Четвёртое крыло для бабочки

Rin Ashow, 2023

Майя работает во флористической мастерской и мечтает о приключениях. Но совсем не радуется, когда они неожиданно появляются в её жизни: ведь теперь приходится скрываться от группы людей, ненавидящих всё живое и называющих себя «кордтеррами», – «Сердцем земли», – учиться пользоваться непрошенным даром, из-за которого исчезла способность понимать человеческие языки, и ждать пробуждения Матери-Природы.На пути Майю поджидают новые и старые друзья, опасные враги, бесконечная череда неприятностей и поиск не только загадочной Матери, но и самой себя.

Глава 5. Бабочка надежды и её полторы пары крыльев

Майя тяжело сглотнула, инстинктивно прижимая к себе Пёсика. От охотника это не укрылось. Казалось, — секунда! — и он разом убьёт их обоих. Забудет про долг Матери, про обещание своре, про всё, что запланировал. Но прошла та самая секунда, и мужчина лишь поджал губы, а затем с трудом, но расслабил сжатую в кулак руку.

— Пёсик, выйти, — приказал он чересчур мягким голосом. Таким, от которого кожа покрывается мурашками. И Пёсик это почувствовал.

Виновато глянув на девушку, он вывернулся из объятий, спрыгнул с кровати и, поджав хвост, засеменил к двери. Безустанно оглядываясь, он несколько раз порывался остановиться, но охотник прищурился, и псу не оставалось ничего, кроме как покинуть помещение. Оставив Майю один на один с кордтерром.

Майя на секунду закрыла глаза, собираясь с духом. Мимолётный страх, тисками сжимающий горло, внезапно отступил, а на его место пришли решимость и злость. Всполохи воспоминаний замелькали перед глазами, словно сцены из немого кино.

Ещё до январского события она боялась всего: опоздать на работу, или потерять ключи, или снова жить с родителями, или прожить до старости в одиночестве… И сейчас, сидя перед действительно опасным человеком, способным не только испортить жизнь, но и в целом отнять её, Майя осознала, что устала бояться. Как не старайся убежать от страха — он обязательно нагонит. Ты только выбьешься из сил, и всё равно, в конце концов, сдашься.

А Майя, как бы не сомневалась и не отрицала, всё-таки не столь беспомощна, как раньше, — хотя бы из-за игл, которые можно вызвать при необходимости.

И эта необходимость возникла прямо сейчас. Не для безопасности, но предупреждения.

Охотник это понял.

— Спокойно, — он отпрянул и примирительно поднял руки. — У меня с намёками не особо ладится, но твой вполне ясный. Спрячь свои иголки, ёжик, и давай поговорим.

— Запомни этот момент. — Губы свело судорогой. Майя холодно улыбнулась и, слыша, как сильно стучит сердце, втянула иглы. — Либо мы говорим откровенно, и ты рассказываешь мне всё, что знаешь о кордтеррах, либо я встаю и ухожу. И, поверь, — ни ты, ни Рик, ни Вожак, — никто не сможет остановить. Захотите попробовать — убедитесь, что иглы безопасны только для меня.

Майя и сама не поняла, откуда взяла столько сил для речи, но интуитивно почувствовала, что на охотника это подействовало.

Окинув девушку задумчивым взглядом, кордтерр вздохнул и достал пачку сигарет.

— Я попросила бы не курить здесь. Помещение и так маленькое, к тому же, окно не открывается на проветривание.

Охотник недовольно поморщился, но, покрутив пачку в руках, убрал обратно в карман. Встав со стула, он замер на секунду и, взъерошив волосы, кивнул:

— Пойдём.

— Куда?

— Наверх. Нет смысла больше тебя здесь держать. И правда, — захочешь сбежать — и из подвала сбежишь.

Майя медленно встала с кровати, недоверчиво поглядывая в сторону двери:

— Я больше не буду заперта?

— Не будешь. — Мужчина двинулся в сторону выхода из подвала и, уже поднявшись на несколько ступеней, обернулся. — Эти иглы — презент Матери?

— Да, — чуть замешкавшись, ответила Майя, и проследовала за охотником. Про хозяина леса она решила не упоминать. Вряд ли сонный ёж будет благодарен за откровенности с кордтеррами.

Они поднялись в кухню, а из неё, пройдя по маленькому тёмному коридору, попали в большую комнату. Разглядывая помещение и стараясь максимально точно запомнить местонахождение дверей и окон — так, на всякий случай, — Майя еле сдержалась от завистливого вздоха: именно такая гостиная когда-то появлялась в её мечтах.

