Пролог

Marck Ragnoss

Из отчёта городской стражи для Отто Шойдица:«Сегодня было выявлено ещё четыре случая незаконного оборота запрещёнными артефактами эпохи падения древних. Все пять владельцев направлены в северную тюрьму для дальнейшего допроса. Двое из преступников имеют признаки болезни: гнойные образования на коже, речь путанная. Артефакты направлены в Башню правления для опечатывания и отправке в оплот Лазурного пути. Также, был обнаружен схрон контрабандистов Лиса. Следов самого главаря найти не удалось».

© Marck Ragnoss, 2022

ISBN 978-5-0056-0190-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора. Данная книга является первой частью трилогии, которую я пишу для своей любимой супруги Катеньки. Именно её желание послушать очередную сказку перед сном сподвигло меня написать небольшую историю. Она стала моим главным критиком и зрителем того, что происходило в этом мире. Надеюсь, вам тоже будет интересно заглянуть в него.

Глава 1

Часть 1

Оуквилл — маленький городок на берегу лесной реки, он должен был стать торговым постом между городом Стиллград, столицей восточного королевства Валдонии, и его южным портом, городом Сиорт, но, как это принято, что-то пошло не так и не туда. Не минуло ещё и 15 лет после основания поселения, как картографы смогли найти маршрут куда удобнее и быстрее. Со временем, Оуквилл стало посещать всё меньше торговцев, а люди стали разъезжаться по другим, более крупным городам, здесь оставались лишь те, кто хотел начать жизнь с чистого листа, или те, кто не знал, куда же им следует отправиться. Местные жители были весьма спокойны и неторопливы в своём образе жизни, дни тянулись для них бесконечной вереницей привычной рутины: кто-то ходил на охоту добывать для местного трактирщика мясо и редкие меха на продажу в ближайшие крупные города, плотники чинили дома и заготавливал древесину на зиму, а местный кузнец-гном то и дело ворчал и бранил всех и вся за то, что не умеют правильно за инструментами ухаживать. В общем и целом, Оуквилл — один из тех самых городков, которые просто появились слишком рано, чтобы стать чем-то величественным, но для своих жителей превратился в нечто значимое.

Было ранее весеннее утро, деревья уже вовсю наряжались в свои пышные наряды из молодой листвы. Лёгкий ветер разносил по улицам аромат вновь просыпающейся жизни. Крестьяне неторопливо выходили из своих домов на подготовку полей к новым посевам, в то время как рыбаки лениво стекались к реке, но внезапные крики, полные негодования и отчаяния, раздавшиеся из небольшого ухоженного домика, нарушили безмятежный покой рассветного часа:

— Мы торчим в этой глуши уже пятый месяц! ПЯТЫЙ! Я больше не выдержу! Почему настоятельница отправила нас именно сюда?! — девушка била и трясла свою подушку, словно та знала ответ, но упорно отказывалась говорить.

— Не понимаю, чего ты так взъерепенилась с утра пораньше? Разве не ты жаловалась, что устала от суеты Стиллграда и была бы не прочь провести время на краю мира, вдали от всего этого хаоса? — вторая девушка расчёсывала свои длинные тёмные волосы, умиротворённо глядя на восходящее солнце, лучи которого пробивались сквозь листья дворовой яблони.

— Я с-согласна с Пальмирой! Ты с-сама жаловалась н-настоятельнице, что город — девушка драматично вскинула руку ко лбу — «Д-душит меня! Эти дома, с-словно прутья клети, н-нависают надо мной… Я б-будто задыхаюсь в тесноте этих с-стен!»

Получив в качестве аплодисментов за представление подушку в лицо, послушница опрокинулась на спину, и вся троица залилась смехом.

До прибытия послушниц в Оуквилле царили безмятежность и рутинность, но девушки этому не обрадовались и стали переделывать всё на свой лад. Нирия, средняя из троицы, как немного освоилась, три раза в неделю превращалась в пчелу и выжужживала содержимое черепной коробки старосты Матиаса о том, что в городе надо сделать хоть какое-то подобие архива, или библиотеки, и точка, а в качестве подтверждения своих слов, она складировала городские хроники и полезные записи у него в доме. Пока побеждало упрямство Матиаса, но, судя по словам градоначальника Брэма, ещё пара недель и в городе либо появится архив, либо староста сожжёт и записи, и свой дом вместе с ними. В свою очередь, Пальмира, наставница и самая старшая из трёх девушек, выше всякого ценила порядок и дисциплину, она заставила местных «работяг» полностью перебрать склад, который представлял из себя два совмещённых амбара, хаотично заставленных всем подряд. Какого же было удивление управляющего, когда выяснилось, что содержимое из обеих секций спокойно умещалось в половину одной. Морриган, самая младшая, не только убедила хозяина постоялого двора начать заказывать из большого города помимо крепкого вина и мёда, ещё и одежду со сладостями. Непонятно было одно — сделал она это из благородного порыва, чтобы жителям не приходилось ездить за этим всем в дальние дали, или это всё было ради удовлетворения её собственных капризов…

Поначалу, жители с неохотой брались за выполнение поручений приезжих сумасбродниц, но, видя все преображения городка, стали прислушиваться к ним наравне с Брэмом! Оно и верно, до послушниц в Оуквилле был лишь размеренный бардак, да один, ныне покойный, травник-самоучка. Врачевание, выращивание и сбор лечебных растений, приём родов — всё это девочки делали, не прося ничего взамен, ну, почти, лишь небольшую помощь по хозяйству. А местные юноши и рады были! Все как один, наперебой стремились помочь им: то рыбы наловят на неделю вперёд, то починят в доме чего, в общем, помощников всегда хватало. Почему-то, в неокрепших юных умах стойко засела мысль, что городские девушки куда особеннее, чем те, что живут с ними уже долгие годы по соседству в глуши. И если Морриган нагло пользовалась этим, то Пальмира не придавала подобным ребячествам особого значения. По её словам: «Мальчишки — всегда мальчишки, будь то мудрый старец, или неопытный юнец, на уме у них одно и то же — как бы даму попрекраснее, да в закоулок поукромнее…». Но несмотря на её холодный нрав, самые горячие юноши стремились растопить её сердце. Как следствие, вместо прикосновений теплых и нежных губ, их одаряли взглядом настолько ледяным, что даже суровый король севера ощутил бы себя жалкой блохой на пыльном сапоге мироздания.

