The Untold Stories

mr. White

Эти истории не были рассказаны.Не относитесь к ним слишком серьезно. Не ищите в них скрытый смысл. Даже если он есть. Но попробуйте найти в них то, что тронет вас и запомнится. В этом и есть единственная истинная суть, запечатленная в буквах, словах и предложениях.И кто знает, может, когда-то, взглянув на пылящийся корешок этой книги, вы задумаетесь или даже улыбнетесь.Что ж, тогда бумага потрачена не зря… Книга содержит нецензурную брань.

Корректор Светлана Харитонова

Дизaйн обложки Максим Новиков

© mr. White, 2022

ISBN 978-5-0056-1287-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассвет мертвеца

Такое случается… Но если что-то в этом странном мире и случается, то никогда это не бывает просто так.

Проявления исключительной случайности довольно редки. И в этой истории их точно нет.

Далеко от королей и лордов, от войн и интриг, от торговых делишек и научных изысканий… В общем, очень далеко это и случилось.

Небольшой городок, в окрестностях которого плодились слухи, тайны, мелкие преступления и вполне обычные люди, жил своей жизнью. На полях росло то, что потом становилось зерном, а в окрестных деревеньках то, что потом становилось удобрением, и не всегда добровольным или естественным путем.

Деревеньки также жили своей жизнью. А жизнь имеет свойство заканчиваться.

Небольшое кладбище на крутом берегу реки заросло сорняком и кустарником. Церквушка с провалившейся крышей не слыхала святых слов уже как десяток лет. Ограда покосилась, а железные ворота вместе с петлями кто-то прибрал к рукам.

Но подхоранивать усопшего, другого в ставшие безымянными могилы не переставали. Честный люд брезговал, а вот всякую падаль человеческую — только в путь. Иногда путь таких тел здесь только начинался, ведь окраина была богата на странности и неопытных, но старательных экспериментаторов. После полнолуния на второй день одинокая телега подкатывала ко входу, выкапывался гроб с грузом сомнительной свежести, а дальнейший путь определялся звоном монет. Где лучше звенит, туда и везли.

В эту дождливую весеннюю ночь серебро и медь хорошо звенели на ладони наследственного некроманта.

Он жил в одинокой невысокой башне, на скалистом отрожке. Вокруг лес и маленькая деревушка в получасе ходьбы вниз по склону. Постройка прочная, даже с полагающимся таинственным подвалом, где хранилась зеленоватая подозрительная консервирующая жидкость. Хранилась и настораживающе побулькивала. С виду же башня выглядела, как и положено, жутковато: пара ветвистых вечно голых деревьев (это потребовало определенных усилий, ведь почти круглый год хоть пара листочков, да и висит на ветках, а зловещему логову такое не под стать), прикормленные вороны, грубая каменная кладка и почерневшая от старости черепица. Возможно, хозяин так и задумывал, ведь в некромантии самое важное — это произвести первое впечатление, а возможно, строителям просто мало заплатили, да и архитектора с должным опытом не нашлось.

Сейчас же основатель был мертв уже как несколько лет. Он прожил достойную жизнь, полную научных открытий, оккультных успехов и любовных интриг. От одной из таких интрижек и уродился единственный наследник.

Вредная натура проявилась с детства. Неумелость в тонкой науке — тоже. После смерти отца дело перешло под его руководство, отчего до сих пор мучилась вся округа. Но извести злодея боялись. Хоть неопытный, но злобный засранец некромант. А что хуже всего — редко мылся, не чистил зубы и вовсе не имел манер.

В природе затаилась весна. Снег сошел, теплый ветер то и дело пролетал по пустой земле и щекотал голые ветви деревьев. Трава и цветы лишь готовились пробиваться сквозь землю, а потому вокруг царила предвещающая пустынность. Совсем скоро буйство красок, запахов и живности захлестнет мир и вновь принесет жизнь на его просторы.

Сейчас же тучи собирались в свинцовые фронты и продвигались на юг. То и дело орошая ливнем окрестности и пропуская сквозь бреши живописные лучи солнца.

