Фаетон. Книга 5. Троянский конь

V. Speys

Герой книги в Реабилитационном Центре космонавтов встречает свою первую любовь и продолжает подготовку к новым испытаниям космических летательных аппаратов, что влечет за собой невероятные и непредвиденные приключения…

Глава пятая

Кразимов не топясь, следовал аллеей еще освещенной заходящим солнцем. Из головы не выходила Людмила Петровна с ее комплексами одинокой женщины бальзаковского возраста, которой было уже далеко за этот возраст. И только появившаяся, словно не откуда новенькая медсестра, шедшая навстречу, прервала ход его мыслей вертевшихся вокруг стареющей женщины. Он с любопытством осматривал приближающуюся фигурку стройной девушки в коротких шортиках. Взгляд уловил колыхание упругих сосков под легкой блузкой. Ее каштановые пряди, тяжелыми волнами ниспадавшие на узкие плечи, эффектно оттеняли правильный овал лица, подчеркивая длину черных ресниц и росчерк тонких, чувственных бровей. Девушка, приблизившись, почувствовала его взгляд и густо покраснела. В этот момент стала еще привлекательнее, еще ярче вспыхнула ее юная красота.

— Здравствуйте. — Поравнявшись с Леонидом, вдруг вымолвила она чуть слышно.

Не ожидавший приветствия, Леонид, растерянно ответил: — Здравствуйте. Но, мы же уже здоровались? — промямлил он вслед удаляющемуся юному существу, оторопело, застывая на месте. Блеск юной красоты сверкнул в это мгновение, как удар молнии, как мгновенье, как прекрасный миг. И вдруг нахлынувшие чувства вспыхнули строчками:

″…Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась ты!

Как мимолетное виденье,

Как образ чистой красоты! ″

Он стоял, не двигаясь с места, околдованный юным созданием, и только бессмертные строчки Пушкина пульсировали у виска, сочетаясь с учащенным биением сердца.

Леонид, оставшейся отрезок пути, не помнил, очнулся лишь у ступенек входа в жилой корпус. За столиком дежурной сидела знакомая медсестра, что—то, записывая в регистрационный журнал.

— Валя, скажите, а новенькая давно у вас работает?

— Практикантка из медицинского факультета космической медицины.

— Нет такой профессии. — ответил Леонид.

— Что—то я не поняла, Леня, — медсестра, как и библиотекарь, работала в реабилитационном центре давно и была уже не первой молодости. Но, в отличие от Людмилы Петровны, Валентина Сергеевна позволяла себе фамильярное обращение с пациентами, ей многое прощалось. — Ты что собрался в медицинский?

— Да нет. Просто специальность по этому направлению медицины называется несколько иначе.

— Ну, как не называй кашу с маслом, а маслом ее не испортишь.

— Что верно то верно.

— А Варя, еще месяц отдежурит, а затем в Москву на зачет по практике. — При этом у Валентины Сергеевны блеснула в глазах искорка улыбки, которую она попыталась спрятать, наклоняя голову над журналом, — Вот отчет за нее пишу, забыла, наверное.

Но Леонид ее не слышал, он подходил уже к палате №12. На столе, под букетом пион, Леонид обнаружил клочок бумаги с надписью. Два лепестка успели опасть с цветка и лежали на записке. Леонид смахнул их на стол, беря в руки листок:

— ″Меня не жди. Ушел провожать жену. Буду утром″.