Гостиная же, скорее, была совмещена с кабинетом. В конце комнаты располагался камин с уютно потрескивающими поленьями. Вдоль стен выстроились тёмно-коричневые, с замысловатыми узорами, шкафы, целиком забитые всевозможными книгами. Майя даже не попыталась разобрать названия, — способность к пониманию человеческого языка иссякла сама по себе или же её забрал охотник. Но несколько особенно толстых книг показались ей чересчур странными, и девушка остановилась возле шкафа.

— Что это? — она указала на иссиня-чёрную обложку и склонила голову. — Эти знаки… мне знакомы. Но прочитать я их не могу.

— Потому что не владеешь письменностью Амуша. Впрочем, ей никто не владеет. Для этого надо быть действительно «ребёнком природы», её истинным творением. А таких больше нет. Может, никогда и не было. Нашёл в одном… месте. Решил сохранить на память. — Охотник подошёл к окну и, взяв со столика хрустальный графин, налил в стакан тёмную жидкость. — Будешь?

Майя поморщилась, отходя от шкафа:

— Запах как у сгнившего дерева.

— Вкус тоже, — охотник хмыкнул и, тяжело опустившись в старое продавленное кресло напротив камина, отпил.

Майя прошла в центр комнаты, не переставая разглядывать убранство комнаты. А оно ей нравилось всё больше и больше.

Громоздкий письменный стол с облупившимся лаком, заваленный бумагами, картами и рисунками; старинный глобус с выпуклыми точками по всей поверхности; полки, на которых разместились разнообразные деревянные фигурки.

Подойдя к полке, Майя аккуратно взяла одну фигурку, изображающую толстого кота, и удивлённо вздёрнула брови: кот оказался вырезан столь искусно, что можно было разглядеть его когти. Майя перевернула фигурку, любуясь деталями. На внешней стороне подставки, у задних лап кота, был выцарапан символ, похожий на бабочку без левого нижнего крыла, — вместо него располагалась ровная линия. Чтобы проверить догадку, Майя осмотрела следующую фигурку — пикирующего орла — и снова увидела бабочку. И у тревожно поднявшегося на задние лапы зайца, — более небрежного, чем другие фигурки, с растрескавшимся туловищем, — имелась подобная отметка. Видимо, таким образом мастер подписывал свои творения. И Майя не сомневалась, что охотник и есть тот самый мастер.

Сев в соседнее кресло, она посмотрела на охотника, что-то пристально изучавшего через стекло стакана. При мягком свете торшера лицо мужчины не казалось таким жутким, каким Майя привыкла его представлять. Скорее оно было усталым и печальным.

Чёрные насупленные брови с пролегающей между ними небольшой морщинкой — свидетельством вечного недовольства; глаза — не красные, как ранее казалось из-за лопнувших сосудов, а вполне себе обычные — светло-карие с небольшим вкраплением зелёного, как молодой орешник; отросшая тёмная щетина… Майя впервые так близко видела охотника, не считая их первой встречи в мастерской, и, к своему неудовольствию отметила, что он оказался симпатичным, несмотря на нити, скрепляющие его веки. Даже вопреки им.

Заметив взгляд, охотник хмыкнул:

— Раздражает кетгут?

— Что?

Мужчина потянул за кончик нити, натягивая шов, и Майя содрогнулась.

— Кетгут. Нить. Надеть очки?

— Не стоит, — девушка глубоко вздохнула и посмотрела хозяину дома в глаза. — Это твоё дело, ты не обязан прятать…

— Ой, да перестань, — охотник оборвал её на полуслове. — Оставь толерантность интернету. Я знаю, насколько мерзко это выглядит. Поэтому повторяю вопрос: мне надеть очки?

— Нет.

— Как хочешь, — он пожал плечами и, допив напиток, встал с кресла. — Советую всё-таки выпить. Разговор не из коротких и лёгких.

Чуть поколебавшись, Майя согласилась. Вряд ли алкоголь отравлен, раз уж его пьёт охотник.

«С другой стороны, а если грань стакана обмазана каким-нибудь ядом? — Майя сжала стакан так сильно, что заболели пальцы. — Так, паранойя, уймись хоть на минуту!»

Некоторое время они молчали, занятые своими мыслями. Виски оказался не так плох, как его запах, и Майя сделала внушительный глоток. Горло обожгло, а затем горячий ком покатился по пищеводу. Стало легче.

— Я постараюсь ответить на твои вопросы. Думаю, что это облегчит нам задачу для сотрудничества. Договорились?