Однако последние два дня поливало так, будто штормовое море разверзлось где-то в небесах.

Река вышла из берегов и смыла все, что только можно было смыть, а местами и то, что нельзя.

Колесо водяной мельницы разбитым маяком человеческих достижений лежало в заводи далеко от места, предназначенного ей умыслом творца. Его сорвало силой бурного потока и упокоило недалеко от кладбища. Здесь же лежал, оскалившись разбитыми гнилыми кусками, гроб. В нем было тело.

Лохмы одежды слились с подгнившей плотью и с четкостью художника Ренессанса огибали проступившие ребра, кости предплечья и впалый таз. Хотя в такой темноте никто бы и не разглядел.

Болотным кротокрысам зрение было вовсе ни к чему. Толстые крепкие лапы какое-то время громко хлюпали по мокрой земле. Слышалось голодное посапывание и гортанное порыкивание.

В почти непроглядной ночной черноте по гнилым доскам неуверенно заскрежетали прочные короткие когти. Ветхое и халтурное старание плотника было плохим препятствием на пути голода вышедшей из долгой зимней спячки природы. Раскат грома на некоторое время сделал паузу в стараниях падальщика. Но еще через несколько неотличимых друг от друга мгновений ночной грозы уже куда более напористо кротокрыс вновь взялся за дело с другой стороны гроба, не переставая подзывать собратьев. Те не заставили себя ждать.

Подгнившая плоть манила этих созданий не хуже, чем жирный кабанчик заскучавшую от феодальной рутины знать. В пещерах и гротах кротокрысов постоянно воняло падалью, которую те отлавливали и оставляли в укромном уголке до полной готовности.

Розовая мясистая тушка одного из них с трудом перевалилась на растерзанную рекой крышку и заглянула внутрь, принюхиваясь.

Изысканное блюдо взглянуло в ответ.

Пустые глазницы заполнила вода, щепки и какая-то мешанина из грязи и водорослей.

На мгновение яркая молния разрезала небосвод. Кротокрысы втянули голову и замерли.

Гроб вздрогнул. Голова трупа все так же всматривалась в темноту и падающие из нее тяжелые капли. Но болотных тварей дождь совершенно не интересовал.

Крупный самец, что залез наверх, снова хищно посмотрел на труп подслеповатыми черными глазками. А затем резким движением шеи вырвал своими крепкими резцами кусок щеки, оголив черные десны и челюсть мышцы челюсти мертвеца.

Довольно хрюкнув и проглотив вкуснятину, кротокрыс еще больше навис над трупом и попытался укусить снова.

Это было последнее в его короткой жизни, что тот успел сделать.

Костлявая рука перехватила не успевшее что-либо понять создание, а челюсти сжались на его шее, моментально преодолев сопротивление толстой кожи и слоя жира.

В истошном визге пролилась черная кровь, что в свете вновь сверкнувшей молнии была лишь немного темнее поглотившей весь мир воды. Вторая рука сжала яростно трепыхающееся тело, а последовавший укус прервал жизнь кротокрыса.

Оставшиеся члены стаи испуганно отпрянули от гроба и насторожились.

В этом мгновении бездеятельной тишины в разреженном воздухе витала угроза. Непонятная и оттого тревожная.

Неровными движениями, дерганными, будто у неумелого кукловода на пальцах, из гроба поднялась фигура. Патлы мокрых волос свисали с висков и затылка, на голой, облезшей от кожи макушке черепа зиял черный провал, будто от удара топором. Шея выгнулась вперед, а челюсть еле заметно шевелилась, словно память омертвелых мышц заставляла пытаться произнести последние слова. Между зубов застряли кусочки плоти. Кровь быстро смывалась струями дождя вниз по худой шее.

Внутри опустевших глазниц почти незаметно засверкали хищные огоньки. Не те, что можно увидеть в отблесках взора разъяренного человека, и не те, что затаились на непроницаемой для понимания морде хищного зверя, готового к прыжку.

Это был отблеск новой жизни, кощунственно дарованной мертвому телу в этой громогласной грозе. Столь яростной, что даже боги хранили молчание в ответ на самые искренние мольбы живых существ.

