Цветополь

S. I.

Студент утратил смысл жизни. Делает тщетные попытки найти истину. Становится жертвой иллюзий. Сознательно жаждет отречения от любви к девушке. Книга содержит нецензурную брань.

СТАГНАЦИЯ 2

Пиздецом заболевшие, души вшивые.

От градусов с перцем, с утра отходимые.

Взор суеверцев, а лица смазливые.

Тонкие мысли, но правда незрима им.

Они что-то читали, заметки строчили на листьях тетрадных.

А я — дико плакал, заочно, но все же, ссылая их нахуй.

Одежды другие, статуры — другие. их сонмы загнивших!

Они не готовы стать были под стать мне,

немому, но гласному в тише, поэту.

Взирая на это,

Я кончил и слил слизь, ведь я — конченый слизень,

смазливость свою разменявший на чирсы

с рандомными хиппи,

возле заправок, калиток, наверное, чьих-то домов,

Возле вокзалов столичных и фур пригородных складов,

В спешке загруженных химкой, тоже, наверное, чьих-то.

И в этом говне, я тонул месяцами.

В сраном плену, до усрачки опьянен,

с нимбом на лбу и с благими мечтами

прошарить шпану о вселенском дурмане.

И все я мечтал о лугах и краях,

освещаемых заревом воли.

Поезда ждя, То с дождем, то в снега,

за углом на морозном пароме.

На деле ж твердил, чтоб налили сто грамм

мне в стопарь и на час я спокоен.

вожделейте, толпа, мне сто грамм — вам вождя,

что трезвонит о чаше покоры.

Оказалось, всем пофиг. Полностью пофиг!

Я дудлил все больше и больше.

Руки дрожали от холода — осень.

Часы пробивали куранты — восемь.

Я кончил и слил слизь, ведь я — конченый слизень,

смазливость свою разменявший на чирсы

с рандомными хиппи,

возле заправок, калиток, наверное, чьих-то домов,

Возле вокзалов столичных и фур пригородных складов,

В спешке загруженных химкой, тоже, наверное, чьих-то.

Вдруг прекратил я. Меня осенило.

Я болен. Болезнь моя в прозе.

Округлость винила душу манила.

Теперь я не предан моде.

Ликуйте, народы, ведь вы — обормоты,

вы кончены, как и мой корень.

Вам бы лишь мода, а я уж свободен —

накурен, пропитый до гроба.

Вам потреблять, а мне бы стерня,

Чтоб орать и пахать в чистом поле,

с утра до ночи, от зори до зори,

До пота и в голенях боли.

А там, посмотри, и хлебушек осенью вскоре.

Накормим и вас мы, накормим, не бросим.

Ведь с вами бухать, а без вас — умирать.

Я был рад приобщиться к изгоям.

Я кончил и слил слизь, ведь я — конченый слизень,

смазливость свою разменявший на чирсы

с рандомными хиппи,

возле заправок, калиток, наверное, чьих-то домов,

Возле вокзалов столичных и фур пригородных складов,

В спешке загруженных химкой, тоже, наверное, чьих-то.