По вечерам в трактире устраивались шумные застолья: те, кто ходили в большие города, рассказывали новости и слухи из других королевств; охотники радовались хорошей добыче, а послушницы любили послушать истории стариков о суровых и жестоких временах, когда на земле властвовали кровожадные боги и жестокие титаны. В один из таких вечеров, из чащи, со стороны тракта, послышался странный нарастающий шум. Дозорные зазвонили в колокол, и жители поспешили к воротам. По мере приближения вереницы огней к Оуквиллу, шум превращался в задорную, бойкую, отгоняющую сон, музыку: «Это же гимн „Огненных крыльев“!» — вскрикнула Морриган, сияя от счастья. Во всех четырёх королевствах были свои дома актёрского мастерства, самые именитые из них: «Огненные крылья», чьи постановки завораживали и изумляли своей таинственностью и мистерией; «Призраки льдов», славившиеся своими дрессировщиками и акробатами; «Равнинные ветра», музыка и песни которых словно могли влиять на саму погоду. Тяжёлые ворота распахнулись, и переливающаяся мелодия стала растекаться по просторным улочкам городка! Колонну лицедеев возглавляли гимнасты в костюмах зверей и сказочных существ, а позади них шагали музыканты. Часть артистов устремилась в собравшуюся толпу, увлекая жителей в своё действо. Довольно широкие ворота почти полностью закрыла собой одна из крытых повозок. С грохотом две неповоротливые махины въехали в город. На крыше ведущей стоял мускулистый лысый бородач, обнажённый по пояс, одной рукой он держал некое подобие стяга с изображением крыльев из языков пламени, а другой — крепко сжимал толстые кожаные вожжи. Восхищало то, с какой непринуждённостью силач умело управлялся с двумя огромными чёрными медведями, запряженными вместо лошадей! Когда вся труппа заняла центральную площадь, в самом её центре взвился язык пламени высотой со смотровую вышку, и через мгновение из него стали проступать очертания женщины. Стоило огню стихнуть, как перед жителями предстала полу-эльф в красном церемониальном облачении:

— ВНЕМЛИТЕ ЖЕ, ЖИТЕЛИ СЛАВНОГО ГРАДА! — голос девушки звучал, словно неукротимое дикое пламя, что бушует летом в лесах. — Я — КЕЙЛА, ПОСЛАННИЦА ОГНЯ, ЧТО СОГРЕВАЕТ ВАШИ ДОМА В ЛЮТУЮ ЗИМУ! МЫ С МОЕЙ СЕМЬЁЙ ПРИШЛИ К ВАМ, ДАБЫ СОГРЕТЬ СЕРДЦА ВАШИ И ДУШИ СВЕТОМ ЕГО! — голос девушки внезапно зазвучал мягче, словно пожар превратился в кроткое пламя домашнего очага. — Мы пришли к вам, чтобы наполнить животы ваши яствами земель других. Опьянить головы ваши виноградными соками больших городов. Так ответьте же, о славные жители града, — Кейла положила руки на грудь, словно кроткая послушница. — приютите ли вы нас этой ночью? Дадите ли кров и разделите ли нашу радость, дабы восславить пламя, что саму жизнь оберегает?

Разумеется, как можно было отказать, когда спрашивали вот ТАК?! К тому же, подобная встряска могла неплохо разбавить столь обыкновенные вечера. Жители приняли нежданных гостей с распростёртыми объятиями. Крепкие дубовые скамьи и столы из трактира выносились на улицу, создавая подобие сцены. Из повозок стали выходить остальные путешественники — торговцы пряностями, украшений и сладостями. Актёры стали показывать сцену, повествующую о временах падения древних. Морриган же смогла… убедить Пальмиру пойти вместе с ней глазеть на безделушки, в то время как Нирия осталась смотреть представление.

Проходя между образовавшихся торговых рядков, юная послушница напоминала сороку, которая очутилась в ювелирной лавке — её взгляд метался от одной побрякушки к другой:

— Пал, ты глянь! Даже в Стиллграде не было ничего подобного! Это ожерелье просто великолепно! Что это за кристаллы в нём, старик?

— Морриган! Имей хоть каплю уважения! — Пальмира одёрнула её, словно непослушного ребёнка

— Ничего, кхе… ничего, миледи, старый Гримм вам расскажет! — лицо старика стала украшать кривая, но дружелюбная улыбка — это ожерелье сделали мастера из Моргенрюгена, используя камни с Кристальной земли, каждый из этих камней — первозданный, ничем необработанный, ИСТИННЫЙ, кхе-кхе… истинный самородок среди прочих!

— Пальми, ты слышала это?! Хочу его, сколько оно стоит?! — Морриган с трудом могла устоять на месте.

— Для тебя, малышка, Гримм сделает скидку — всего две серебряные монеты!

–… — девочку словно макнули в ушат с ледяной водой — Пал… У тебя есть в долг?.. Я верну! Честно-честно верну!

— Сорока… Сколько? — тяжело вздохнув, девушка полезла в свой поясной мешочек и начала перебирать почерневшие медяки.

— Всего ничего… Ровно две серебряные! — На лице Морриган засияла беззаботная улыбка, полная наглости и легкомыслия.

— Погоди, что?! А где деньги с продажи трав?! Дядька Бергер вернулся всего две недели назад, ты их УЖЕ потратила? Если да, то на что?! Здесь?! Там должно было быть, порядка, семи серебряников с хвостиком! Морриган Лихтен, где деньги?! — даже очки Пальмиры, казалось, вот-вот треснут от подобной беспечности подопечной.

— Ну не ругайся, Пал! Просто… — девочка нервно перебирала каштановые локоны.

— ЧТО?! — зелёные глаза наставницы пылали праведным гневом.

— Ну… — на лице Морриган появился богрянец — я попросила сына трактирщика раздобыть мне вкусностей из города… вот я и…

— И сколько ты ему отдала?

— Три… — нервно постукивая указательными пальцами выпалила послушница — на остальные я попросила купить кое-какую новую одежду…. ПОЖАЛУЙСТА, ПАЛ! Я ВСЁ ВЕРНУ! С ПРОЦЕНТАМИ!