Мертвец сделал шаг.

Запнувшись о край гроба, тело безвольно опрокинулось в усеянный мусором и ветками береговой песчаник. Величие момента восстания было нарушено. Иногда жизни не достает книжной возвышенности…

Кротокрысы ринулись на добычу. Стремительно и молча.

Эти твари были подлыми и непредсказуемыми хищниками, которых люди очень не любили. Проголодавшись, они выбирались из своих берлог на поиск слабой добычи. Обмазавшись грязью, поджидали ее в укромных затененных местах. Бывало, что дети, играя, забирались в овражек, где под густым кустом пряталась пара этих болотных тварей. Раздробленные остатки костей таких трагедий то и дело находили в заброшенных пещерах кротокрысов…

Голова первой бросившейся в атаку тушки была впечатана в мокрую землю с громким хрустом. Пара других тварей дорвалась до подгнившей плоти и вырвала по нескромному куску из бедра и бока мертвеца. Но в следующий же момент жесткие руки отбросили одного из них с такой силой, что схваченная розовая лапка переломалась как сухая ветка. С писком создание приземлилось где-то далеко в прибрежных кустах.

Оставшийся кротокрыс попробовал напасть еще раз, даже не проглотив засевший в горле кусок мяса, но оказался схваченным за грудки.

Какое-то время он беспомощно мельтешил конечностями, всхрюкивая и рыча. Зубы яростно клацали в попытках укусить то за кисть, то за лицо. Да за что угодно, лишь бы выйти живым из этого противостояния.

На вытянутых руках мертвец пустыми глазницами таращился на тщетные попытки твари избежать участи своих собратьев.

Острые оголенные кости пальцев пробили бока кротокрыса, а руки сдавили тушку до треска. Быстрая и милосердная смерть.

Кровь и плоть. То, что делает живое существо живым, поможет и мертвому.

Неровные грубые зубы с жадностью отрывали кусок за куском. Голод у вновь обревшего жизнь создания был зверский. Единственный инстинкт, заполонивший все то, что пока трудно было назвать сознанием.

В нем не было ни вопросов, ни единой мысли, ни тени чувства. Только приятное восприятие жизни, просачивающейся в каждую клеточку тела через теплую кровь.

Дождь лил все так же яростно, но совсем скоро буре суждено было иссякнуть. Изредка небо вспыхивало узким белым порезом молнии, озаряя мир, которому не было дела до этой готической сиесты. Грязный, во всех мыслимых оттенках коричневого и серого, мир переживал встряску стихий, разбушевавшихся в преддверии настоящей весны.

Голод утолился быстро. Наступила тишина, в которой контурами загадочных теней мертвец начал узнавать что-то новое. Оно было в нем с самого начала. Сразу после невероятной и неподвластной описанию боли первых мгновений нового существования. Плотно охватывая всю его сущность. Но только сейчас проступало наружу. Неприятно скользило и прокрадывалось, прямо на виду, но все же невидимое для мысленного взора.

Голова повернулась в сторону реки и вдаль. Огоньки в глазницах вспыхнули чуть ярче. Что-то звало и тянуло омертвевшую волю туда. Не близко и не далеко. Без причины и понимания. Но не идти было нельзя.

Бесшумно и медленно давно преданное земле тело поднялось и разогнулось во весь рост, стряхивая оцепенение вечного упокоения. Мышцы, сухожилия, суставы двигались будто вслед за неслышимым приказом. Как если бы старались поспеть вслед за своим владельцем. Лишенная глазных яблок, но не зрения голова с неуютным хрустом разминаемой шеи посмотрела по сторонам.

Бурное течение реки даже мертвецу казалось отталкивающе опасным.

В росчерке молнии неуклюжая худая фигура начала движение и покарабкалась вверх, жестко цепляясь за остатки колеса водяной мельницы, а дальше за скользкие выступающие из пологого прибрежного склона корни. В зарослях камыша можно было различить болезненное верещание пережившего бойню кротокрыса. Этот звереныш очень скоро забудет о сломанной лапе и вновь вылезет на берег этой небольшой заводи, чтобы полакомиться мясом падших товарищей.

