Упавшие облака

Lidia Step, 2023

«Закон Санкт-Петербурга номер один. Здесь работу не находят, здесь находят любовь».Сергей узнает еще много естественных законов города, по которым он будет строить свою жизнь после переезда.А любовь в городе на Неве откроет для него самое своеобразное понимание питерских парадных, белых ночей и даже разводных мостов. Но главное – это упавшие облака, которые бесповоротно повлияют на все будущее Сергея.

Глава II

Турка нагревала темнеющую пенку черного кофе, Сергей с улыбкой смотрел в окно Таниной коммуналки, которая пахла весьма душной питерской теснотой. Удивительной показалась игра редких и, отнюдь не характерных для города, лучей солнца на низких коричневых крышах. Сергею захотелось открыть деревянную форточку и вдохнуть запах свежести. Воздух был наполнен плотным и густым оттенком мокрых гранитных плит тротуара, высокими железными фонарями и горячим хлебом. По этой же улице Сергей заметил уютную булочную, где еще до зари начинают работать пекари, чтобы к семи утра уже была готова мягкая и свежая выпечка. Неожиданно ноги коснулся рыжий мурлыкающий кот, который, спустя столько времени, все еще не забыл его запах. Забавно было то, что Сергей действительно не помнил его имени.

Настроение с утра было скорее хорошее, непроизвольно вызывающее улыбку. Впереди был целый путь, были планы, было волнующие ожидание. И все было прекрасно, кроме мыслей о текущем положении дел в пределах этой квартиры, кроме вопроса о неоднозначных отношениях, одним словом: всё, кроме Тани.

— Доброе утро. Ты уже улыбаешься? И да, значит сегодня утром кофе и никаких сигарет? — за столько лет Таня выучила все его привычки, и четко знала, что Сергей не курит за чашкой кофе. Его бабушка, по профессии врач-кардиохирург, говорила, что никотин и кофе в сочетании чревато огромной нагрузкой на сердце. Сергей, вроде как, следил за здоровьем: не курил за кофе, объедался сладким только до обеда, в случае высыпания на коже выпивал лекарство от диатеза и не пил алкоголь еще несколько часов после приема таблетки, чтобы не получить осложнения на печень. Не хрустел пальцами и не перебивал аппетит колбасой, даже если ближайший прием пищи — бутерброд с той же колбасой: нельзя и точка.

— Да, сегодня только кофе, — взгляд упал на большую деревянную фоторамку с воспоминанием Таниного дня рождения: ее отец, мать, подруга и он сам. В тот день он подарил Тане ювелирное украшение из серебра на шею, которое он долго и тщательно выбирал, тяжело разбираясь в том, что может понравится девушке, у которой есть все, что она пожелает с самого детства. Когда Таня открыла компактную коробочку, на лицах семьи нарисовалось полное разочарование, а Танина лучшая подруга что-то буркнула и вовсе вышла из комнаты. Все ждали обручальное кольцо. Предложения не последовало, а Сергей и не знал, что от него чего-то ждут.

«Ювелирный магазин, Сергей» — наставление на подарок от Таниной мамы, с которой он посоветовался за неделю до праздника. Он воспринял ее слова слишком буквально или просто прикинулся дурачком, так как чувствовал себя не готовым завести семью или готовым, но не с Таней.

В его жизни не было человека, который мог бы ему посоветовать и помочь в житейских делах, а самому ему едва ли хватало опыта выбрать хотя бы серебряную подвеску. Сережина мама относилась к Тане без особой теплоты, но и не сказать, что плохо — есть и есть. Все давно привыкли к тому, что они вместе, поженятся, заведут семью. Но иногда мама как-то печально смотрела на сына и говорила лишь о том, что нужно всегда слушать свое сердце. Стоило внутреннему голосу Сергея замолчать, чтобы прислушаться к сердцу, как он различал только равномерный стук, больше похожий на бабушкину кардиограмму. И что там было слушать — непонятно.

Все текло само собой, стабильно, без всплесков и падений, без стресса и без особой радости, без деградации и развития. Он был всегда с ней деликатен, вежлив и тактичен. Когда жить вместе стали, и то от того, что Танины родители твердили без конца, что «пора бы уже и дальше двигаться», тогда все совсем стало каким-то примитивным.

А где прописано, когда пора, а когда уже и вовсе необходимо? Получить бы большой и толстый справочник с ответами на все вопросы, в котором по главам расписаны правила жизни. Как в учебнике по многоэтажному строительству, все по порядку: подвал, первый этаж, второй, третий и так до самых облаков. А потом выходишь на крышу, чувствуешь под ногами серьезное многоэтажное здание и понимаешь, зачем оно всё было. А тогда он стоял где-то на бетонном каркасе первых этажей, и уже не понимал — зачем и для чего все это, собственно?

