Дерьмомечтатель, или Тайная система Бима

Lea Stubborn, 2019

Коррупция, как старая добрая традиция, живет в наших сердцах уже десятилетия, обрастая легендами и домыслами. Традиция, ставшая системой, так интегрировалась в общество, что мы её почти не замечаем, принимая, как данность. Любой из нас может попасть в её цепкие руки, и вопрос в том, захочет ли он выбраться из этого омута или нет? Главного героя, Бима, с детства готовили к миссии – стать элитой. Конфликт поколений, цена дружбы и границы человеческого бесстыдства в новой системе ценностей Бима. Как сохранить человеческий облик в гонке за мирскими удовольствиями? Ответ прост – открой бизнес и посмотри на себя спустя время. Ты – в Системе.

Глава 1. Про меня

Моя карьера началась совсем иначе, чем я это себе представлял. Откровенно говоря, началась не сама по себе и не с моей лёгкой талантливой руки, а всю грязную работёнку сделали за меня мои заботливые родители. Я их, конечно, не просил, но и особо не сопротивлялся. События в моей жизни всегда развивались независимо от меня. Я — сын именитых родителей, они — родители непутёвого сына. Всё по общепринятому шаблону и так приторно, что порой мне хотелось взвыть. В детстве я много вредничал и капризничал, а когда не получал желаемое, кусался и сердито бросался на близких. Родители ласково меня прозвали Бим (в честь Маменькиного любимого персонажа из фильма «Белый Бим Чёрное ухо»), ну и, в принципе, кусачего животного. И знаете, мне это прозвище даже нравилось. Правда, когда отец сердился, точнее, сильно сердился, он противным трескучим голосом звал меня из своей комнаты: «Ну-ка иди сюда, щенок паршивый! Давай-ка поговорим, как взрослые люди!» Подобные ассоциации были мне совсем не приятны. Но я ведь Бим, а говорят, собаки не обижаются, они просто становятся одинокими и недоверчивыми. Так я привык прятаться и защищаться от воздействий внешнего мира, уходил в свою «конуру», именуемую моей комнатой, и с грустью смотрел на звёзды.

Когда я подрос, меня начали активно пристраивать в многочисленные секции, я занимался всевозможными видами спорта, к которым у меня отродясь не было призвания. Успехов особых не демонстрировал, но и из секций пинками не гнали. Получал разряды, почётные грамоты, парочку медалей Маменька даже вывесила на стену почёта нашей семьи, правда, они тут же потерялись среди прочих наград и кубков моих деятельных родителей. Меня хотели воспитать настоящим мужчиной, таким же, как Папенька, и других вариантов у меня, естественно, не было. Поэтому я шёл на поводу у родительских амбиций, поддавался воспитанию и мужал. Увлечений по душе у меня не было, самой главной отрадой было остаться одному и помечтать. Читать я не любил, но моё бескрайнее воображение заменяло все книги и фильмы. В детстве меня всегда вдохновляли рассказы отца, который с юных лет покорял Крайний Север, начинал с помощника механика и добрался через несколько лет до кресла самого большого руководителя. Папенька пропадал на работе сутками, часто ездил по командировкам и практически жил на многочисленных производственных совещаниях. Его мнение ценили на работе, ну а дома оно было беспрекословным авторитетом. Маменька тоже трудилась на благо нефтегазовой отрасли страны, в начальники не лезла, но была на хорошем счету у своих руководителей. При таком семейном наследии мне оставалось только одно — идти, не сворачивая, по стопам своих безупречных родителей. Я и шёл, не спеша, огрызаясь и кусаясь там, где меня обижали, виляя хвостом, где привечали. Так и повелось, что прозвище Бим стало фактически моим вторым именем, а не осталось со мной в далёком детстве, да мало того, прошло со мной дальше по всей моей юности и зарождавшейся зрелости. Меня это ничуть не напрягало, а наоборот, забавляло, особенно когда ко мне так стали обращаться в школе, а позже и в институте. Я мнил себя этаким бродягой Бимом.

Как я говорил, будущее моё, а вместе с ним и профессия, были предопределены с самого детства. Школу я заканчивал уже в Москве, куда отца перевели на повышение в самую главную газовую «свечку» страны, где он и занял подобающее ему место. Маменька больше не работала и ударилась с головой в благотворительность. Чем там она занималась, сложно сказать, но была постоянно воодушевлена различными проектами, чувствовала себя востребованной и между делом продолжала приглядывать за мной, здоровенным детиной, которому постепенно открывались все прелести жизни большого города. О да, соблазнам я был совсем не чужд и не видел ничего зазорного в пользовании теми благами, что открывались для меня положением родителей.