— Ещё бы ты не вернула с процентами! Как минимум, я знаю, где ты живёшь, транжира беззаботная. Хэ-э-эх… Ладно… — раздраженно пересчитав монеты, Пальмира цыкнула — Проклятье, у меня не хватает… Иди, мелочь пузатая, найди Нирию, может у неё тоже есть чего занять, будешь должна, как земля крестьянам!

— Миледи, Гримм понимает, здесь, в глуши, сложно следить за собой, особенно такой прекрасной девочке как вы! — он задумчиво почесал свой щетинистый подбородок — ладно, Гримм согласен уступить серебряный, но только если миледи поцелует Гримма в щёку! — старик подставил повернулся и громко рассмеялся, то и дело покашливая и похрипывая.

— Му-э-э-э!… Ладно… иди сюда…

Чмокнув старика, Морриган поморщилась и начала плеваться, словно губами она коснулась чего-то вяжущего и горького. Старик лишь снова захохотал и протянул ожерелье. Пальмира молча положила горсть медных монет на небольшое блюдце возле торговца и повела свою подругу прочь, выговаривая всё, что она думает про её расточительность и легкомыслие.

Устав сидеть, Нирия решила размять затёкшие ноги небольшой прогулкой по площади. Музыка, смех горожан, толкотня: всё это невольно заставило погрузиться девушку в воспоминания. Вот она приехала в Стиллград с родителями, чтобы начать свою взрослую жизнь; вот перешагнула порог храма Грэгора-заступника, чтобы её мечта стала явью — обучиться лечебному делу и помогать людям. Мысли послушницы унеслись в безмятежное детство, в день, когда отец впервые усадил её в седло, и вся семья отправилась на холм, недалеко от посевных полей. Нирия не сразу заметила, как сладкая грусть по былым дням с семьёй и тоска по дому подточили радостный настрой вечера. Стараясь, как можно скорее, скрыться от всех и привести себя в порядок, послушница прошагала за ближайшую изгородь. Выросшие два чёрных меховых сугроба необычайно эффективно помогли ей вернуть самообладание. Остолбенев от неожиданности, девушка попятилась назад, как вдруг что-то большое и скользкое преградило ей путь, медленно обернувшись, она увидела сначала грудь, а потом и лицо того самого погонщика медведей:

— Что? Малышка решила погладить мишек?! — громко и раскатисто проговорил силач.

— Д-да, как бы, н-нет… Я-я-я т-тут вообще с-случайно… — запинаясь и заикаясь промямлила дрожащая, словно травинка, Нирия.

— Да ты не пугайся! Они совсем ручные, видишь! — погонщик взял послушницу за руку и запустил её ладонь прямо к густую мягкую шерсть лесного медведя. Девушка стояла, зажмурившись в ожидании того, как дикий зверь вот-вот откусит ей руку, но тот лишь немного встряхнулся и продолжил посапывать. Мужчина громко и открыто захохотал, отчего Нирия стала чувствовать себя глупо и неуютно, а лицо предательски покраснело от подступающего чувства стыда.

— Ну прости, не думал, что так сильно напугаешься! Меня Олафом звать, я за зверьё да безопасность отвечаю, а то эти шуты гороховые и меч-то держать не умеют, только пляшут, да по скамьям скачут.

— Ха-хааа… и н-н-ничего я н-н-не испуг-галась! П-п-просто в-вы скользкий и л-липкий, в-вот я и з-зажмурилась от п-противности — Нирия демонстративно притопнула и отвернулась, всем видом давая понять, что требует извинений.

— Противности? А ты забавная! В таком случае, может ли сей господин загладить свою вину и невежество, угостив миледи вином с эльфийских земель? — Олаф неуклюже поклонился, выглядело это, словно огромный полысевший медведь пытается сделать реверанс.

— Х-х-хорошо, на с-сей раз, я вас прощу — Нирия сделала ответный поклон со всей грацией и утончённостью, что под стать графским особам.

Оба рассмеялись и отправились коротать остаток вечера у сцены.

Оуквилл уже давно не знал подобных праздников. Весь городок гулял до самой глубокой ночи! А завершением представления стал волшебный танец Кейлы, от которого многие мужчины потом были вынуждены искать нижнюю челюсть где-то на земле. Когда же празднество закончилось, счастливые, с нотками приятной усталости, жители разбрелись по домам, а артисты, всей гурьбой, завалились в трактир. Лишь под середину следующего дня горожане немного оклемались. Градоначальник Брэм и староста Матиас поблагодарили артистов за столь внезапный и приятный визит, дав им с собой еды, припасов и приличную сумму денег:

— За ваш столь радушный приём — речь Кейлы текла, словно тихая лесная река — за вашу доброту и щедрость, мы тоже хотим сделать вам небольшой подарок. Малек! Выноси скорее!

Из фургона проворно выскочил невысокий юноша в костюме ящерицы, в руках у него была небольшая коробочка:

— Мы хотим подарить вам это — жрица аккуратно вынула нечто, напоминающее корону, сплетённую из ветвей неизвестного в этих краях дерева — если кто-нибудь из жителей будет в большом городе, и ему понадобится помощь, пусть найдёт наш знак — взглядом Кейла указала на театральное знамя — покажет эту корону, и его непременно выручат, неважно, что это будет за беда. Ну а сейчас, в путь, согревать сердца и дарить улыбки, во славу огня!

Забили барабаны, завыли трубы, и повозки вновь двинулись в путь. Горожане с теплом в сердцах провожали своих гостей, пока последний из театралов не растворился за деревьями.

Часть 2

После отъезда артистов жизнь в Оуквилле вернулась в своё привычное русло. Горожане всё так же лениво расходились по своим делам, в то время как послушницы во всю хлопотали в лавке покойного травника, которая была перестроена под небольшую лечебницу. Пальмира взяла на себя роль управляющей, как самая старшая и опытная из всей троицы.