Вот Сергей держит в руках все ту же фотографию и ловит себя на мысли, что Таня очень хороша собой: фигура, приталенное платье, прическа, макияж, юная женственность — все на месте. Со стороны виднее. А тогда он ей даже комплименты никогда не делал — не замечал в ней ничего необычного. Да и сегодня не замечал, всю ночь не замечал. А она от чего-то его любила, хоть и показывала свой жгучий характер. Даже сейчас он смотрел на фотоотпечаток своего лица рядом с Таней и удивлялся, что она могла в нем найти?

Все родители хотят лучшего для своих детей, и Сережа не осуждал Таниных отца с матерью или, по крайней мере, уже не хотел держать на них зла. Он чувствовал, как он не дотягивает до обеспеченной и интеллигентной Тани. Чувствовал, как родители не одобряли ее выбор. Позже это чувство превратилось в крупное давление, наставления матери, которые также влияли и на Таню, что проявлялось в ее частых скандалах. В завершение всему этому пришел конец. Сергей знал, что сейчас Таня живет той жизнью, которую всегда заслуживала. Знал, что у нее периодически появлялись новые мужчины, но отношения не развивались глубже. Все внутри него остыло или никогда даже не загоралось по-настоящему: ему не снились её туманные образы в тоске, он не испытывал ревности от мысли, что у нее появляется кто-то, не щемило в груди при воспоминаниях их совместного прошлого.

А когда у него спрашивали, почему с Таней разбежались, он пожимал плечами и неоднозначно говорил банальное: «Не сложилось». Но вот он здесь, в Таниной квартире, как-то по обыкновению. От того, что где-то глубоко в душе знал, что она всегда его ждет. Сергею вдруг стало тошно от этой фотографии, и он положил рамку лицом вниз. Таня вышла из душа, и, пока динамично вытирала полотенцем волосы, рассказывала о ближайших событиях, на которых она, конечно же, обязательный будет присутствовать.

–..а сегодня вечером будет открытие выставки картин Поля Гогена. Приходи, я там буду.

— О, а это по мне! «Я больно плясать горазд. Девушки, полюбите меня кто-нибудь»,¹ — минуты раздумий Сергей занимал фразами классиков, которые давно выходили из головы как-то инстинктивно, без напряжения. А в этот момент сам его взгляд сквозь прозрачные линзы очков становился еще более задумчивым и глубоким. Безопасное время для того, чтобы принять решение. Идти или не идти? Завести правильные знакомства — первое, о чем нужно позаботиться в новом городе, напомнил себе Сергей. Но если по-человечески.. он снова посмотрел в сторону фотографии в рамке.

— Пора бы перестать книжками баловаться, Сережа. Они и придуманы только для того, чтобы сбивать тебя с толку и выдумками потешать.

— Интересно, Татьяна, чем это у вас, в кругах высшей интеллигенции, принято таким «баловаться», да и чтобы толково? — диалоги с это девушкой превращались в какое-то словесное состязание, конфронтацию, где нет никаких компромиссов или уступок, только победа, и только поражение.

Такие моменты были единственными яркими вспышками крайне стабильных отношений. От повторяющихся всплесков адреналина наступает моментальная зависимость, и дикая ломка при их отсутствии, и тогда в какой-то момент это стало совсем невыносимо.

— Не задирайся, баловство вообще строго по вдохновению. Так можно пробаловаться до самой смерти, и ничего серьезного не увидеть, — было в ее словах что-то отталкивающее и колючее, с большим намеком на обиду.

— И часто в тебе это вдохновение просыпается? Я чисто из своего праздного любопытства спрашиваю.

— Каждую неделю, пока скучно не становится.

— Скучно? Татьяна! Для такого моралиста как ты — это почти грех.

— Ты слишком беспечный, Сережа, понимаешь? И все это тебе трезвый ум туманит.

— Ну уж нет, это забота по части алкоголя. А я, благо, еще слишком глуп, мне еще скучно не бывает, чтобы думать: книжки читаю, видишь, и улыбаюсь по утрам. Ты не думала, что излишняя серьезность — тоже своего рода беспечность? А если и выбирать, то я лучше подохну, чем сморю себя в скуке.