Женам и посетителям, проведывавших пациентов центра, не разрешалось оставаться на ночлег. Неожиданное одиночество и утраченная возможность обсуждения открытия профессора Колесникова, которое он с нетерпением хотел проанализировать с товарищем, внесли сои коррективы в запланированный вечер. Было уже двадцать один десять по Московскому времени. Леонид подошел к журнальному столику, включил настольную лампу. В сумрачную комнату хлынул свет, осветив два мягких кожаных кресла, столик и полку на стене с книгами. Усевшись поудобнее в одно из кресел, Кразимов начал листать записи, в толстой кожаной записной книжке, пытаясь, сосредоточится на содержании. Но сквозь стройную вязь формул, как наваждение, проступал образ девушки. Миловидное личико в обрамлении волнистых каштановых прядей волновало воображение. Ее облик всплывал над рядами букв и формул, смешивая понятия и смысл прочитанного. Вконец измучившись в бессильной борьбе с воображением и желанием сосредоточиться на записях, он захлопнул книжку. Он несколько минут просидел в кресле. Затем решил выйти и пройтись перед сном, подышать свежестью вечерней прогулки. Освещенные аллеи парка, встретили его тишиной вечерних сумерек, надвигающейся прохладой и легким шелестом листвы на стройных тополях, обсаженных вдоль аллей. И тишина, и вечерняя прохлада, и этот шорох, вечного шуршания тополиной листвы, даже в безветренную погоду, остудили разгоряченное сердце Леонида. Постепенно в порядок пришли мысли и покой. Как хорошо иногда пройтись в одиночку по тихим аллеям, побыть на едине с самим собой. Острота чувств в эти мгновения одиночества приобретает, какую-то особенную яркость и обостренное, и чуткое, восприятие действительности возрождает в реальность фантастически воображаемые, до этого мгновения, картины прекрасного. И Леониду уже казалось, что Варю он, знает очень давно, что практически чувствует ее дыхание, даже на расстоянии. И как хорошо, что именно та девушка, его идеал, чистый и прекрасный, здесь, именно рядом, стоит только дождаться ее следующего дежурства, чтобы окончательно и навсегда утвердится в знакомстве с ней…

Собинов пришел около восьми утра. Процедуры в центре начинались проводиться в девять часов утра, на это время назначили и друзей. Еще было время для разговоров.

— Привет. Как дела с походом в библиотеку? — едва переступив порог, начал Петр.

— Привет. Знаешь, все переворачивается с ног на голову.

— Любопытно?

— Профессор Колесников, ну знаешь его учебник, перевод, Эйнштейна по Теории относительности, мы изучали в академии, помнишь?

— Ну да. Конечно, я тогда еле на тройку вытянул, а ты брат молодец.

— Сейчас не обо мне. Он сделал открытие, о котором постарались побыстрее забыть. А знаешь, какое? — Леонид сделал умышленную паузу, хотел посмотреть на реакцию друга. Но, тот, сгорая от любопытства, выпалил: — Да говори же?

— Открытие природы силы гравитации. Что сила гравитации ни что иное, как сила выталкивания материи пространством.

— Это, что же получается, что пространство, как жидкость, выталкивает все, что легче. Но, по-моему, до сих пор никто еще не взвешивал пространства. По—моему оно на ощупь даже не ощущается.

— А ты не задавал себе вопрос, почему мы до сих пор ничего не знаем об открытии?

— Надо полагать, что революционное открытие несло в себе угрозу для целой когрты ученных, которая мгновенно потеряла бы доступ к Академической кормушке и не только в нашей стране.

— Верно, Собинов. — Леонид часто называл друга по фамилии, когда речь заходила о каких бы, то ни было научных проблемах или обсуждаемых проектов.

— А как же открытие?

— Целый ураган критики обрушился на голову профессора и не только со стороны этих самых около академического окружения, но еще больше со стороны его коллег.

— Да, Леня, их тоже можно понять. Целые миллиарды потрачены на создание мощнейших ускорителей микрочастиц, коллайдеры, и что в результате? Какой-то там малоизвестный профессор, пусть академик, в одночасье лишает их заработка. Да они драться будут за свои места и всячески давить это открытие, чтобы не дать ему достойной огласки.

— А тут путем не хитрой логики, путем элементарных доказательств, опираясь на фундаментальные законы физики и высшей математики, доказана природа гравитационной силы. Мало того, да еще и новый взгляд на строение Вселенной…

Леонид не договорил, когда раздался стук в дверь, следом за стуком, в образовавшуюся щель, просунулась голова медсестры: — Мальчики. Анну быстренько на процедуры.

— Уже, Валя, идем. — Ответил Леонид. Друзья стали быстро собираться…

Направляясь на процедуры, они не знали, что это было их последнее посещение процедурной лаборатории, что восстановительный цикл реабилитации уже закончился, что впереди их ждет санаторий. Об этом им сообщил лечащий профессор.

— Вот это неожиданность. — С неподдельной грустью сказал Леонид. Собинов удивленно посмотрел на товарища. Наоборот, как казалось Петру, теперь можно расслабиться. Теперь, как и всем смертным на этой Земле, можно и ночь на пролет посидеть, где-нибудь в закусочной возле санатория и отоспаться на следующий день. Он не понимал, почему так загрустил Леня.

