Кокон черной бабочки

Shigure Tou

Не герой. Не злодей. Скорее, жертва обстоятельств. Салазард Де Круэлвей, четвёртый сын знаменитого имперского учёного, становится соучастником невероятных событий и трагичных переворотов. Жизнь заставляет его рано принять ответственность за собственное будущее. Удастся ли ему сделать его безоблачным?

Глава 2

Яркое солнце отражалось от огромного золотого креста, заставляя меня щуриться. Клир затянул очередной псалом. Игумен поднял посох. Люди, скорее по привычке, славили Бога. Типичное воскресенье Сент-Этьена.

Нынешняя литургия отличалась красотой и торжественностью. Один из моих старших братьев заслужил сан диакона. Именно поэтому наше многочисленное семейство находится в первых рядах, сжигая куплен-ные в церковной лавке свечи.

Отец еле заметно хмурится и тут же старается скрыть недовольство, крестясь. Оно и понятно, вряд ли ведущий физик империи смирился с решением своего первенца.

Прихожане превращались в недоваренных раков. Давящая духота не позволяла сконцентрироваться на происходящем. Часть лица под силиконовой накладкой чесалась.

Вздохнув чуть громче, чем следовало, я получил порицающий взгляд матери и нескольких сестёр.

Можно получить с миллион учёных степеней, изучить все природ-ные явления, понять сущность бытия, но всё равно найдутся люди, по природе своей верующие в существование того, что не поддаётся рациональному объяснению. К таким людям можно отнести превали-рующую часть не только нашей коммуны, но и всей Империи. Остальные же либо скрывают своё отношение к происходящему, под-страиваясь под общество, либо мотают срок, либо, ещё не пойманные, примыкают к оппозиции, стараясь добиться только им понятных идеалов.

Меня и, скорее всего, отца можно отнести к тем, кто скрывает. Я не очень хорошо с ним знаком, но не думаю, что учёный всерьёз задумается о существовании высшей силы, которая так усердно запре-щает развитие некоторых научных отраслей и философских движений.

Два бородатых иподиакона взяли моего брата под руки и повели к царским вратам, нараспев произнося нехитрые слова, которые я никогда не старался расслышать. Мне становилось дурно, пришлось опустить голову.

Раздались женские крики. Меня кто-то толкнул. Клирики сорвались со своих мест, разбегаясь в стороны. Брат упал на пол, пятясь в сторону разбегающихся прихожан. Настоятель храма пал ниц, крича неразбор-чивую молитву.

В секунды огромный золотой крест объяло голубое пламя. Невооб-разимо-завораживающее зрелище. Мне даже испугаться толком не удалось.

Краем глаза я заметил отца, что двинулся в сторону пламени. Схватившись за ворот рясы, он поднял моего перепуганного брата с пола и потащил прочь из церкви. Матушка последовала примеру мужа, подталкивая сестёр и младших детей к выходу.

На долю секунды я встретился взглядом с отцом, но, испугавшись его больше пламени, отвернулся.

Мне и самому стоило поскорее покинуть церковь, но пламя не переходило с креста, да и обдавало скорее холодом, нежели жаром. Бояться нужно было толпы на выходе, нежели этого странного явления, потому я остался на месте, переживая первоначальный шок.

Люди плавно перетекали за пределы храма. Вскоре от толпы в огромном зале остались лишь крохи. Игумен, несколько монахов, я и ещё один прихожанин. Частенько видел его по телевидению, какой-то политический деятель. Вроде, с его семьей была связана странная ле-генда. Только вот не могу припомнить какая.

Засунув руки в карманы, он безотрывно наблюдал за пламенем, сводя густые брови к переносице, чем немного меня заинтересовал.

— Молодой человек, Вам пора, — мужчина даже не посмотрел в мою сторону, а я, почему-то испытав смущение, побежал прочь.

На парковке творилась суета. Люди, поддавшись стадному инстин-кту, старались поскорее покинуть прилегающие к церкви земли. Я, можно сказать, физически ощущал их страх. Липкий, немного наиг-ранный. Ничего удивительного, пламя больше походило на голограмму, никого не обожгло и не покалечило. Никакого накала страстей, одни домыслы. Однако и их оказалось более чем достаточно для такой суматохи.

Даже при этом беспорядке, я с легкостью нашёл картеж своего семейства. И дело не в статусных машинах или ярком графском гербе. Матушка, подражая императрице-наседке, слишком вульгарно пыта-лась заботиться о собственных детях. Однако сегодня к ней присоеди-нился и отец. Он о чём-то спорил с перепуганным братом, пытаясь впихнуть оного в машину. Наконец его терпение лопнуло и, получив оплеуху, несостоявшийся монах полез в транспорт.