— Договорились, — девушка кивнула. Мыслей и вопросов было слишком много, и ей никак не удавалось определить первый, самый важный. И потому Майя бесцельно скользнула взглядом по деревянным фигуркам. — Это твои работы?

— Большинство — да.

— Так не любишь окружающий мир, что получаешь удовольствие от истязания деревьев? — пошутила она.

— А я думал, что у меня неплохо получается, — охотник наигранно огорчился.

— Получается и правда очень хорошо. Просто не ожидала, что…

— Что кордтерр может заниматься резьбой по дереву? Во-первых, я ещё не кордтерр, — вздохнул мужчина. — Во-вторых, я не ненавижу окружающий мир, природу, Матерь. Но приходится делать вид. Пойти к кордтеррам меня вынудила… необходимость. — Охотник, покрутив стакан в руке, поставил его на подлокотник и достал сигареты. — Можно?

Майя не удержалась:

— Это что, вежливость?

— Именно. — Мужчина встал, отошёл к окну, приоткрыл форточку и, прислонившись плечом к стене, закурил.

— Так какая нужда могла заставить человека отправиться к… — Майя поморщилась от омерзения, — … кордтеррам. Что они вообще такое? За что ненавидят природу? Как собираются уничтожить Матерь? Зачем им я? Ведь ты понимаешь Амуш, и мог бы помочь им и без моего дара…

— Стоп! — Охотник замахал руками, разгоняя дым. — Не так быстро. Что ж, отвечаю на твой первый вопрос. Я знаю точно, что мой брат находится у кордтерров.

— Брат? — Майя подскочила, расплёскивая виски, но даже не обратила на это внимания. — Но он ведь пропал…

— Пропал — не значит погиб, — отрезал охотник. — В действительности родители отдали его кордтеррам.

— Но зачем?

Мужчина щелчком пальцев выкинул сигарету в форточку и сел обратно в кресло. Было заметно, что ему трудно даются воспоминания о «самом счастливом дне» жизни. Который, что бы охотник не утверждал, был поистине ужасным.

— Мы с Владом погодки. Он старший и, естественно, во всём хотел быть первым. Первым начал читать, первым пошёл на рыбалку, первым подстрелил зайца. Первым же занялся резьбой. Эти фигурки, — охотник кивком головы указал на полки, — его увлечение. Я был лишь подмастерьем. Идея пришла брату в голову после первого убийства того самого зайца. Он, хоть и отрицал это, но совершенно не хотел становиться охотником. Ему было жалко зверей. Даже более — он любил их. И потому решил увековечить застреленных им животных в дереве. Заяц, которого ты рассматривала, отличается от остальных фигурок, верно? Не такой правдоподобный. Это была пробная работа Влада.

Майя окинула взглядом полки более внимательно и похолодела: среди множества животных и птиц стояло несколько деревянных человечков.

Охотник проследил за её взглядом.

— Ты всё правильно поняла.

— Символ, который вырезан у фигурок внизу, — Майя постаралась скрыть дрожь в голосе, маскируя её за покашливанием. — Что он обозначает?

— Это же очевидно, — мужчина вздёрнул брови. — Наши с братом имена.

— Но я не знаю, как вас зовут.

Охотник замер, а после громко рассмеялся. И в комнате словно потеплело на несколько градусов.

— Верно. Что ж, Майя… Надеюсь, не спросишь откуда мне известно твоё имя?

— У меня восприимчивость к человеческому языку исчезла, а не логика, — фыркнула девушка, делая очередной глоток. — Твой бородатый друг лечил меня… Ну или делал вид, что лечит, не знаю.

— В точку, — подмигнул мужчина. — Прости, было просто интересно… Что ж, меня зовут Ярослав. Если хочешь, зови Яром. И символ на фигурках — две совмещённые буквы: «Я» и «В». Будто бабочка без одного крыла, но с ножкой. Такой бабочкой мы с братом себя и ощущали всё время, когда отец нас учил… выживать: могли улететь или убежать, но без крыла и с одной ногой это было бы чертовски сложно осуществить.

— Люди, которых вы убили… Их фигурки…

Ярослав жестом остановил девушку:

— Это не то, что ты хочешь знать. Скажу одно: фигурки людей вырезаны братом только потому, что он взял на себя эту ответственность. Не хотел, чтобы я был замешан… Чёрт, это слишком сложно, — охотник нетерпеливо ударил стаканом о подлокотник, — и слишком запутано. Если я буду вводить тебя в дебри семейных отношений, мы до пробуждения Матери не разберёмся.