По словам девушки, самым удачным стечением обстоятельств в её жизни было рождение в столице восточного королевства Хаэнтир, в городе Стиллград. Будучи не из самой богатой семьи, Пальмире с ранних лет пришлось помогать отцу по хозяйству. Пока её мать была жива, девчушка успела попасть в городскую школу, где научилась читать и писать; но в возрасте семи лет, мать Пальмиры умерла от неизвестной болезни. После этого, из улыбчивого и жизнерадостного колокольчика, девчушка превратилась в замкнутую и сдержанную затворницу. По инициативе отца, школу пришлось оставить, чтобы девочка помогала ему в лавке. А как только прошёл тринадцатый день рождения Пальмиры, она заявила, что хочет стать врачевательницей, но, получив в ответ лишь насмешку и упрёк за неблагодарность, просто ушла из дома. Молва о выпускниках академии алхимии при храме Грэгора-заступника звучала ото всюду, поэтому выбор девочки был очевидным. Пальмира, обладая острым умом и достаточной хитростью, убедила управляющую в академии взять её в качестве младшей служанки. Днём девушка старательно трудилась, чтобы заработать себе хорошую репутацию, а по ночам — проводила всё возможное время в храмовой библиотеке, переписывая и изучая анатомические карты, перечитывая до боли в глазах трактаты врачевателей и алхимиков. Так, в возрасте шестнадцати лет, она смогла пройти вступительные экзамены и из служанки превратиться в полноценного ученика. Спустя ещё три года, видя успехи и усердие, с которым Пальмира подходила к обучению, настоятельница храма Виска порекомендовала её в столичную академию алхимии и телесного искусства. Подобное случалось невероятно редко, настоятельница имела чрезвычайно тяжёлый характер, а её стремление доводить всё до совершенства не облегчало ситуацию. Именно поэтому в академиях Стиллграда знали, если Виска даёт рекомендацию, то этот человек — самое настоящее сокровище. После получения приглашения, Пальмира поблагодарила настоятельницу, и, хоть их прощание было сдержанным, присутствующие служанки отмечали странную тёплую атмосферу в кабинете Виски, словно любящая мать отпускала свою единственную дочь, полную уверенности и стремлений, в большой мир. В свои двадцать один Пальмира успела побывать ассистентом врачевателя на дюжинах операций. Написала два трактата о переосмыслении анатомии гибридов и о лекарственных настойках, которые можно приготовить с использованием алхимической крови. По завершению обучения, она вернулась к Виске, чтобы стать её заместителем и помочь раскрывать молодые таланты. Так она и познакомилась со своими единственными подругами.

В один из самых обычных и ничем не примечательных дней Морриган ходила сама не своя. Для неё в порядке вещей было беззаботно слоняться по улочкам, то и дело заигрывая с юношами или же возится на заднем дворе с лекарственными растениями, но сегодня послушница явно была чем-то не на шутку обеспокоена. Она, то и дело, забегала в дом старейшины, хватала какие-то книги и убегала обратно к грядкам. В какой-то момент громкая, крепкая брань рассерженной Морриган разнеслась по тихой улице, привлекая внимание случайных прохожих. Словно разъярённая фурия, девочка перескочила невысокий забор и побежала к дому одного из ребят, которые должны были ухаживать за посадками. Запыхавшаяся послушница колотила входную дверь дома так, словно была готова выбить её с петель, если бы у неё хватало на это сил: «Открой эту чёртову дверь, Робин! Клянусь Грэгором, я убью тебя быстро, если откроешь сейчас же!». Со второго этажа послышались торопливые шаги, дверь нерешительно приоткрылась, и в проёме показалась встревоженная мать мальчика, на вопрос, что случилось, и почему послушница так рассержена, Морриган лишь схватила её за руку и потащила с собой, сказав, что за подобное ни одна из возможных казней не будет достаточной. Придя к дому девочек, мать Робина уже была готова увидеть и пепелище, и поломанный забор со сломанной яблоней, но глазам женщины открылась лишь перекопанная земля и кучка увядших растений:

— И весь этот переполох… лишь из-за кучки мёртвых сорняков? — с неподдельным раздражением проворчала женщина.

— Кучки сорняков?! Это самые крепкие и живучие лекарственные травы, которые могут даже на камнях вырасти! Он последний, кто обрабатывал их, посмотрите на почву, она чёрная, как смоль! Я не знаю, чем он их поливал, но лучше бы ему самому себя утопить в этой!… Этом!…

— Морриган, п-п-прекрати! — внезапно, голос Нирии раздался со стороны улицы — Ч-что ты делаешь?!

После объяснений, послушница извинилась за свою младшую подругу и попросила всё равно позвать Робина для выяснения обстоятельств случившегося:

— Л-лихтен… Объяснишь, к-как тебе в-в-вообще такое в-в голову взбрело? — голос Нирии дрожал, но звучал достаточно строго, чтобы девочка присмирела.

— После него они умерли! Он отравил землю! Он! — лицо Морриган было багровым и буквально горело от злости.

— Успокойся!…С-с-ейчас ты п-пойдёшь в дом, а я п-поговорю с-с ним, т-только так, и это НЕ обсуждается! — Нирия изо всех сил старалась выглядеть как можно более строго, только голос предательски дрожал, и заикания рушили её образ старшего члена их маленькой семьи.

— Ну и ладно! Посмотреть бы на тебя, как бы ты себя повела, испорть кто твои «драгоценные», никому ненужные записи, заика!

Громко хмыкнув, Морриган зашла в дом, демонстративно хлопнув дверью, Нирия лишь тяжело вздохнула, потирая дрожащие от волнения сомкнутые губы. Послушница знала, что подруга сказала это лишь потому, что рассержена и расстроена, и она не хотела её обидеть на самом деле, но горький осадок ссоры просто так не выкинешь.

Когда Робин пришёл, он рассказал, что растения стали выглядеть так после последнего полива. Он подумал, что это нормально, ведь, когда он поливал их слишком сильно, они выглядели почти так же, а на следующий день всё возвращалось в норму: «Тебе не думать надо было, а мне сказать, малолетка безмозглый!» — свесившись через плоский балкон шипела злобно скалящаяся Морриган, готовая вот-вот спрыгнуть на бедного мальчонку и превратить его в прикормку для следующих посевов. Глядя с укором на свою подругу, Нирия поблагодарила отважного храбреца, что отважился прийти в логово разъярённого бурундука, дала ему два медяка в благодарность за помощь с растениями и отправила домой. Остаток дня Морриган провела дома, из-за своего пылкого и импульсивного характера она очень долго отходила после подобных потрясений. Юная послушница всегда очень гордилась своими навыками обращения с растениями, которые она развила в себе буквально из ничего, поэтому любая неудача для неё была соразмерна катастрофе. В свои четырнадцать, Морриган превосходно освоила травное дело и могла бы даже посоперничать с опытными выпускниками академии. В своё время, Пальмира смогла разглядеть в легкомысленной своенравнице задатки мастера травного дела, и, взяв её под свою опеку, решила ускорить становление юной даровании, привезя с собой в Оуквилл.