— А я бы с радостью сморила себя в скуке со смертельно скучным человеком. В вечные страсти, я, как девчонка, не верю. Скука — это нормально, а страсти — это тортик к чаю. А от тортиков полнеют и диабетом обзаводятся, сам знаешь. Но ведь нет — все вокруг такие незаурядные и веселые, книжки цитируют, и улыбаются от чего-то по утрам, что аж при всем желании не подохнуть от скуки. — Таня отвернулась в окно, зажав в руках полотенце, вроде с улыбкой, а вроде вот-вот слезы из глаз польются. И только под светом окна он увидел, как за одну минуту её лицо осунулось, глаза припухли, и, всегда ровная осанка, чуть пригнулась к полу. В душе почувствовал себя за это виноватым, и ему стало совершенно не по себе.

— Повезло тебе, что ты не сладкоежка. — поцеловал ее в щечку, и пошел собираться. Решил, что на картины не пойдет. Совесть не позволяет вот так взять и на все готовенькое пристроиться.

— Возьми и не спорь, — Таня агрессивно сунула Сергею билет на вечернюю выставку. — Не маленькие. Я тебя не на чай приглашала и стыдится не собираюсь. Если что понадобится — я позвоню. До скорой встречи, Сережка, вот теперь пришло время раскланяться! — она захлопнула дверь, и вызывала у Сергея чувство ничтожности к самому себе. Стоило признать, что только он начинал чувствовать свое превосходство в вымышленном словесном поединке, как она неожиданно доставала револьвер и стреляла на поражение, даже не дрогнувшей рукой. Она всегда побеждала резкостью сказанных слов и принятых решений. Особенно в минуты безнадежного падения собственного достоинства — это было ее неоспоримым превосходством.

Дойти до дома своего приятеля Сергею захотелось пешком, прогуливаясь, по еще непривычным, улицам города. На выходе из двора, на той же скамейке, сидела все та же женщина с «парадными», но уже в новой широкой шляпе. Меньше всего хотелось встретиться с ней глазами, но позже он подумал, что в ней определенно чувствуется какая-то существенность. Она сидела как-то статно, прямо, ее взгляд был преисполнен таинственной силой, худощавые руки, как и в прошлый раз, сложены ровно друг на друга, седые волосы аккуратно собраны в зачесанную шишку. Все это отдавало какой-то скверной приметой, так как всем известно, что достаточно не поздороваться с авторитетной женщиной на скамье у подъезда, чтобы прослыть невеждой, алкоголиком или наркоманом.

— Доброе утро! Чудесно выглядите! — и бровью не повела. — Вы знаете, а я начинаю привыкать к вам. Мне столько сегодня пришлось говорить, что тишина для меня — совершенно простое удовольствие. А у нас с вами неплохо получается общаться, не правда ли? Считаете иначе? Ну все равно вам рано или поздно это надоест, и тогда придется мне хоть что-то ответить, все еще возражаете? Напрасно. Место не куплено, вот и сижу, как вы тут, полноправно. Разговариваю. А может и сам собой, а может и сумасшедший. Я ко всему готов: беспечный дурак, сумасшедший, глупец, сволочь.

— Скотина.

— Вы что-то сказали? — и женщина взглянула на Сергея с презрением.

— Вы про скотину забыли, — слова выходили совершенно отчетливые и понятные. Можно было бы предположить, что эта женщина педагог или какого-либо рода оратор.

— Отчего же так?

— Приезжают такие напыщенные, как вы, и свои порядки наводят. Работайте, скотина, коли не устраивает вас чего и не жалуйтесь в рабочий час. А балагурить в жизни вообще поменьше надо. Как минимум, это некультурно, — столько слов за раз услышать от нее Сергей и вовсе не ожидал. И на грубость не сошлешь — женщина явно воспитанная — все обращения исключительно на «вы».

— Что ж я вам таким плохим сделался, уважаемая?

— Плохим? Это плод ваших умозаключений, а не мои слова. Иногда и скотиной быть неплохо. Куда лучше, чем воспитанным подлецом.

— А подлецом лучше, чем честным обманщиком.

— Лясы не точите передо мной. Я пустую болтовню не переношу.

— Тогда я в следующий раз приду к вам с чаем, и это будет не пустая болтовня, а русское душевное чаепитие.

— Вы ещё не созрели для Питера, молодой человек.

— Опять? Понял.. я быстро исправляюсь, — в этот раз Сергей сразу понял, к чему она ведет. Задорно подмигнул женщине на прощание, мысленно пообещав себе составить местную хмельную карту вместо чая.

Новый дом, в котором предстояло восполнять потребности примитивной жизнедеятельности, выглядел вполне сносно, кроме одного неудивительного обстоятельства — уже известные белокурые волосы в лице скромной Елизаветы, уютно расположившейся на диване Влада. С этим придется уживаться. Кажется, факт неловкости ее присутствия даже не вызывал в ней никакого дискомфорта.