— Тогда просто скажи, зачем Влада отдали кордтеррам?

— Точно не знаю, — Яр поджал губы. — Кордтерры постоянно живут под землёй, подобно кротам, и слепы они так же…

— Свора нарекла их «червями», — выпалила Майя, но тут же осеклась, заметив взгляд охотника. — Извини. Продолжай.

Ярослав задумался на мгновение, а после безразлично пожал плечами:

— Кроты, черви — без разницы. Себя-то они относят к верхней ступени эволюции, несмотря на отсутствие одного из органов чувств. Не стоит думать, что слепота делает их уязвимыми. Кордтерры могут слышать даже самые тихие звуки, почувствовать еле слышные ароматы, а их осязание почти сверхъестественно. Они редко выходят на поверхность, предпочитая вести дела скрытно, и узнавая необходимую информацию через связующих — обычных людей, обязанных кордтеррам за какую-либо услугу. Также они редко размножаются и, следовательно, их численность падает. Находится всё меньше желающих, готовых присоединиться к семье Сердца Земли, — так кордтерры себя называют. Но они не могут допустить своего исчезновения. Потому, видимо, забирают у связующих детей, чтобы вырастить истинных кордтерров. Беспощадных, искренних в своей ненависти и слепых не только физически… Это случилось спустя месяц после того, как Влад убил ту молодую пару. Мне было пятнадцать лет, брату — шестнадцать… — Яр запнулся, заметив выражение лица Майи и, забрав стакан, вновь наполнил жидкостью. А затем, нахмурившись, обронил: — Привыкай. Теперь тебя будет преследовать жестокость. И паника, страх, сочувствие — последнее, к чему стоит обращаться. О чём я… Да, в ту ночь я спал, а Влад засиделся здесь. Он с таким остервенением вырезал фигурки, что кожа с пальцев начала слезать вместе с мясом. Я проснулся от его шёпота. Заглянул, — а пол вокруг брата залит кровью, но тот даже не замечает этого. Не замечает, что вместе с кусками дерева отрезает свою плоть. Я испугался. Всегда улыбчивый, добрый и спокойный Владислав — мой брат, мой лучший друг — выглядел как безумный: на лице играла улыбка, взгляд остекленел. Меня парализовало от ужаса. Лишь через несколько минут я смог совладать с собой. Отобрал нож, достал аптечку и перебинтовал руки. Я пытался растормошить Влада, спрашивал о причинах… Но он лишь жутко улыбался и безустанно повторял: «Я же убил их? Это был я, не ты, верно? Они же никому ничего не расскажут?». А после он поднял с пола недоделанную окровавленную фигурку и протянул ее мне: «Смотри, Ярик, узнаёшь? Это мы с тобой». Я пригляделся к фигурке — там и правда проглядывались наши лица. Мы стояли рядом, а за спинами у нас были большие крылья, — конечно же, всего полторы пары на двоих, — а с моей стороны проглядывалась тонкая изогнутая палочка. Я удивлённо посмотрел на брата: «Зачем ты изобразил нас? Мы же живы». «Ненадолго, — ответил брат. — Знаешь, почему единственная ножка есть только с твоей стороны?». Я не знал. И Влад, до боли стиснув моё плечо, посмотрел мне в глаза: «Потому что ты сможешь убежать. Поклянись, что никогда не будешь разговаривать сам с собой! И тем более никому об этом не расскажешь!». Я хотел возмутиться, потому что разговаривал не сам с собой, а с созданиями природы: птицами, деревьями, цветами. Хотел напомнить, что порой Влад тоже мог это слышать, когда я касался его… Но брат зажал мне рот рукой: «Поклянись, что никто об этом не узнает! Ярик, поклянись, иначе всё это будет зря!». И мне ничего не оставалось. Я не успел ни о чём расспросить его, потому что внезапно в комнату вошёл отец. Он увидел нас, рассердился. Приказал мне идти спать, а сам принялся что-то тихо говорить Владиславу. Я попытался подслушать за дверью, но был пойман мамой. Она сразу отвела в ванну, помогла отмыть кровь, дала чистую футболку, а после заставила выпить снотворное. «Это для твоего блага, — тоненьким голосом передразнил мать Ярослав. — Утром всё наладится. Владику нужно просто отдохнуть, как и тебе». Утром чувствовал себя разбитым. Нещадно болела голова, в горле пересохло, — словно я страдал от похмелья. В доме было тихо. Я обошёл все комнаты, с каждой минутой считая, что схожу с ума: вещей Влада не было. Ни единого упоминания. Ни одежды, ни сумки, ни ножа, ни футбольного мяча, в который мы играли в свободное время. Ни-че-го. Будто в доме никогда не было двух детей.