Вечером, горожане попрятали носы в свои уютные домишки, то тут, то там, из окон доносилась домашняя суета, где-то укачивали младенца, кто-то спорил о том, как лучше удить рыбу, кто-то обсуждал, стоит ли переезжать в город побольше, и лишь в одном доме царила гробовая тишина. Три послушницы молча готовили свой скромный ужин, звон приборов и стук деревянных мисок гулко расходился по небольшому помещению. Закончив приготовления, вся троица расселась по своим привычным местам за столом. Пальмира, как старшая, села в центре и протянула руки своим подругам: «Вы знаете правило, руки» — подруги робко потянулись друг другу и, взявшись в замок, закрыли глаза. Пальмира стала читать отрывок из писания Грегора — заступника, но никак не связанный с благословением еды: «И потеряю я веру и щит свои. Пусть не буду слышать я и мир видеть более. Но не отрекусь я от того, кого братом назвал, даже если он всего лишь попытался успокоить меня, горячную занозу в одном месте своего наставника, и уберёг от глупостей и пламенных речей в адрес и без того скандальной женщины» — Морриган уже открыла рот, чтобы как следует возмутиться, но тут же осекла себя:

— Да знаю я, что надо было разобраться… — не отпуская рук девочек, угрюмо проговорила смутьянка — ну вы же сами знаете, сколько трудов стоило вывести их! Я столько мучилась! Новый вид был куда эффективнее своих родительских представителей, а тут… — глаза Морриган стали поблёскивать от слёз — Ещё ты тут, мисс нравственность! Почему не встала на мою сторону? Почему сделал меня виноватой, хотя это её сын всё испортил?

— Морриган, прекрати, Нирия поступила правильно, встав на сторону матери. Ты с обвинениями набросилась на её сына, даже не разобравшись, что к чему. Если… — не успела наставница закончить, как Морриган подскочила со стула, одёргивая свои маленькие ладошки.

— Он был последний, кто поливал их! Он не сказал мне, что заливал их! — слегка всхлипывая, девушка быстро протёрла глаза, а голос её стал срываться на крик — да что ТЫ, мисс совершенство, можешь знать о неудачах?! У тебя всегда всё получается, за что бы ты ни взялась! — Морригна небрежно кивнула в сторону поникшей Нирии — У этой тихони уже целый трактат готов к выпуску! А у меня были лишь эти сорняки, и те погибли! — чувство горькой зависти застлало разум девушки, а гнев переполнил сердце; как из пробитого бурдюка, поток обиды и разочарования в себе хлынул изо рта послушницы — месяц подготовки, три месяца селекции и алхимической прикормки, почти полгода псу под хвост… Я не собираюсь всю жизнь ходить тенью кого-то, как ты, или быть наивной, как она! Этот мир не детская сказка, он прожуёт меня и выплюнет, а я этого не хочу, слышите?! — сердце Морриган колотилось всё сильнее, она уже не понимала, что говорит, и словно последний удар, прокричала — Я не хочу быть НИКЕМ, КАК ВЫ!

В доме повисла свинцовая тишина. Красные, влажные глаза девочки пристально уставились в свою наставницу. Пальмира со спокойным взглядом отпила терпковатый мёд из своего деревянной кружки, пододвинула кувшин ближе к Нирии, смотрящей куда-то в пустоту потускневшими глазами, и снисходительно заговорила:

— У тебя это привычка такая, пытаться уколоть близких людей, когда у тебя настроение испорчено? — Девушка неторопливо поднялась, подобно великану, поправила свои несменные очки и зелёную жилетку и стала медленно подходить к Морриган. Выглядело это так, словно девятый вал набирает силу и вот — вот обрушится на еле плывущую лодчонку — ты кричишь, как работу «всей твоей жизни» слили в сточную канаву, хотя прожила меньше нашего храмового кота. Боишься быть никем, словно уже успела кем-то стать — слова врезались в разум послушницы острыми, но отрезвляющими сосульками — Вот только ты забываешь, кто тебе всё это время помогал. Какая-то тень настоятельницы протянула тебе руку, когда ни один из преподавателей не хотел брать неуклюжую мелюзгу к себе в ученики — шаг — Жалкая тень поверила в тебя, когда ты провалила вступительный отбор — шаг — Наивная тихоня поехала с тобой, чтобы тебе не было одиноко в глуши на краю мира, хотя её назначение было в архивы академии телесных искусств — шаг — Эта же тихоня заступилась за тебя перед опекунами, когда они хотели забрать тебя из академии, а потом помогла оплатить остаток обучения — глаза Морриган то и дело скакали с надвигающейся наставницы на пристально смотрящую Нирию, девочка прекрасно понимала, что была не права, но эго не позволяло ей признать этого, особенно сейчас — А теперь ответь сама себе, что ТЫ сделал такого, чтобы иметь право ТАК набрасываться на свою семью?