— Салазард, ну, сколько можно ждать?! Где ты ходишь, когда такое творится?! Совсем не бережёшь сердце матери! — готов поспорить, она вспомнила обо мне только потому, что я появился на горизонте. На-верное, не просто уследить за двенадцатью отпрысками. Судя по её фигуре, вскоре нас может статься тринадцать.

— Прошу прощения, — объяснения были излишними. Матушка уже притворялась плачущей. На секунду я вообще пожалел о том, что покинул церковь. Любопытство прожигало мои мысли. Погасло ли пламя? Да и не походило это на огонь в привычном смысле. Почему сейчас? Что спровоцировало инцидент? А самое главное: как его истол-кует церковь, и что грозит брату?

Слуга придерживал дверь авто, предлагая мне наконец-то занять место на заднем сидении. Несколько моих младших братьев, уже во всю шалили, передразнивая друг друга. Они и не обратили внимания на то, что кто-то потревожил их пространство. Скорее всего, они не поняли происходящего, радуясь тому, что их вывели из душного помещения. И правда, можно было бы поставить несколько кондицио-неров в столь посещаемое место. Неисповедимы пути господни.

Тяжело вздохнув и подперев голову рукой, я посвятил внимание церкви. Красивый, богато украшенный храм с эффектными крестами на золотых куполах. Самый обычный для нашей местности приход, который я вместе с семейством посещаю каждое воскресенье на протяжении шестнадцати лет. Странное дело, вся эта история дурно пахнет.

Дверь закрылась, и авто двинулось с места.

— У тебя лицо поехало, — смеялся один из младших, тыча в меня пальцем.

— Поехало! — поддерживал его второй, явно гнусавя.

Пришлось поправить накладку и распустить волосы, закрыв часть лица.

— Так лучше? — улыбался я им, поражаясь тому, что детишки даже не подумали испугаться или спросить, почему у их брата такое странное лицо. Наверное, просто считают меня уродом.

Ещё в раннем детстве я получил запрет на рассказ истории о происхождении моих увечий, о том, что уже испортило мне жизнь.

Я восьмой ребёнок и четвёртый сын своего отца, графа с богатым наследием. Род Де Круэлвей славился своими выходцами. Мои предки часто занимали высокие посты, становились учёными или политиче-скими деятелями. Только это по мужской части. С женщинами нам не везёт. Многие из прародительниц отметились в истории как умали-шённые, предсказательницы и прочие представительницы обществен-ного цирка.

Может это, а, быть может, что-то ещё послужило причиной трагедии моей жизни, но, когда я родился, Селеста, седьмой ребенок, очень меня невзлюбила. Думается, приревновала матушку к новому младенцу, тем более мальчику.

Не знаю, строила ли она козни, прежде чем решилась на подобное, но свои увечья я получил в достаточно нежном возрасте, когда Селеста дождалась отсутствия няни и запустила в комнату собак. Животные разорвали мне лицо, лишили двух пальцев, повредили кожу. Не знаю, как выжил.

Я не помнил произошедшего, да и узнал о нём только из рассказа Селесты, до сих пор косо на меня смотрящей. Конечно, я побежал к маме, пытаясь разоблачить ложь сестры, но получил наистрожайший выговор и запрет на распространение этой истории среди остальных.

Тогда я впервые столкнулся с несправедливостью этого мира. Несколько ночей проплакал в своей комнате, не понимая, почему сестра, пожелавшая мне смерти, осталась безнаказанной, а на меня накричали за правду и даже не пытаются избавить от уродства. С нынешним уровнем медицины это не так уж и сложно, а с нашим состоянием вполне посильно.

Только в более осознанном возрасте я понял суть их бездействия. Никто не хотел скандала. Обратись они к врачам, история всплыла бы в прессе, опозорила семью. Среди нетитулованных есть много охотливых до таких историй журналистов. Может, именно поэтому за мою жизнь боролся личный семейный врач, о чём я узнал от него на очередном осмотре, ведь смерть младенца также не устраивала отца. А может, родители просто боялись клейма «сумасшедшей» для одной из своих дочерей. Это могло поставить под удар замужество каждой из поколения.

Как бы там не было, пословицу «молчание — золото», они восприняли буквально и на свой, не очень выгодный для меня, лад. Поэтому я всегда ношу скрывающую тело одежду, перчатки и силиконовую накладку на половину лица. Никогда не появляюсь на семейных фотографиях и большую часть времени провожу в своей комнате. Школа и разного рода мероприятия для меня под запретом, отрадой служит домашнее обучение с некоторыми коллегами отца.

Вспоминая эти и другие мало радостные события прошлого, я совсем расстроился и прикрыл единственный настоящий глаз. Путь до поместья был неблизкий, картеж из шести машин плёлся на зависть улиткам. Казалось, пешком сталось бы быстрее, но по статусу не положено.