Яр снова закурил, уже не вставая с кресла. Напряжённая фигура, застывший взгляд, побелевшие костяшки пальцев, — всё это выдавало эмоциональное состояние мужчины. И то, как сильно его мучают воспоминания, которые он столько лет хранил в памяти, и которыми даже не с кем было поделиться.

Дым кольцами поднимался к потолку, танцуя в потоке сквозняка. Майя бездумно наблюдала за ним, раз за разом прокручивая услышанную историю в голове. Частичные ответы не принесли облегчения. И она явственно ощутила, что конец истории только добавит идей для размышлений.

Ярослав затушил сигарету в стакане и потёр лицо. А затем продолжил рассказ:

— Тем летом лесные пожары были поистине ужасными! Сколько погибло животных, птиц… И торф — извечная причина возгорания — был совсем ни при чём. Я знал, что в этот раз виноваты люди — именно они с разных сторон подпалили лес. Хотели скрыть что-то: то ли следы незаконной вырубки, то ли каких-то других деяний… Воздух был почти раскалён, жар доходил даже до нашего дома. Мы с Владом предлагали уехать на время, но родители не соглашались. Мама, как мне казалось, была бы не против, хотя явного согласия не высказывала, но отец запретил всем нам об этом даже думать. Обещал вырыть траншеи вокруг дома и пустить туда воду. И я понял, что их что-то держит здесь. Или кто-то… Поэтому, когда Владислав исчез со всеми вещами, я решил, что он просто сбежал в город, устав от смога и приказов отца, и даже обиделся, что он не позвал меня с собой. Следующие дни я доставал родителей вопросами, но мама избегала меня, находя то одну, то другую причину. А отец принялся за моё обучение так рьяно, как никогда раньше. Мы вставали ещё до рассвета и уходили в лес, — недалеко, до линии огня, — и там он показывал мне поистине жестокие приемы на животных. Как потрошить, как свежевать, как приманивать… Казалось бы, вполне обычные для охотника навыки. Только вот объясняя всё это, отец проводил параллели с человеческими телами. Этот, мол, надрез нужно делать глубже — у человека здесь рёбра. А кожу снимать придётся медленнее, так как она тоньше, чем у лося… Я вспоминал, как Владислав убил тех людей — девушку и молодого мужчину, которые забрели в наш дом, и как отец куда-то отнёс тела. И решился спросить об этом. Отец окаменел. Отказался обсуждать, и лишь обронил, вспарывая брюхо очередному зайцу: «Твой брат защищал. Это был его выбор. Помни об этом, когда… Впрочем, просто помни». Я пытался выяснить, что защищал брат и чем опасны двое безобидных на вид туристов, но отец игнорировал мои вопросы. День за днём он дрессировал меня, как ручного волка, — иначе я не могу назвать наши тренировки. Защита, убийства, сокрытие следов. Защита, убийства… И по новому кругу. Домой мы возвращались далеко за полночь и, отдохнув всего час-другой, снова выходили на охоту. Чтобы не забыть, скольких животных убил, я начал в минуты отдыха вырезать фигурки, как брат. Получалось, конечно, не так красиво. Но это помогало мне выместить злость и на отца, и на брата, и на себя самого. В таком темпе прошли две или три недели. Пока однажды ночью, когда я пытался заснуть после нашей ежедневной прогулки, но никак не мог из-за шума, — отцу взбрело в голову ночью наколоть дров, мол, днём у нас на это нет времени, — как меня разбудила мама. Схватила за руку, начала тормошить, бормоча, словно в бреду: «Тебе надо уйти сейчас же! Уходи, собирайся и уходи, Ярослав, немедленно!». Я мигом вскочил на ноги, ничего не понимая. Пытался успокоить маму, но она распалялась всё сильнее. «Они догадались, догадались! Уже едут сюда, мне звонил Дима, предупредил!». Я не понимал, о чем она говорит, причём тут дядя Дима, мамин брат, работающий врачом, — да-да, тот самый, который приезжал сегодня. И я спросил её. Спросил, кто к нам едет. В этот момент мама набросилась на меня. Пыталась повалить, кричала как в бреду, что я немедленно должен уйти, иначе смерть Влада не будет ничего значить. У меня, поверишь, пол ушёл из-под ног! — Ярослав покачал головой, уставившись на покрытое инеем окно. — В голове билась одна мысль: «Смерть. Смерть — это значит, что Влад умер». Я и не заметил, как произнёс вслух эту фразу, и мама, словно очнувшись, остановилась. Она села на пол, обхватила себя за плечи руками и посмотрела как прежде, когда я был маленьким, — с любовью и лаской. А потом еле слышно произнесла: «Он жив пока что. Но тебе нужно уходить. Спрячься где-нибудь. Показывал ли тебе Витя какое-нибудь скрытое от глаз место?». Виктором звали моего отца, — пояснил Яр, — и я ответил маме утвердительно. Показывал старую заброшенную волчью нору. Отец зачастую упоминал её, объяснял, как маскировать вход, как обезопасить от зверей… Мама сказала, что нужно укрыться в ней. Много вещей с собой не брать, и… И я перестал её слушать. Мне казалось, что она совсем свихнулась после побега Влада. То избегала меня, то теперь выгоняла. Я решил поговорить с отцом. Оттолкнул мать, выбежал из дома… Отца я нашёл около поленницы. Он с остервенением рубил дрова, раздевшись по пояс. Пот заливал его спину, плечи, руки. Лицо тоже было влажным, но я не мог разобрать, от пота ли, или это были слёзы. Потому что когда отец поднял на меня взгляд, я словно наткнулся на стену: такая в его глазах застыла боль. Я начал рассказывать о маме, о звонке дяди Димы, о возможной гибели брата, но отец молча продолжал своё дело, не обращая на меня внимания. И тогда я, растерянный и разозлённый, выхватил у него топор. Закричал, что мне это всё надоело, и он обязан объяснить, что происходит, иначе я действительно уйду из дома, и никогда меня никто не найдёт. На что отец улыбнулся так же, как и брат улыбался той ночью. Безумно. Жутко. А после он рассмеялся, и эхо ночного леса вторило ему, наводя нечеловеческий страх. Подойдя, отец взял меня за плечи и встряхнул: «Это будет лучшим решением. Если и правда сможешь спрятаться — беги. Возьми топор, нож, спички, деньги, — этого хватит на первое время. Мы, как могли, отсрочили этот момент, но теперь они придут за нами. Потребуют объяснений. Я попытаюсь обмануть их, предоставлю одно из тел. Скажу, что ты погиб в драке. Мальчишки, что с вас взять…».