Это не жестокость и не безнравственность. Это природа и ее жизнь.

Понемногу вызволенное из хтонических глубин сознание начало понимать свое тело. Ноги меньше заплетались, а руки даже успевали зацепиться за ветки или ствол дерева, избегая падения. Получалось это не совсем ловко.

Пробираясь через рощу на крутом прибрежном склоне, мертвец зацепился за очередной каверзно торчащий крутой корень и все же упал вниз тем, что раньше могло называться лицом. Череп вскопал полосу почти жидкой земли.

Фигура замерла в комической позе. А капли дождя с беспечным весельем падали на нее с нависших ветвей. Гроза уже утихла, но темные тучи продолжали свое мокрое дело.

В тишине что-то привлекло внимание мертвого странника. Огоньки его глаз моргнули тусклым светом.

Под витым, густо заполонившим пространство кустарником прятался заяц. Его уши прижались к маленькой головке, а тельце дрожало.

Мертвец буквально чувствовал, как крохотное сердце часто бьется в теплой грудной клетке этого живого существа. Он медленно протянул руку.

Заяц зажмурил глаза и боязливо отвернулся, но с места не двинулся.

Буквально костлявые пальцы аккуратно дотронулись до мокрого густого меха.

Жуткая челюсть разомкнулась, и лишенный языка рот невнятно пробулькал нечто невразумительное. Но по ощущениям дружелюбное.

А через некоторое время заяц снова остался в одиночестве.

Размытая дорога привела мертвеца к старому мосту. Одна опора подломилась, и часть сооружения наклонилась близко к бурлящему внизу потоку. Перила с той стороны были обломаны, и на одной из подпорок бездвижно застряло тяжелое колесо от телеги.

Первый шаг по крепким разбухшим от влаги бревнам переправы сопровождался низким протяжным скрипом. Насторожившись, мертвец замер, вслушиваясь в ночную пустоту.

Дождь еще накрапывал, но это было лишь убаюкивающее эхо прошедшего бедствия. Луна продиралась сквозь плотный покров тяжелых туч и время от времени дарила этому миру свой тусклый свет. Повсюду земля была покрыта жухлой травой. В рощах и вдоль берега не осталось и островка снега. Совсем скоро на ветвях набухнут почки. А уже с рассветом можно будет услышать первых птиц, прилетевших с теплых земель.

Совсем недалеко от моста, ниже по течению, где берег был усыпан мусором из травы, почвы, деревьев и человеческих несчастий промелькнул небольшой источник света.

Кто-то поднял высоко над головой масляный фонарь. Защищенный стеклом, язычок пламени ярко озарил окружение.

— Нашел! Здесь лежит… — хрипло прокричал, державший светильник. Человек стоял по колено в воде. Он горбился, отчего казался еще ниже, хотя ростом и так не выделялся. Из-под капюшона виднелся огонек самокрутки, который время от времени терялся в густом сизом дыму.

Откуда-то из темноты отозвался другой голос, а вскоре по обрыву вниз соскользнула фигура человека в плотном плаще. Крупное крепкое тело выдавало в нем роль рук, а не головы этого тандема.

Первый жестом указал на что-то под своими ногами. Второй молча сдернул с плеча моток (почту бухту) крепкой веревки и, наклонившись, начал обвязывать что-то, найденное его напарником. Делал здоровяк это умело и быстро.

Через полминуты он уже карабкался на невысокий берег, удерживая конец веревки в одной руке. В это время первый свободной рукой и ногами распихивал и распутывал мешанину из мусора вокруг предмета их интереса.

Уходящая в плохо освещенную высь веревка натянулась. Пара сильных рывков — и по обрыву вверх потащился очередной мертвец в этой истории. Эта ночь явно была недобра к людям. Одну жизнь забрала, нечто вроде жизни вернула. Честный обмен.

Новое свежее тело было грубо брошено на тачку. Обычно в такой навоз да землю таскают.