Пальмира предвестником рока нависла над Морриган, а последняя фраза обжигающим потоком пронеслась до самого сердца послушницы. Как паук наблюдает за потугами мухи вырваться из сети, так и наставница наблюдала за реакцией своей подопечной. Морриган оставалось лишь молча сжимать бортик комода, стоящего позади неё и смотреть на Пальмиру взглядом насупившегося волчонка, наполненным болью принятия правоты своего учителя. «Да что она?!… Да как?!… Я…» — Морриган сдалась, по щекам текли слёзы обиды за сказанное дорогим ей людям, которые заменили ей семью, а её саму заполнил страх неотвратимой ответственности за сделанное, и, хоть она и была готова её принять, но никак не хотела этого. Зажмурившись, девочка бросилась в сторону выхода, но ударилась о что-то твёрдое. В тот же миг её плечи крепко обхватили тёплые, тонкие руки, а макушки коснулись суховатые губы. «Глупый ребёнок…», — тихонько прошептала Нирия, продолжая прижимать к себе рыдающую Морриган. Пальмира лишь тяжело вздохнула. В такие моменты она понимала, почему у настоятельницы был настолько тяжёлый характер. Протерев запотевшие очки, наставница, словно заботливая мать, обняла своих, таких наивных и ещё слишком юных, подруг. Девочки стояли так ещё какое-то время, после чего Пальмира поцеловала обеих в лоб и сказала идти в кровати, предварительно помывшись в холодной воде, чтобы страсти вконец утихли. До самой глубокой ночи послушницы расчёсывали друг друга и ни разу не обмолвились об инциденте с растениями, лишь вспоминали былые дни в академии. Например, как Нирия пролила вино на один из свитков столетней давности, из-за чего ей пришлось всю ночь переписывать его по памяти, так как свиток принадлежал самой Виске! Когда Пальмира уточнила, что настоятельница сразу же раскусила обман, Нирия была готова провалиться сквозь землю: «Пергамент-то был новый, гений! Тебя спасло лишь то, что ты смогла его с точностью и без ошибок восстановить, только поэтому Виска делала вид, что всё в порядке». Морриган же ещё долго извинялась перед своими подругами за своё неразумное и эгоистичное поведение. По её словам, её убивал тот факт, что столько времени было выброшено, и весь её труд превратился, в прямом смысле, в огромную кучу из непригодной земли и завядших сорняков. Привычка проводить все свои исследования стихийно и самым признанным в науке методом проб и ошибок, в этот раз сыграла с девушкой злую шутку. С самого начала она и не думала о записях от слова совсем! Теперь же для восстановления нового вида, молодой послушнице нужно было провести в этой глуши ещё полгода. Морриган сама не до конца понимала, что угнетало её больше в этой ситуации:

— Обещаешь б-быть хорошей девочкой и не называть меня больше з-заикой? — со строгим прищуром проговорила Нирия.

— Я же сказала, мне очень стыдно… я знаю, как ты переживаешь из-за этого, прости, я знаю… — Нирия аккуратно поднялась с кровати и начала рыться в своих бумагах. Пальмира лишь довольно хмыкнула. На кровать полетели свёртки с датами, зарисовками и точным описанием каждого этапа выведения растений.

— К-когда в следующий раз захочешь сказать, к-кому нужны мои, ц-цитата: «ненужные записи», рекомендую п-п-посмотреться в зеркало — девушка со всей возможной суровостью протянула подруге руку в знак окончательного примирения.

— Нирька… я… — на глазах Морриган заблестели слёзы бесконечной благодарности.

— И я тебя люблю, мозолька!

Дом снова наполнили смех и тепло. Но вскоре и в нём погас свет, давая ночи полностью укрыть Оуквилл. На пустынные улицы городка ступила ночная прохлада, изредка доносился писк пролетающих над крышами летучих мышей, а сонные деревья тихонько перешёптывались раскидистыми кронами. Ночные облака лукаво прятали звёзды и, словно невзначай, пытались укрыть и месяц, тускло освещающий пустой причал с рыбацкими лодчонками. Всё сущее погрузилось в блаженный отдых, ожидая прихода следующего дня.

Часть 3

После той ссоры прошло уже две недели. Послушницы всё так же занимались своими привычными обязанностями, и, благодаря записям Нирии, Морриган смогла куда быстрее подобрать нужные комбинации семян для выведения её собственного вида. Но, как говорится, не бывает бочки мёда без ложки дёгтя — из-за того, что земля возле дома послушниц стала непригодной для новых посадок, а занимать на подоконнике последние крупицы свободного пространства не хотелось, юной послушнице пришлось воспользоваться пустырём у самых городских стен, что очень сильно раздражало её. Нахаживать туда-сюда по городу, чтобы приносить всё необходимо, или два раза в день таскать за собой тяжёлую тележку — ни один из этих вариантов не прельщал Морриган, но, скрепя зубами, она всё-таки смирилась с подобными издержками, лишь бы никого не подпускать к своей драгоценной поросли. После того случая, она могла доверить заботу о своём деле только подругам, но и у тех хлопот прибавилось.

Лечебница начала давать свои первые плоды, что обеспокоило Пальмиру. Да, основной задачей подобного заведения является помощь людям с выздоровлением, но сам факт наличия заболевших — не самая приятная новость. Наставницу тревожили симптомы и скорость развития неизвестного недуга. Заболевшими были четверо рыбаков и один охотник, у всех наблюдались сильный жар и странные, словно оплавленные, гноящиеся язвы по всему телу. Ногти отслаивались, волосы выпадали целыми клоками, и ни одна из настоек, даже самых сильных, не могла надолго сбить лихорадку или унять боль. Заболевшие бредили, их глаза заплывали белым налётом, казалось, что болезнь их переваривает, подобно желудку невидимого зверя. Пальмиру очень пугал тот факт, что симптомы у всех проявились в один день, а до этого ни один из них даже на слабость в теле не жаловался. Она понимала, что ситуация может очень легко выйти из-под контроля. Пока что послушница сама могла ухаживать за пациентами, но если это были не единичные случаи заболевания, и большая часть людей уже сейчас стали разносчиками, всё могло перерасти в полноценную эпидемию, что для Оуквилла соразмерно смертному приговору!

Через день тяжких раздумий, Пальмира решила не рисковать и, первым же делом, придя утром в лечебницу, села за свой рабочий стол на втором этаже и принялась составлять письмо настоятельнице Виске, в котором подробно описывались симптомы и течение странной болезни. Послушница поделилась с настоятельницей своими переживаниями и страхами, прося прислать кого-нибудь опытного. Ей не хотелось показаться слабой, или чтобы Виска разочаровалась в своей преемнице, но и быть виноватой в вымирании целого города Пальмира не хотела. Чувство беспокойства за благополучие своих подопечных и ответственность за жизни горожан тяжёлыми каблуками наступили на горло гордости послушницы. Дописав последние строки, она поспешила к Нирии, в её импровизированную библиотеку. Идя по широкой улице, Пальмира, то и дело, покусывала ногти, мысли вперемешку с эмоциями, словно рой пчел, заполняли её голову монотонным гулом и вязкой тревогой. Она даже не заметила, как прошла нужный дом, пока не врезалась в идущего мимо трактирщика. Тот лишь улыбнулся и попробовал завести разговор, но девушка торопливо извинилась и поспешила к подруге. Зайдя в дом старосты, она увидела Нирию, точнее, её взъерошенную макушку, торчащую из-за стопок книг. Девочка уже несколько дней подряд во всю перебирала старые архивы, ища хоть что-то похожее на странную болезнь. Она не приходила домой, чтобы не терять драгоценное время и оставалась ночевать прямо в доме старосты Матиаса. Старик хоть и ворчал, но добровольно поил свою незваную гостью чаем и угощал домашней выпечкой. Глаза Нирии были красными от усталости, а спина отказывалась держать хоть какое-то подобие осанки. Не заметив Пальмиру, послушница продолжала что-то бубнить себе под нос, пока на её плечо не легла рука наставницы, от чего девчушка подскочила и громко ударилась коленями об стол:

— Я-я-я и так з-заикаюсь! С-с-с-смерти моей х-хочешь?! — Нирия с трудом переводила дыхание, поправляя пучок небрежно уложенных волос.