«Каких тел?», — одними губами спросил я, чувствуя, как перехватывает дыхание.

«Той пары. Я сохранил их, знал, что пригодятся… Мы отдали Влада кордтеррам, потому что были обязаны отдать своего ребёнка».

«Кто они?», — я пытался собраться с мыслями, но усталость, страх, злость, — всё это путало моё сознание.

Отец ответил не сразу:

«Это зло, сын, которое идёт из самого сердца земли. Я наделал столько ошибок, за которые приходится расплачиваться моей семье… Расплачиваться Владу. Если бы мог — я никогда бы не…».

Он не успел договорить. Из дома выбежала мама и, задыхаясь, кинула мне рюкзак.

«Тебе нельзя оставаться здесь! Ты не понимаешь, это тебя они должны были забрать, тебя! Уходи! Иначе жертва Владика напрасна!», а затем повернулась к моему отцу. Сказала, что «они» уже едут вместе с неким «Ортом».

Родители больше не смотрели на меня. Отец, чертыхнувшись, бросился в сторону дома, мама последовала за ним. Я стоял в темноте наедине со своими сомнениями и страхами, держа в руках рюкзак и отцовский топор, и повторял про себя: «Они отдали Влада кому-то, кто его может убить. Отдали вместо меня. А избегают и мучают они меня, потому что ненавидят за это…». И я, с силой бросив топор к поленнице, побежал. Побежал так быстро, чтобы ветер успевал высушивать навернувшиеся слёзы. Жар лесных пожаров подгонял, придавал сил. Я был в ярости. Злился на родителей. Злился так сильно, что принялся молиться всем богам, о которых слышал. Просить их о возмездии. О помощи. О пощаде. И когда я, забившись в волчье логово, уже не стеснялся слёз, мне ответили. Это была сама Матерь. Она слушала мои рыдания и мольбы. Мою исповедь. И пообещала помочь. Потому что я был её «аце ас ев эшу», то есть, «ребёнком, наделённым дарами». А по мне — так проклятьем.