Две фигуры молча стояли и смотрели на изломанный труп. Руки и ноги были вывернуты под неестественными углами, грудная клетка пробита острым бревном, а голова изрядно помята. Из ноздрей еле сочилась смешанная с водой и мозгами кровь. Одежда порвана в нескольких местах, один из сапог отсутствовал.

— Подойдет? — пробасил здоровяк.

Его напарник с сомнением пожал плечами и прикурил новую самокрутку от огонька фонаря. Первая затяжка куревом повлекла за собой приступ нехорошего кашля.

— У меня нет охоты переться на старое кладбище… Нам еще объяснять, почему повозка с трупами и… тем мерзким зельем свалилась в реку на подъезде к башне. В такую погоду и мертвый бы искать их не полез, — возникла полная мокрой тишины и едкого густого дыма пауза. — Этот уже объяснить не сможет. Хоть какую пользу принесет.

Разогнувшись и зло сплюнув под ноги, курильщик достал откуда-то из одежд небольшую склянку. Та тускло светилась жутким зеленым светом.

— Ох, ну и дерьмо. Чувствую, что округе еще придется расхлебывать последствия этой ночки…

Заскорузлый ноготь поддел пробку, и вязкая жидкость полилась на свежевыловленный труп.

— Помоги… Привяжем его на мосту.

После этих слов рука с фонарем поднялась выше, осветив полуразрушенную переправу. И замерла.

— Твою мать… — еле слышно раздались слова, обрамленные контуром сизого дыма самокрутки.

На другом конце моста стоял человек. Свет выхватывал лишь неясные очертания. Тонкие и бездвижные.

— Ты чьих будешь? — громко осведомился хриплый, щурясь и всматриваясь в гостя.

Ответа не было.

Напарники переглянулись. Здоровяк пожал плечами:

— Может, неместный?

— А на кой хрен в такие дни к нам кто-то попрется?

Оба посмотрели на труп в тележке. Снова переглянулись. Хриплый сплюнул на землю.

— Твою ж мать. Вот тебе и последствия! Готовь цепь… Не нравится мне его неразговорчивость. Ох, не нравится.

Лязг металла, хлюпающие шаги, приглушенные ругательства, дождь…

Масло шипело под тяжелыми дождевыми каплями, но огонь не унимался. Разбитый фонарь лежал на краю моста, в спешке брошенный убегающим человеком. Тело второго быстро неслось в бурном потоке прочь от этого места. А его голову постиг иной исход.

Примерно минутой ранее звуки речи этих людей возродили смутные отголоски в сознании мертвеца. Не дух, но плоть подстегивала несуществующую память. Он тоже мог говорить. Когда-то. И слышать речь. И слушать. И понимать услышанное.

Маленький человек подошел и посветил прямо в глаза. Другой прошел мимо.

На голову надели что-то тяжелое, а на шее что-то щелкнуло и повисло.

Это было необычно. И недавно оживший труп явно не понимал, что в такой ситуации стоит делать.

А потом парочка начала уходить.

Рывок. Цепь натянулась. Неприятное чувство. Еще рывок…

Безжизненная рука перехватила цепь, тянущуюся к шее от рук источающего искры неприязни человека. Рывок. Искры превращаются в пламя гнева.

Молчаливые люди бывают опасны. Они не говорят в открытую, что недовольны или рады. А при должном складе характера могут быть еще и очень вспыльчивы. Иногда приходится узнавать об этом уже по косвенным признакам в виде летящего прямо в лицо кулака. И это далеко не худший возможный вариант. Здоровяк был как раз из вариантов куда более худших.

Он обернулся. Брови над маленькими для столь объемной башки глазами немного сдвинулись. Крепкая рука ловким привычным движением кисти обернула парой витков вокруг предплечья старую цепь. Та натянулась.

Однако следующий рывок последовал в другую сторону. Кисть хрустнула, а человек пролетел несколько метров, не касаясь бревен моста прямо к ногам мертвеца. Раздался истошный вопль. Злость испарилась, выдавленная ужасной болью.

Из-под плоской железной маски с круглыми отверстиями для глаз на него, верзилу, взглянула сама смерть. Шея оказалась зажата в тиски крепкими худыми пальцами.