— Очнись. Да, что с тобой? — удивлению друга не было предела. На что Леонид отвечал,

— Если бы я знал, что со мной?

Петр, хотел еще, что—то добавить, но увидел, что друг не на шутку расстроился, не решился с расспросами. Он хотел, было вернуть друга в русло недавней статьи по гравитации, так успешно и скрупулезно списанной на Академическом сайте Интернета, но передумал. Видно, что—то серьезное знобило душу Лени. А Кразимов всерьез решил, увидится с Варей, и не знал, что теперь делать, ведь им приказали собираться и в течение трех дней вылететь в Сочи. Знакомая аллея, казалась бесконечной, так хотелось поскорее увидится с дежурившей медсестрой, если и не с Варей, то хоть с другой дежурной и расспросить все о девушке. И он прибавил шагу. Петр торопливо зашагал за Леонидом.

— ″Да, это всерьез и на долго″. — Подумалось ему, зная увлекающуюся натуру Кразимова. Особенно, когда он увлечется какой-нибудь идеей, то доведет ее до обязательного конца, решая практически невозможное, попадавшееся на его пути в виде препятствий. Но, что было причиной резкой перемены настроения у друга, для Собинова было загадкой, как навигация ласточек, безошибочно находивших свои гнезда весной. Петр решил не затрагивать разговорами друга и понаблюдать за ним. Но любопытство не покидало и побуждало к расспросам. Переборов в себе это чувство, Собинов ускорил шаг, догоняя друга. А увлекаемый своим чувством внезапно вспыхнувшей любви, Леонид спешил к жилому корпусу, чтобы поскорее приблизить миг свидания.

На месте дежурившей медсестры была Валентина Сергеевна. Леонид направился к ней.

— Валя, разве сегодня Ваша очередь?! — с удивлением спросил он.

— Да тут одно происшествие произошло. — Уклончиво отвечала дежурная.

Сгорая от любопытства расспросить поскорее о Варе, Леонид нетерпеливо спросил:

— Кого—то убили?

— Скажете тоже. Да нет, не убили. До этого дело не дошло. — Делая паузу, Валентина неторопливо стала рыться в бумагах, — Вот готовлю дела ваши на выписку. А-то, сами понимаете, у профессоров одни каракули, а не почерк.

Видя нетерпение друга, Петр вмешался в разговор, — Валя, да все—таки, что произошло? — он смотрел на безучастное лицо друга, который, казалось, потерял уже всякий интерес к разговору.

— Произошло, произошло. — Роясь в незаполненных еще выписных бланках, отвечала дежурная, — С новенькой медсестрой.

Леонида как будто оса ужалила. Он дернулся, повернулся лицом к Валентине.

— Что—то серьезное?

— Да нет. Но комендант подписал приказ, чтобы немедленно в течение двадцати четырех часов выехала в Москву домой.

— Это почему еще?! — возмущению Леонида не было предела.

— Все ж практиканты, врачи, обслуга, все живут за территорией, такой порядок. Вот и наша Варя сняла тут комнатенку, ну конечно центр оплачивал квартплату…

— Да, что ты тянешь резину, что там случилось?! — нетерпеливо наседал Леонид.

— С ней тут в первый день познакомился один Рональдо, из прибывших кубинцев.

Леонид побелел от ревности, его пальцы, как щупальца спрута, впились в столешницу стола дежурной. А Валентина, ничуть не смущаясь, продолжала свой рассказ, — Ну и мои знакомые офицеры из службы охраны рассказывали, что этот Рональдо, пришел с цветами к ней на квартиру и с шампанским. Когда у них шампанское кончилось… — на слове ″у них″ Леонид издал приглушенный стон, выпрямляясь, как пружина, но вовремя сдержал свои эмоции. На его стон Валентина удивленно подняла глаза, затем, как ни в чем не бывало, продолжала свой рассказ: — Когда шампанское кончилось, девушка напомнила Рональдо, что он обещал при знакомстве, что подарит ей бутылку кубинского рома. Кубинец, недолго думая, побежал за этой бутылкой к себе, а когда вернулся, то за столом у девушки сидел наш прапорщик, как у себя дома.

— Не верю? — вдруг, каким—то сдавленным грудным голосом, похожим скорее на стон, выпалил Леонид. Валентина снова посмотрела удивленно на Кразимова.

