспристрастное исследование, а единственно оптимистическое самообольщение, – сознание всего этого дошло до меня, как водится, лишь постепенно, по прошествии нескольких дней.
Ибо, разумеется, в зависимости от состояния и хода лечения, причём не только у нервных литераторов, но и у всего полка
ишиатиков, здесь бывают дни боли и уныния и лёгкие светлые дни хорошего самочувствия и расцветающих надежд, дни, когда мы скачем, и такие, когда мы едва ползаем или, отчаявшись, остаёмся лежать в постели.