— Прости, не хотела пугать — Пальмира встала позади подруги и начала массировать её голову — есть хоть какие-то зацепки на то, что эта за зараза?

— Нет… и это м-меня немного напрягает… что если м-мы столкнулись с чем-то, ч-чего еще не встречали? У нас получится о-остановить это, п-правда же? — перед лицом Нирии появился запечатанный конверт.

— Именно об этом я и пришла поговорить. Я хочу, чтобы ты отправилась в столицу и передала это письмо Виске. — голос Пальмиры был наполнен тяжелым беспокойством, обе девушки понимали, что может случиться что-то плохое, и нужно было действовать быстро.

— Один в-вопрос, Пал — почему я? Я же н-не только с бумажками м-могу сидеть… Я могу п-помочь тебе в лечебнице… Я н-н-настолько — в голосе девушки звучала горечь и разочарование, но ладонь Пальмиры аккуратно закрыла рот послушницы до того, как та успела договорить.

— Никогда не смей произносить то, что ты сейчас хотела сказать. Ты — МОЯ ученица, я выбрала вас двоих не за красивые глаза… или покладистый нрав — на секунду, обе послушницы улыбнулись, понимая, о чём речь — Если будет больше заболевших, научу местных девушек навыкам лечебных сиделок. Подумай сама, кто сможет лучше рассказать Виске о наших проблемах, наша бочка с порохом, или спокойная и рассудительная ты? К тому же — Пальмира подошла к стене и посмотрела на охотничий мушкет — кто из нас троих стрелять умеет в случае чего, м?

— Х-хорошо — Нирия вытянула сутулую спину до хруста в позвонках — когда м-могу поскакать?

— Поплывёшь, моя хорошая. Чего зря рыбацкой посудине простаивать?

С этими словами, Пальмира взяла Нирию за руку, и обе направились к градоначальнику.

Брэм по обыкновению вышагивал по городу в своём стёганном тёмно-синем кафтане с серебряной тесьмой. Его круглое усатое лицо украшала лёгкая и добродушная улыбка. Он стал вторым градоначальником со времён основания Оуквилла. Его предшественник просто решил покинуть городок, видя, как всё вокруг прямым курсом направилось в упадок. Несмотря на то, что городок не стал торговым портом, Брэм сделал всё возможное, чтобы обеспечить Оуквиллу если не процветание, то крепкую стабильность. Он организовал промысел и сбыт дорогих мехов, с его подачи были приглашены столичные послушницы для развития медицины и поддержания здоровья в городе. Когда перед ним вставали проблемы, он покручивал свои длинные усы, и произносил свою любимую фразу: «Начнём, а там разберёмся!». В этот раз, к сожалению, она могла прозвучать неуместно. Брэм читал в глазах Пальмиры неподдельное беспокойство, хоть внешне она и старалась выглядеть спокойной. Градоначальник, по молодости, успел пройти службу в самом северном гарнизоне королевства Моргенрюген, поэтому, он не стал терять драгоценное время, а лишь попросил обеспечить безопасность городу настолько, насколько это было возможно. Проведя почти треть жизни в Оуквилле, и увидеть, как его родной город медленно погибает, Брэм точно не хотел. Он дал все необходимые полномочия Пальмире и приказал городничему Руберту во всём ей содействовать: «Давай, старый пень, вспомнишь хоть, что такое дисциплина!» — нервно пошучивал градоначальник. Пальмира объяснила, что, с одной стороны, Оуквилл небольшой город, и изолировать семьи заболевших не составляет труда, но по той же причине, болезнь могла распространиться куда сильнее, чем казалось на первый взгляд. Староста Матиас предложил не скрывать правду и сразу оповестить жителей об опасности неизвестной заразы. Руберт в срочном порядке организовал небольшие отряды, которые должны были оповестить всех горожан и собрать их по домам. Узнав о происходящем, Морриган хвостиком упала за Пальмирой и всюду следовала за ней, помогая с организацией карантина. Нирия же занялась написанием инструкций, как жители могли бы обезопасить себя от ненужного риска. Весь оставшейся день все три послушницы лично проходили по домам и раздавали памятки. К ночи улицы города впервые не были пустыми — отряды Руберта проходили по ним, проверяя, не ходит ли кто, ведь, как известно, запрети человеку яблоки, и он тут же захочет их, даже если не любил их до этого. Несмотря на напряжение, лёгкой дымкой накрывшей Оуквилл, горожане сохраняли приподнятый дух и даже шутили, перекрикиваясь из окон: «Смотри! Не будем слушаться, к нам Пальмира придёт, по затылку надаёт!» — послушницу это не задевало, хоть немного и раздражало. Она понимала, что пока люди сохраняют чувство юмора — это хороший знак, значит, паники ещё не было. Староста Матиас проверил запасы провизии на складе, её должно было хватить на месяц самого нескромного пропитания, поэтому даже рыбаки и охотники могли спокойно находится дома и быть в относительной безопасности.

Через два дня после введения мер, на вечернем собрании всех глав городка Пальмира ещё раз изложила свой план:

— Понять причину болезни у нас пока не получилось, поэтому мы направим посыльного в главный храм — тонкие струйки пота пробегали по усталому лицу наставницы — прошение доставит Нирия…

— Госпожа Гроттенберг, я уважаю вас как специалиста своего дела — прервал её Матиас — но я не могу не упомянуть, что ваша ученица довольно молода, а путешествие, ещё и однозначно скорое, может быть опасным для столь хрупкой девушки!