— Верь не верь, а это мне майор Филимонов рассказывал вчера. Ну, развернись, дай уйди, нет, Рональдо схватил этого беднягу за майку, прапорщик успел уже раздеться, пока тот бегал за ромом, и давай бить по лицу. Прапорщик—то из спецназа, отметелил беднягу Рональдо, что-тот еле дополз до своей палаты. Кубинцы все, как один, поднялись на защиту своего брата и побежали мстить. Хорошо, что наша служба охраны сработала вовремя, все—таки военный объект наш центр реабилитации, и всех в изолятор. Завтра отправляют на родину.

— А как же дозы облучения? — спросил Собинов.

— Говорят, что их правительство договорилось с американцами, так, что прямо в Хьюстон в американский центр.

Леонид, белый, как стена, как натянутая струна, скрепя сердцем, медленно отошел от стола дежурной и сопровождаемый Собиновым, двинулся в сторону палаты №12.

Войдя в комнату, не раздеваясь, Леонид плюхнулся на постель. Он глубоко переживал горечь разочарования в легкомысленном поведении столичной юной красавицы. Вместе с тем, он никак не мог поверить в то, что невинный румянец на щеках девушки, так смутившей его. Его, опытнейшего косм навигатора, привыкшего опасности смотреть в лицо, до глубины души смутил этот невинный взгляд и нежный румянец на щеках. Словно утренней зарей солнце, разукрашивает восток, так смущение девушки разукрасило ее лицо. Петр, войдя в комнату, следом за другом, молча разделся до трусов и майки, и так же молча ушел в ванную чистить зубы. Было уже 14—30, послеобеденное время. Сегодня был особый день. После завершения осмотра врачами, было вынесено официальное заключение комиссии о том, что им предстоит еще побыть на санаторном лечении по направлению центра реабилитации, в один из Сочинских санаториев. На сборы в их распоряжении были три дня.

Леонид провалялся в постели, не раздеваясь до ужина. Собинов, надев свой оранжевый спортивный костюм, посмотрел в сторону друга, пытаясь, очевидно, что—то сказать. Но, наткнувшись на безучастное лицо и потухший взгляд Леонида, говорили, как нельзя красноречивее всего о неприкасаемости к его особе. И Петр в столовую ушел один. Когда Собинов вернулся, Леонид уже спал на правом боку лицом к стене, согнувшись калачиком и по-прежнему в одежде.

— ″Как в детстве я, наказанный мамой″. — подумалось ему.

Утром Собинов проснулся рано. Его разбудил грохот в ванной. Леонид там уронил металлический таз для мелкой стирки белья и при этом громко выругался. Затем оттуда послышалось: — Петро, прости!

— ″Ну теперь—то уж все в порядке″, — подумалось Собинову. Он машинально взглянул на часы, в предрассветной сумеречной млости стрелки настенных часов еле различимы, но на них можно все же разглядеть время цифру 5 — 20. Леонид копался в ванной довольно продолжительное время. Друг терпеливо поджидал своей очереди, так как доспать оставшееся время не представлялось возможным. Леонид вышел свежевыбритый и сияющий своей заразительной улыбкой, весело подмигнул унылому и заспанному другу.

— Доброе утро!

Собинов кивнул головой в ответ и юркнул в ванную. Леонид стал переодеваться.

Часы уже показывали 7—55, когда Собинов появился в таком же оранжевом махровом халате из ванной комнаты. Сидя в кресле, его поджидал уже Леонид. Он углубился в чтение своей записи, пытаясь отвлечься от наваждения мыслей о девушке и вникнуть в суть открытия, анализируя формулы доказательства открытия.

— Ты можешь меня ввести в курс по сути проблемы профессорского труда? — как можно витиеватее и по-научному обратился Собинов к другу.

— Да, да, конечно. — Леонид протянул ему свернутые в рулон листки канцелярской бумаги с копией отснятой библиотекарем Людмилой Петровной. — Смотри это копия, так будет легче нам разобраться в этом, а может быть и что—то, да и всплывет свое из того, что мы тут с тобой на обсуждали по поводу существования одновременно прошлого настоящего и будущего.

Петр уселся в кресло, развернул листки, стал внимательно читать, постигая логику доказательства. Так просидел он с минуту другую, внимательно прочитывая доказательство открытия, затем начал комментировать прочитанное.

— Я вот, что—то не пойму, — начал он, — как это пространство может выталкивать?