— Вечером идем на открытие выставки картин. У меня приглашение.

— Не пойду на выставку, слишком несолидно мазню разглядывать.

— Солидно-не солидно, нам нужен личный контакт, знакомства — это важно. На такие мероприятия ходят наши потенциальные заказчики.

— Покажи им свои чертежи, зачем им с нами знакомиться?

— Знакомиться будем мы с ними, а не они с нами. Иначе не выйдет.

— Хорошо, но уйдем сразу, если почувствуем себя не в своей тарелке.

Последнее Сергея могло никак не беспокоить. За всю историю знакомства с Владом не было почти ни одной такой «чужой» тарелки. Во всех обстоятельствах вся посуда всегда была хозяйская или становилась такой при надобности. Но за осуществление плана совместной работы ответственность чувствовал Сергей. Здесь дело касалось исключительно головы: вычислить потенциальных платежеспособных клиентов, найти подход через ловкое словцо, договориться о встрече и выполнить обязательства в срок. Предстоящее держало Сергея слегка на взводе. Владу же оставалось просто со всеми поздороваться, изобразить уверенную физиономию и продержаться достойно до конца мероприятия.

До вечера Сергей успел выполнить некоторые скучные обязанности: разложил вещи по полочкам, вычистил приевшийся Владу хлам, протер большие поверхности и собрал костюм на вечер «не сильно парадный, не слишком будничный».

Ожидания Сергея не оправдались — на выставке было слишком утомительно. Влад практически сразу был занят распылением своего обаяния в новых кругах, безусловно, женских. Но стоило признать, что пиджак, действительно, добавлял ему привлекательности в интеллектуальном отношении. А Сергей в это время прогуливался по залам, размышляя о всякой всячине.

В частности, он вспоминал детали утреннего разговора с Таней: «Скука — это нормально, а страсти — это тортик к чаю». Все это, конечно, так похоже на правду, но разве не существует в мире чего-то кроме обыденности? Вечерами искусственные мечты Сергея улетучивались, и на смену им приходило чувство дикого томления. Все надежды, учеба и желания казались бессмысленным самообманом. Нет ничего ближе к самому себе, как ночь, поэтому так острее воспринимаются насущные мысли, которые не особо заметны днем.

Раньше в такие моменты Таня просто брала его за руку и вела в скучный и однообразный завтрашний день. В день, в котором не будет бурлеска. Но все спасала уверенность в том, что этот завтрашний день обязательно настанет, а эпитет к нему — дело второстепенного плана. Но в голове не могло никак уложиться: разве теплые руки любимого человека не могут вызывать истинный интерес и волнующую дрожь? Или в мире вообще нет ничего истинного, кроме скуки?

В этот момент в зал вошла грациозная девушка в платье телесного цвета, на ее плечи был аккуратно накинут мужской пиджак. Она привлекла внимание Сергея тем, что отличалась от остальных женщин своим скромным, и от этого очень выразительным, внешним видом. Ни колец, ни сережек, ни колье, ни одного браслета — даже глазу не за что зацепиться. Она слегка касалась взглядом висевших на стене полотен, и как-то своеобразно переминала пальцы. Передвигалась она импозантно, выгибая колени почти что дугой, и все так же спокойно продолжала идти с балетно-прямой спиной.

В голове Сергея возникло несколько вопросов: почему эта девушка приехала на выставку, не вызывающую в ней никакого интереса? Во-вторых, совершенно-белый — это натуральный цвет ее волос? И, наконец, с кем она сюда приехала? Бывают такие люди, с которыми с первого взгляда хочется заговорить, чаще этими людьми становятся совершенные незнакомцы. И эта дама была одним из таких случаев.

— Впечатляющий, но выдержанный портрет кисти Гогена, как вам? «Девушка перед натюрмортом Сезанна», кстати, знакомьтесь, это Сергей, первый архитектор. Крайне талантливый специалист. Под его руководством выросло ни одно столичное сооружение. Иногда он заезжает к нам в гости. Если есть время, то даже берет заказы, — этими словами Таня заставила сердце Сергея учащенно биться. Он сразу обратил внимание на полную противоположность Таниного ярко-красного образа с той девушкой, что только что вошла в зал. К большому огорчению, он упустил ее из виду. Таня стояла под руку с каким-то пожилым человеком с императорскими усами и во всеуслышание расписывала образ Сергея, как красками по белому холсту. Она играла своей отработанной улыбкой и держала в руках, уже неполный, бокал шампанского.

— И надолго вы здесь, Сергей?