— Матиас, оставь свой формализм — сонным голосом проворчал Брэм. — Мы тут не царские особы, да и время нужно беречь. Но, Пальмира, я согласен с ним, слишком опасная получается дорога для девчушки…

— ПОЭТОМУ, мы отправим Нирию по реке на крупном рыбацком корабле, что простаивает в доках. — Пальмира встала с кресла и стала ходить взад и вперёд по тускло — освещённой комнате, слегка покусывая душку от очков. — Путь туда по течению займёт всего два дня, на обратном у неё будет эскорт с подмогой и охраной, зная настоятельницу, она не допустит, чтобы её ученику хоть что-то угрожало. Хах, Виска сама её будет сопровождать, если не найдёт никого…

— Идея хорошая, я — за. — сухо проговорил городничий Руберт.

— Подождите! Но мы же не можем вот так взять, и женить человека без его согласия!

— Матиас, успокойтесь… Я уже поговорила с ней, она в курсе.

— Ну, раз уже всё было решено заранее… Господа! С вас — помощь госпоже Гроттенберг, с меня — деньги и лодка, а с тебя Пальмира — проси, что хочешь, делай, что нужно, но Оуквилл спаси — градоначальник звучал настолько серьёзно, что Пальмира невольно выпрямилась, словно караульный при дворце.

— Обещаю, Брэм.

Пока остальные участники собрания расходились по домам, городничий Руберт лично пошёл с одной из дежурных групп подготавливать корабль к скорому отплытию. У послушниц же в доме была атмосфера усталости и измождения. Впервые за долгое время Нирия снова спала в своей мягкой кровати, а не на рабочем кресле. Морриган и Пальмира тихонько сидели на кухне и делились мыслями, что это может быть за напасть. Обсуждались любые варианты, от северной лихорадки до южной вырывухи. Морриган не хотела отпускать Нирию одну, она переживала, что с ней может что-то случиться: «Неужели ты настолько не уверена в своей наставнице?» — с лёгкой издёвкой спросила Пальмира. Морриган лишь отмахнулась:

— Знаю я, что мы обе за неё переживаем… Но ты-то вон какая сдержанная!

— Да не кричи ты! — прошептала наставница — итак человеку завтра отплывать, разбудишь ещё! Тут вас обеих переживательниц за уши хватает, если ещё и я начну, совсем мор, глад и стагнация начнутся. Я тоже за неё беспокоюсь, но сейчас, она — единственная, в ком я уверена, и кто точно с этим справится! Так что, будьте любезны, мадемуазель Лихтен, верьте в своего учителя.

— Раз моя наставница так в этом нуждается, эх, ничего не попишешь — иронично хихикнула девочка.

Следующим утром для Нирии уже был подготовлен корабль с небольшой командой. Все три послушницы осматривали каждого члена корабля, чтобы исключить малейший риск распространения болезни за пределы Оуквилла. Брэм дал распоряжение — каждый из команды обязан был ещё раз провериться в академии самого Витария и привезти подтверждение с печатью магистра. Когда весь экипаж был готов к отплытию, девочки всё никак не могли распрощаться на причале:

— Нирька, ну что тебе стоит, всего одну баночку! — глаза Морриган светились лукавым блеском лисицы, которая вот-вот вынесет жирненькую курочку из курятника.

— Т-только если б-будет время…

— Ну пожа-а-алуйста!

— Лихтен, успокой свой желудок неуёмный. Ох, Грэгор сохрани, у тебя там колодец бездонный что ли? — Пальмира крепко обняла Нирию, как когда-то Виска прижимала её, и тихонько прошептала — Ты… только вернись, хорошо? А то как мы тут без лучшего архивариуса?

Нирия закачала головой и уткнулась в наставницу. Неожиданно, она почувствовала, как рука Пальмиры скользнула в карман её дорожной куртки. Заглянув в него, послушница увидела две серебряные монеты. Она хотела было возразить, но её старшая подруга настаивала:

— Никаких «но», купишь себе новых книг, чтобы не помереть здесь от скуки — в тот же миг рядом с Пальмирой взорвалась хлопушка возмущения.

— Это что за вопиющая несправедливость тут твориться?! Она, значит, уезжает в большой город, ей деньги дают, а я остаюсь в опасном заразном поселении, и мне даже мёда не привезут?!

— О, не переживай, мелкая, это был твой долг за подвеску. Ты же обещала с процентами, будет тебе уроком, почему нельзя верить банкам — Пальмира поправила очки, светясь лёгким самодовольством.

Нирия погладила по голове насупившуюся подругу ещё раз подчеркнув, что, если будет время, она обязательно зайдёт в ту заветную лавку с особым ягодным мёдом.

Девушкам было тяжело расставаться, но они знали, что скоро увидятся вновь, и вместе одолеют напасть. Когда корабль отплыл, Нирия махала рукой до тех пор, пока причал не пропал из виду. Вся команда подбадривала её, не упуская возможности посплетничать о Пальмире, не ждёт ли её кто, раз она так холодна ко всем мужчинам города. За между делом, словно невзначай, некоторые члены экипажа пытались выведать, что же за странная болезнь напала на город. Послушница лишь отшучивалась, стараясь не говорить лишнего. Вечером капитан распорядился, что девушка будет спать в его каюте, в то время как он останется с командой в трюме. Нирия не стала кокетничать и отказываться от такой возможности. Зайдя в его каюту, она тут же упала лицом в подушку. Свернувшись калачиком, девушка пыталась понять, действительно ли она настолько бесполезна, что её отправили в качестве посыльного, или же это акт небывалого доверия? Она знала, что уступает своим подругам, да и на их фоне Нирия — всего лишь заурядный студент академии. Да, у неё была хорошая память, но она не умела применять свои знания на практике. Стараясь делать всё по рецептам из старых свитков, она не добилась тех успехов, что были у Морриган с её хаотичным подходом к делу. Следуя инструкциям из фолиантов, она до сих пор не могла самостоятельно проводить операции без помощи Пальмиры. Потирая серебряники в кармане, Нирия изо всех сил старалась понять, было это доверие, или вежливая попытка избавиться на время от не самой умелой помощницы? Подруги всегда относились к девушке с добротой, но где заканчивается эта доброта, и начинается снисходительность? С этими мыслями Нирия, убаюкиваемая мягкими волнами, провалилась в крепкий сон.