Ярослав встал и потянулся, разминая затёкшие мышцы, а затем прошёлся по комнате. Он остановился возле полки с фигурками, взял в руки ту, что изображала двух мальчиков, и повернулся к Майе:

— Я проспал почти сутки, наверное. Проснулся в вечерних сумерках от топота. Мокрый, с ноющей от неудобной позы спиной. Неподалёку тлела трава, а стадо лосей — чёрных от копоти, с опалённой кожей — бежало подальше от неминуемой гибели. Пожар никогда не подбирался так близко к дороге. Я несколько раз упал, пока вылезал из норы — ноги совсем не слушались. Горло саднило, а кашель из-за дыма раздирал лёгкие. Не чувствуя страха, я перебежками попытался добраться до дома, для верности прячась за деревьями и кустарниками. Какая-то часть внутри меня знала, что я увижу. И когда взору моему открылся вид полу-сгоревшего дома, ещё охваченного пламенем, я даже почувствовал облегчение. Огонь — это то, что требовалось для прощения. И для прощания. Меня даже не смутил тот факт, что рвы вокруг дома были заполнены водой. Я знал — Матерь сдержала слово. Наказала родителей за предательство. Пожарные успели потушить дом до полного его уничтожения. Добрая часть — почти половина постройки — осталась нетронутой. Но кухня, терраса и комната родителей над ними — всё сгорело дотла. Как и три человека, оказавшиеся внутри дома: мужчины и женщина. Я притаился, подслушивая разговор пожарных, и один из них тихо сказал своему товарищу: «Того, у лестницы, били. У него в черепе отверстие как от удара чем-то острым», а второй ему ответил: «Не лезь. Пусть милиция этим занимается».

Я хотел подойти поближе. Прикинуться заблудившимся студентом, — благо, казался старше из-за роста, расспросить… Но меня схватили за шиворот. Мгновение — и я уже крепко держал в руке нож, но дядя Дима жестом приказал убрать его и молчать. Мы отошли в сторону, подальше от свидетелей, и там он расспросил меня о случившемся. Я доверял ему — он был не только близким родственником, но и лучшим другом отца. И тогда дядя Дима, или, как он велел его впредь называть, чтобы не выдавать родства, Дмитрий Евгеньевич, забрал меня к себе. Представил всем как усыновлённого в честь трагедии мальчика. Ведь официально в том пожаре я погиб вместе с родителями. Он сказал, что мне стоит забыть о пожаре. Но я не мог. Меня мучали кошмары во сне и наяву, несколько раз я заставал себя с отцовским топором в руке возле зеркала. И тогда Дмитрию Евгеньевичу пришлось рассказать мне о кордтеррах. О долге родителей. О вынужденном уходе Владислава к «Сердцу Земли». И о том, что дядя является связующим с кордтеррами, как и та пара, которую убил в своё время Владислав.

«Они проверяли вас, — сказал мне дядя. — Следили. Я не знаю, зачем Влад их убил, и почему Арина с Виктором пытались это скрыть. Но знаю, что твоя мать, когда рассказала мне об этом, искренне верила, что поступила правильно. И я не мог пойти ей наперекор».

И я понял его. А ещё понял, что семья — не просто слово. Семья — это когда не задаёшь вопросы не потому, что думаешь, что ответ может не понравиться, а потому, что знаешь это точно, но готов его принять.

Несколько лет я жил с Дмитрием Евгеньевичем в городе. Днём учился на краснодеревщика и, без лишней скромности, был одним из лучших студентов. Вечером тренировался, чтобы не забыть навыки охоты. А ночью, считая трещинки в потолке, мечтал, что Владислав жив. Я нахожу его, прошу прощения за все детские стычки, за то, что его отправили к кордтеррам вместо меня. И мы уезжаем отсюда. Меняем имена, внешность, образ жизни. Меняем себя. Он занимается ветеринарией вместо охоты, как и хотел когда-то, заводит семью, детей… Проживает лучшие годы, наслаждается каждым мгновением, принимая собственные решения. Но знаешь, — Яр жёстко усмехнулся и, заметив, как Майя зябко ёжится от холода, неспешно подошёл к окну и захлопнул форточку, — прошло больше пятнадцати лет. Все «лучшие годы» закончились. Осталась лишь надежда не на проживание, а на доживание. Но он заслуживает это. Как только я заберу его у «Сердца Земли», — а он точно жив и находится у них, — мы уедем. Далеко, где люди даже не слышали о кордтеррах и всём дерьме, которое с ними связано. Может быть, это будет Сахара, может, Арктика, а может, жерло вулкана. Мне всё равно. Лишь бы это было место, которое не вызовет у кордтерров интереса, — потому что там не будет Матери и не будет возможности жить под землёй.