Рывок. В следующее мгновение обезглавленное тело завалилось и покатилось по разрушенной части моста в реку. В последний момент цепь легко соскользнула с изувеченного запястья.

Лязгнуло бьющееся стекло, и в ночной темноте быстро растворилась убегающая фигура. Оживший мертвец аккуратно держал неаккуратно оторванную голову, отныне хранящую в себе тишину вместо жгучей злобы. Кроме безмолвия в ней было кое-что еще.

Не обращая внимания на испуганный ор убегающего человека, покойник забрал это кое-что.

Тонкая кисть скользнула под холодный металл, а челюсти с почтением приняли дар, отбросив ставший бесполезным «сосуд». Священный ритуал преемственного познания прервал стон.

В тачке более свежий труп начал медленно оживать. Флуоресцентная жидкость быстро впиталась в плоть. Судороги били тело, но куда ужаснее был процесс другого плана.

Боль, растерянность, беспомощность и безволие. Вселенская несправедливость и паранормальная природа происходящего.

Едва не плененный мертвец слышал отголоски всего этого. В глубинах его сущности возникло чувство, схожее с неподдельным ужасом.

Лязгая тянущейся по земле цепью, он доковылял до тачки, едва не свалившись с моста, когда отшатнулся от жаркого пламени. Руки схватили прислоненную к труповозке лопату, ставшую этой ночью инструментом искреннего милосердия…

Пожалуй, вся округа не видела, да и не увидит никогда, столь странную форму декапитации.

Из редкого соснового подлеска открывался вид на узкую тропку, вьющуюся до самых дверей башни. Скала будто намеренно тянулась ввысь в этом месте, явно не рассчитывая на людские притязания в отношении хороших мест для постройки зловещих башен. Одна такая как раз здесь и возвышалась.

Дождь кончился, и темную гладь неба усыпали звезды. Загадочные яркие бриллианты, по-настоящему бесценные. В их свете по тропинке шла фигура.

На плечо закинута лопата, вокруг туловища обмотана длинная проржавевшая цепь, а глазницы мерцают уверенным потусторонним светом. С каждым шагом в них все больше осмысленности. Каждый увиденный предмет отдается в сознании словом. Бесчувственность, погруженная в восторг и трепет чуда быть живым. По-своему, но живым.

Дверь в башню была не заперта.

Неуверенным движением мертвец открыл ее и замер, вглядываясь в озаренную чадящей лампой комнату. Отсыревшие бревна пола устилала подгнившая солома и куриные косточки. Ведро с помоями у входа отвратно воняло. Грубый стол у закрытого шаткими ставнями окна был завален барахлом вроде грязных глиняных тарелок, исписанных свитков, ветхих книжек и даже пары черепов. Отбеленных человеческих черепов, с рунными начертаниями и оккультной перфорацией. Бывший владелец этого места точно бы не позволил себе столь дилетантские вещицы.

По левому стене помещения по краю уходила наверх крутая лестница, под которой в тени прятался заваленный мешками люк, повидавший за свое существование немало занятных историй. Потолок слегка приглушал громкий трехактный храп.

Мертвец распрямился, чувствуя скорое завершение пути.

Совсем не бесшумно он поднялся наверх. В небольшом камине тлели поленья. Над ним на полке стояла неряшливого вида скульптура горгульи. Еще один плевок в сторону профессионализма владельца помещения. В комнатке было душно и жарко, а все окна наглухо закрыты. На слишком просторной крепкой кровати лежал, укутавшись в теплые шерстяные одеяла, человек. На небольшом столике рядом ровно горела толстая свеча, оплывшая, будто десятком водопадов, затвердевшим воском. На полу и нескольких полках валялись в полном беспорядке книги вперемешку с тем, что даже мусором назвать было бы трудно. С низко нависших потолочных балок свисало несколько вязанок чеснока и трав. Отдельным штрихом в обстановку вписывались пузатые бутылки из-под дешевого вина. Пустые.

Зрячие искры в глазницах нежданного гостя вспыхнули ярче.

Он остановился совсем рядом с редко всхрапывающим телом и просто смотрел.