Не позволяя эмоциям взять над собой верх, я переключился на воспоминания о пылающем кресте. СМИ ещё долго будут обмусо-ливать эту тему. Скорее всего, она обрастёт легендами и попадёт на всевозможные мистические сайты. Церковь и сама не упустит возможности выдать это за предупреждение людям от Бога, а может и от дьявола. В любом случае, ситуация сомнительная и ни одного учёного не подпустят к этой загадке. Потому что правда не продаётся и, чаще всего, просто не интересна людям.

Если рассуждать логически, то возгорание некоторых химических элементов может подарить взору синее или сине-зелёное пламя. Те же самые углероды: жар их пламени является холодным. Но что послужило причиной возгорания? Да вряд ли были соблюдены все условия полу-чения такой реакции.

Машина замедлила ход, мы подъезжали к поместью. Я приоткрыл окно и выглянул на улицу, получив несказанное удовольствие от легкого, чуть прохладного ветерка. Вот только поджидал наше се-мейство не только он.

У ворот собралась приличная толпа журналистов, разглядывающая гербованые авто. Они наперебой озвучивали свои дурацкие вопросы, не позволяя первой машине проехать. Теперь и тут застрянем. Однако быстро добрались. Не удивлён, ведь это их хлеб.

Засмотревшись на происходящее, я далеко не сразу заметил одного из работников жёлтой прессы, подобравшегося к машине.

— Господин Салазард, Вы ведь были очевидцем случившегося, как прокомментируете это событие? Неужели Бог не принял Вашего брата во служение? — радостно, громче, чем следовало, затараторил усатый журналист. Но когда наши взгляды встретились, побледнел. — Что у Вас с лицом?

Я скрылся в авто, практически отпрыгнув в сторону. Он видел! Видел! Если бы не эта жара!

Стекло авто поднималось слишком медленно, и журналист прак-тически просунул в убывающую щель свою любопытствующую физиономию.

— Господин Де Круэлвей, что с Вами? Расскажите! Это как-то связано с самовозгоранием креста?

Меня будто парализовало. Руки тряслись. Даже вдох давался с трудом. Он меня видел!

Помогите…

Отец меня убьет. Совершит то, чего так желает Селеста.

Господи, хоть кто-нибудь!

Послышался глухой удар. Тот самый слуга, что ранее придерживал для меня дверь, без тени сожаления заставил журналиста пригнуться к земле. Последний закашлялся и, получив новый удар, вовсе слег.

— Господа Де Круэлвей очень устали и не намерены ком-ментировать происходящее, дождитесь официального заявления главы семейства.

Тонированное стекло наконец-то скрыло нас от наружности.

Я схватился за лицо, ощупывая накладку, пытаясь разглядеть в стекле собственный облик. Паника не отступала. Мне нужно в свою комнату. Нужно всё поправить, пока отец или кто-то ещё не увидели моего уродства.

Мы снова двинулись. Видимо слуги взяли всё в свои руки и отогнали надоедливых журналистов. Вскоре весь картеж оказался в пределах поместья.

Я никак не мог успокоиться, поэтому стоило машине остановиться, самостоятельно раскрыл дверь и, придерживая накладку, сломя голову побежал в особняк. Никто из слуг не стал меня останавливать.

Не споткнувшись, я практически залетел в свои покои, незамед-лительно направившись в ванную. Зеркало показало удручающую картину. Светлые, как практически у всего нашего семейства, волосы растрёпаны, накладка почти отвалилась, демонстрируя вспухшие алые и белесые шрамы с пустой глазницей.

Я уже представлял, как какая-нибудь газетёнка размещает на первой полосе сенсацию о четвёртом сыне нашей династии, и расплакался. Да так горько и громко, что стал противен самому себе.

Что же делать? Сразу рассказать отцу? Хотя сейчас родители заняты куда более важным скандалом. Всё-таки эти падальщики прибыли слишком быстро. Как будто кто-то заранее дал им наводку.

Я даже успокоился от осознания собственной догадки. Моего брата подставили. И я уверен, что ни один детектив не будет в этом разбираться, так как замешана церковь. Она не допустит опровержения чуда, а значит, брата отлучат от церкви, а моя семья попадёт в немилость. Никто не захочет иметь дел с родителями приспешника дьявола.

Не могут же взрослые не замечать таких очевидных вещей? Не могла наша вера запудрить мозги всему миру!

Стянув перчатки и кардиган, я умылся и, стараясь не смотреться в зеркало, прошёл в комнату. Включил телевизор. Экстренные выпуски новостей наперебой говорили о самовозгорании и о причастности моего брата к этому событию. Одна версия была краше другой. Холодок пробежался по спине.

Видимо, взрослые и, правда, не хотят видеть очевидного.