— Знаешь, Собинов, когда мы обсуждали с тобой, что такое время, то ты вроде понимал, что пространство не что иное, как сплошной несжимаемый монолит состоящий из эфира, или, как вода, и только во времени приобретает все функции этого пространства, что мы видим.

— Да, согласен. Но мне все—таки не понятно, где именно та граница, тот промежуток, пусть бесконечно малый, но все же промежуток, иными словами состояние жидкой формы пространства, когда оно еще не пространство, но уже и не монолит. Когда оно приобрело уже функции или по-иному свойства присущи жидким фазам материи, свойства выталкивания. Тут в работе профессора этого промежутка нет. Ученный сделал допущение и строит на этом допущении доказательства.

— Да, Собинов, точно так. Но он и доказал это допущение. А раз доказал, то значит это переходная фаза пространства в материю и материи в пространство — существует, как эфир, о котором говорил еще Менделеев.

— Согласен, что эфир и формирует эти микровихри и существует как материя во времени, или в нашем случае на границе изменения скорости вращения микровихрей из которых собственно и состоит материя, или другими словами, микрочастицы всего сущего.

— Мы так же определили с тобой, что, замедляясь частички материи, стремятся в будущее, а более быстрое вращение вихрей частичек присуще прошлому. На основании этого можно предположить, что замедленное ускорение вращения присуще превращению пространства в материю, а ускоренное вращение частичек при сжатии материи в черных дырах, присуще превращению материи в пространство.

— На первый взгляд бред Сивой кобылы. Не так ли? — умозначительно резюмировал Петр.

— Ну, предположим, я могу и ошибаться, но во всяком споре рождается истина.

— Что, правда, то, правда.

За обсуждением текло время, и на часах уже было 9 — 00, но так как процедуры были уже отменены, а до завтрака еще целый час, то Леонид предложил перенести дискуссию в парк, заодно и подышать свежим воздухом. Так и решили. Друзья стали собираться. Собинов уже начал снимать халат, чтобы переодеться для прогулки парком, как в дверь тихо постучали. Он вопросительно посмотрел на Леонида, затем громко сказал:

— Войдите! — поспешно влезая обратно в халат. Дверь отворилась, и в приоткрытый проем сначала показались каштановые волосы, затем красивое лицо девушки. Леонид застыл, как вкопанный. В дверях стояла та самая девушка, из—за которой…

— Варя?! — самопроизвольно, не слушаясь здравого смысла, вырвалось у Леонида.

Девушка, оторопело уставилась на Кразимова, затем удивленно обернулась, сказав,

— Ее здесь нет. — И поспешно, протягивая свернутые в рулон заполненные бланки выписки, вошла в комнату, — Вот возьмите.

Леонид машинально протянул руку, принимая листки.

— А Вас, как зовут? — дрожащим голосом спросил он. Девушка, потупила миндалевидные глаза, укрываясь длинными ресницами, и мягким голосом отвечала, — Меня Аней зовут.

Леонид, еле сдерживая нахлынувшие эмоции, все же совладал с собой, и уже спокойным, изменившимся голосом пробасил: — А меня Леонидом.

— Будем знакомы. — Ответила медсестра, снова покраснела, как и первый раз при встрече на алее парка, и быстро вышла из комнаты. И только теперь, до сознания Кразимова дошло, что Валентина Сергеевна рассказывала о той практикантке Варе, которая носила туфли на высоких каблуках, которые стучали, как отбойные молотки по коридору спального корпуса. И всякий раз, когда друзья опаздывали на процедуры в ее дежурство, нервно и нехотя напоминала им, приглашая в корпус физиотерапии.

Леонид был счастлив. В таких случаях говорят, на седьмом небе. Краски приобрели вдруг не естественную яркость. Воздух наполнился неестественным ароматом весеннего цветения, хоть на дворе был конец июля. А чирикание воробьев на тополе за окном, в соловьиные трели. Возбужденный, Леонид заметался по комнате в ожидании переодевания друга. В нетерпении он схватил букет со стола с осыпавшимися пионами и ушел в ванную комнату. Выбросив цветы в мусорное ведро, стал полоскать металлическую инкрустированную индийскими мастерами вазу.

— Эй, ты надолго там?! — окликнул его Собинов. В ответ раздался грохот оброненной вазы о кафельный пол ванной комнаты и голос Леонида, приобретший звучание фальцетом:

— Иду!