Не считая периодически вздымающейся от вздоха груди, спящий человек выглядел почти как мертвый. На его лице не отражалось ровным счетом ничего. Глаза закрыты веками. А чувств не слышно вовсе. Только отголоски живой воли…

Воли, болезненно и насильственно давшей жизнь мертвому телу. Стяжающей его намерения и мысли. Глухо зовущей через любые преграды. Без конца довлеющей стремлением подчинить. Волей, что порождала единственное чувство — ненависть. Тяжелую и абсолютную ненависть.

К одинокому и уютному звуку потрескивающих поленьев добавился короткий стук от упавшей на пол лопаты. Холодные руки потянулись к шее спящего человека. Но вздрогнув, замерли.

Бесплотная идея витала в воздухе.

Наклонившийся было над кроватью мертвец распрямился. И вновь. Тихий лязг потревоженной цепи заставил сознание встрепенуться. Вот оно.

Средство, несущее жестокость не ради выживания. А ради куда более мрачной идеи.

Животные не смогли бы придумать подобное. Это сделал человек. Взращенный с подобными себе и обративший свой ум против себе подобных. И сейчас круг завершался.

Будто вдохновленный свыше мертвец на удивление ловко стянул цепь. От короткого усилия ошейник не выдержал и лопнул. Руки перехватили широкий ржавый отрезок.

От звона металла лежащий на кровати проснулся и, приподнявшись, непонимающе взглянул на мир. В этот миг нога незваного гостя с силой уперлась в грудь человеку.

Тяжелые холодные звенья ударили по кадыку, оплетая шею. Изящный виток, и костлявые ладони накрест зажали в себе жизнь человека, еще не успевшего ощутить страх. Из прорезей железной грубой маски, ярко пылая, прямо на молодого некроманта смотрели огни иного мира. Далеко не те, что тот мечтал увидеть и познать.

В широко раскрытых глазах жертвы отразилось все. Будто четко выписанные буквы на бумажном листе.

Ужас. Ищущая спасения рука задела стол. Свеча стремительно полетела на пол, где и потухла.

Болезненная беспомощность. Пальцы побелели, а сухожилия вздулись, силясь хоть немного ослабить цепь на шее.

Отупелая ярость… Ноги бились под плотным покровом одеял в безумном и безнадежном танце.

Покорность смерти. Глаза сначала закатились вверх, а потом медленно закрылись.

Пришедшее спокойствие. Покрасневшее лицо разгладилось. Судорожно цепляющиеся за существование руки отпустили крепко натянутую цепь. Короткой вспышке эмоций на смену пришло безмолвие. В этот раз лишенное подтекста и гнетущей воли. Деяние завершилось.

В распахнутые ставни залетал свежий предрассветный воздух. Вместе с зарницей он подарил этому месту обновленную и спокойную чистоту. Мир обретал заслуженные краски. Цветастые одеяла. Шершавый серый камень в кладке стен. Охровые переплеты книг. Глубокий зеленый цвет стекла бутылок.

В кровати лежал мертвый человек, выглядевший почти как живой. Он был укрыт одеялами, а на лице запечатлелось выражение полного умиротворения.

У кровати стоял свежепознавший жизнь труп. Его взгляд был направлен на горизонт, видневшийся за раскрытыми настежь ставнями. Там вот-вот взойдет первое на его памяти солнце.

В сознании крутилась важная мысль. Обретенные ночью речь и язык требовали облечь ее в форму. Этот ритуал дал людям возможность заявить о себе прямо в лицо всему миру и стал неотъемлемой частью становления большим, чем сумма органов и инстинктов.

Спустя череду невнятных хрипов подгнившие легкие набрали-таки в себя воздух. Челюсти разжались. Еще не опробованный в деле орган, называемый языком, неуверенно шевелился. Со свободным свистом в первый раз мертвец обрел свое…

— Я…

Этот день был первым в череде теплых в этом году. Долгая зима и весенние бури потрепали все живое. Унесли много жизней и написали много историй. Которые, впрочем, так и останутся…

Нерассказанными.