— От силы на час — не больше, — Таня разразилась искусственным смехом, словно прозвучал остроумный анекдот, и господин с усами ей охотно парировал.

— Сергей имеет ввиду, что выставку он видел этим летом в Севастополе, а в Санкт-Петербурге задержится до окончания архитектурных собраний. Пойдемте дальше. Мне не терпится дойти до «Дамы в голубом». Самые популярные картины всегда находятся в конце зала. — Сергей вопросительно проводил Татьяну с ее напарником и продолжил рассматривать картину непропорциональной женщины, пытаясь вспомнить потерянный ход своей мысли.

— Вам нравится? — у Сергея перехватило дух, рядом стояла та незнакомка в телесном платье.

— Я поставлен в неловкое положение. Вы ожидаете от меня правду, или отвечать как положено?

— Когда я спрашиваю, то ничего не ожидаю.

— Вот как? Эта картина похожа на первый рисунок мамы в детском саду. Но рисунок малого дитя хотя бы вызывает наивность и умиление. А в подобной работе взрослого человека я не вижу никакого смысла.

— Как раз искать смысл в картине импрессиониста совершенно бессмысленно и даже оскорбительно. Смотреть нужно на эти безобразные сочетания цветов, на презрение привычных форм, на мгновенное отражение дефектности мира. Немного уродливо, неправда ли?

— Уродливо? Не понимаю, вы на чьей стороне? Вам нравится или нет?

— Я обожаю! Я считаю, что в жизни всё уродливое существует наравне с прекрасным. И для искусства уродливое иногда даже более значимо и красиво.

— Ну вот я представляю эту женщину с трупными зелеными оттенками, как первое, что вижу утром после сна — уродливо? Безусловно. И ничего прекрасного.

— Я вам нравлюсь? — она задала этот вопрос в лоб, без единого намека на дрожь смущения.

— Ух.. Не буду снова отмечать, что вы по-прежнему ставите меня в неловкое положение, так как, похоже, это ваша привычная манера общаться. Но вы, без сомнения, в безграничное количество раз прекраснее этой зеленой женщины.

— О, но я тоже начинаю иногда совершенное естественно зеленеть, когда кто-то жует с открытым ртом или грызет ногти с громкостью отбойного молотка. Разве это делает меня уродиной? Разница лишь в том, что этого никто не изобразил на портрете.

— Скорее это делает вас мизантропом легкой степени. И зеленый цвет очень идет к цвету ваших глаз. А у дамы с холста даже глазное яблоко черное. Сейчас вы тоже расскажите, в каких ситуациях у вас становится глаз черного цвета? — девушка разразилась громким смехом так беспардонно, что на молодых людей оглянулись посетители выставки, и она в третий раз заставила Сергея чувствовать неловкость, но, как говорится, человек быстро адаптируется.

— Прошу заметить, что мы все еще незнакомы.

— Ну что же, Сергей, напрасно. О вас в этом зале не слышал, разве что глухой паук в темном углу. Девушка в красном с большим энтузиазмом рассказывает о ваших заслугах, — в этот момент она развернулась и двинулась вдоль по коридору, словно и никакого диалога не существовало. Потом легко обернулась и напомнила, как бы невзначай:

— И да.. меня зовут Таюта, — и снова плавно двинулась вперед, а Сергей все продолжал неподвижно смотреть на ее длинные невесомые белые волосы.

Когда Таюта вышла из зала, он тут же вспомнил, что не взял даже ее домашнего номера, и хотел поспешно догнать, как одно, третье, пятое рукопожатие, Танина приклеенная улыбка, что-то оживленно рассказывающий Влад, еще рукопожатия.. И все происходило в нечетких динамичных отрывках, пока Сергей не вышел на маленький балкон, чтобы освежиться. Внизу стояла Таюта. Он почти был готов крикнуть ей с высоты второго этажа, но его внимание уловило фигуру мужчины в том пиджаке, который был накинут на плечи Таюты. Он слегка коснулся ее талии и открыл дверь в длинный черный автомобиль. Когда она села в машину, Сергей заметил, что она увидела его и улыбчиво помахала рукой, затем машина так же плавно, как и походка девушки, скрылась из вида.

Это была единственная пара минут со всего вечера, которую Сергей запомнил всю до самых мелочей: мужчина в пиджаке — кто он? Его рука на ее талии.. Улыбка девушки по имени Таюта — это полное имя? И снова переплетающиеся изящные пальцы.. Все-таки, что может быть прекрасного в уродливости? И будь проткнуты колеса этой черной представительской машины, которая так рано ее увезла, не дав шанса узнать ответы на все эти вопросы!

Примечания

1

А. Н. Островский, «Бедность не порок»