Пропитанный хламом и чернотой, засаленный и загнивший бар, застрявший где-то между облаками
безветренности, приветливо распахнул для меня свои скрипучие стеклянные двери, дохнув мне в лицо едкой смесью табака, сгоревшего масла и тихого, едва слышного джаза, что лился со стороны тонувшей в темноте сцены.