— А ты? — тихонько спросила Майя, поднимаясь с кресла.

— Что «я»? — Ярослав недоумённо посмотрел на девушку и, вернувшись к полкам, поставил фигурку обратно.

— Что будешь делать ты, когда найдёшь брата и вы с ним уедете? Он займётся лечением животных, семьёй… А ты?

Яр пожал плечами:

— Я буду рядом.

— Что, если ему не будет это нужно? Что, если он не захочет, чтобы ты был рядом?

Майя увидела, как резко поменялся в лице охотник, как заходили его желваки, и подумала, что «Яр» — это совсем не от «Ярослава». А от «ярости».

Ещё минуту назад печальный и искренний человек, которого хотелось обнять и утешить, сказав, что он ни в чём не виноват, снова стал тем, чью роль играл так долго, что и сам начал в это верить, — суровым, беспощадным кордтерром.

— Иди спать, Майя, — качнул головой Ярослав и, пошарив в кармане штанов, достал связку ключей. — Мы продолжим завтра. Вот, возьми, — он снял один с колечка и протянул девушке. — Из коридора поверни направо, увидишь лестницу на второй этаж. Обычно она закрыта — я редко там бываю — так что, может быть немного пыльно. Первая комната подойдёт для спальни. Бельё лежит в шкафу.

— Подожди! — Майя машинально взяла ключ и вскинула голову. — Но у меня так много вопросов про… дары. То есть, ты говоришь сразу на двух языках: человеческом, — в данном случае, русском, — и на Амуше. Но почему? Почему я могу понимать только один?

Яр, успевший выйти из комнаты, остановился и недовольно поморщился:

— Я не до конца понимаю, как это… работает. Возможно, есть ограничения. Возможно, дело во времени. Я долго подавлял свою способность, почти забыл о ней, пока не возникла необходимость. Ты же столкнулась с этим совсем недавно. Вдруг тебе и не придётся с этим разбираться, — подмигнул мужчина. — Раз она появилась внезапно, может так же и исчезнуть.

Облегчения Майя не почувствовала. Наоборот, от услышанного задрожали ноги.

— А если она исчезнет, а человеческий я так и не вспомню…?

— Значит, создашь свою общину, — мрачно ухмыльнулся Ярослав, — где вместо слепых будут немые.

— А почему, раз ты умеешь делиться способностью, не можешь…

Яр не дал ей договорить:

— Расслабься. Ты с ума сведёшь себя размышлениями. Не всё сразу. Зачем думать о будущем, когда даже настоящее стоит под вопросом? Спокойной ночи, Майя.

— Спокойной ночи, — рассеянно пробормотала она, наблюдая за скрывающейся в темноте коридора фигурой охотника, но не сдержалась: — Яр!

— Что?

— Мне… трудно. Трудно не думать о будущем. Скажи, как ты его видишь? Хотя бы в ближайшие дни.

— Могу сказать тебе только про завтрашний.

— И каким он будет? — Майя с надеждой откликнулась, выходя из гостиной и осторожно прикрывая за собой дверь.

— Насыщенным, — в голосе Ярослава слышалась ирония. — Потому что завтра мы идём на охоту. Все вместе. Если у тебя нет других планов.

— Что?!

***

Лёжа в кровати, Майя чувствовала, как пружины впиваются в спину, проступая сквозь тонкий матрас. Но это только приносило облегчение. Если чувствуешь боль и неудобства, значит, ты ещё не в гробу, сколоченном по твоим меркам. Только там, вероятно, будет максимально комфортно.

Предстоящая охота будоражила. Представляя развитие событий, Майя то отказывалась от похода в лес, прикидываясь простывшей, то ловко выслеживала дичь, налету схватывая тонкости охоты… Но так и не решила, на чьей стороне будет, — охотника или несчастных зверей. Хотя, безусловно, больше склонялась к жителям леса.

«Привыкай к жестокости, — повторяла она про себя, — сочувствие — последнее, к чему стоит обращаться…».

— Ну уж нет, — шепнула девушка, обращаясь к невидимому слушателю, и перевернулась на бок, с головой укрываясь пахнущим хвоей одеялом. — Жестокости хватит и без меня. «Я могу сделать вид, что прислушалась к словам, но поступлю всё равно по-своему, — Майя сонно улыбнулась и внезапно поймала себя на мысли, которой сразу же застеснялась: — К тому же, когда всё идёт не по плану, Яр раздражается и, стараясь это скрыть, начинает улыбаться. А когда он улыбается, у него появляются на щеках ямочки. Совершенно очаровательные».