Начало 2000-х для меня, ошалевшего от свободы и полной финансовой независимости, прошло, как в тумане. Я заканчивал Бауманку, считался элитным мальчиком и мог ни с кем не считаться. Мог закурить на лекции и отделаться устным замечанием. Мог вообще не ходить полсеместра на учёбу, и в итоге в зачётке всё равно красовались достойные меня отметки. Преподаватели уважали меня или делали вид, что уважают, хотя за что, было даже для меня секретом. Подозреваю, что щедрая благотворительная рука Маменьки не обошла вниманием и наше без того не бедное учебное заведение. От спонсорской помощи в то время никто не отказывался, всем хотелось жить, причём жить красиво, как на картинках появившихся в широком доступе глянцевых журналов. Эпоха рождения свежих стереотипов и богов ширпотреба. Наше поколение накрыло волной миллениума: западная окраска бизнеса, новые собственники крупнейших предприятий, иной жизненный стиль и появление свежего поколения золотой молодёжи. Относил ли я себя к ней? Не знаю, пожалуй, но в то время терминология меня абсолютно не беспокоила. Я был озадачен лишь тем, где провести сегодняшний вечер и какую фифу зацепить с собой с перспективой на последующее продолжение вечера. Это составляло смысл моего дня, который начинался с утренней кружки кофе, а то и пива, и заканчивался ритуальным стягиванием джинсов перед сном. Иногда мне снимали, иногда — сам.

Красавцем я мог назвать себя с натяжкой, хотя стал более уверенным в этом вопросе после того количества девиц, что подарили мне своё внимание и ласку. В итоге я себя полностью убедил в собственной неотразимости и гордо нёс свою уверенность в широкие массы. Мой рост давал неплохой шанс на точное попадание в баскетбольную корзину, что, безусловно, давало мне приятное преимущество перед сверстниками. Моё лицо, как подсказывало зеркало, было правдивым отражением упорных родительских стараний при сотворении такого чуда, как я. Основное от мамы — карие глаза и непослушные чёрные волосы с наглым вихром на макушке, от папы — лишь крупный нос, бывший предметом моих тайных страданий в юности. На папе он смотрелся вполне себе благородно и придавал ему этакий аристократичный шарм, а у меня занимал пол-лица, украв пространство у глаз, казавшихся потому маленькими и злыми. Приходилось чаще улыбаться, чтобы придать лицу приятности и очарования. Спортом я перестал заниматься, как только в старших классах закончилась эпопея с многочисленными секциями и родители утомились таскать меня по соревнованиям, где у меня практически не было шанса на победу. Вследствие этой сомнительной дружбы со спортом я вполне заслуженно стал относиться к различным физическим упражнениям с прохладцей, которая сохранилась у меня и по сегодняшний день.

Бесконечные вечеринки, а честнее сказать, попойки, не могли понравиться моему отцу. Папенька, поначалу снисходительно и даже одобрительно наблюдавший за приключениями начинающего плейбоя, постепенно стал закручивать гайки моего не ограниченного до сих пор бюджета. Думаю, он просто завидовал, неоднократно пытался вразумить меня, правда, без применения физической силы, до этого, слава моим собачьим богам, не дошло. Я ловил суть с первого слова и умел адаптироваться в любой ситуации. Откуда я этому научился, шут его знает. Но притворство и лицемерие были моей второй натурой. Я их пестовал как мог, а они отвечали мне взаимностью и позволяли выживать.

Всё это, безусловно, мне пригодилось, когда Папенька сразу после окончания института, фактически сразу после защиты диплома, буквально запихнул меня на работу. Его теория воспитания и продвижения родного дитя по социальной лестнице строилась на следующем: ребёнок всегда должен быть при деле, не имея перерывов на свободное и бесконтрольное творчество, дабы всякая дурь не забивала его беспокойную голову. Поэтому из садика, где я проводил все будние дни, возвращаясь домой только к выходным, меня незамедлительно определили в лучшую школу города, где моя занятость просто зашкаливала. В то время, как все нормальные дети шалили на дворовых площадках, смотрели телевизор и ели мороженое, пока родители были на работе, я героически посещал всевозможные продлёнки, кружки, секции, и так до выпускного, не оставляя себе ни малейшего шанса хотя бы для разового загула с одноклассниками. Отгремел выпускной, который я провёл, плотно зажатый между родителями, а потому неприлично трезвый, что несправедливо лишило меня правильных школьных воспоминаний. Потом я, так и не успев вдохнуть глоток свободы, направился подавать документы в высшее учебное заведение. Там я наконец смог проявить все эмоциональные порывы моей творческой души, и сейчас я полностью уверен, что родители позволили слабину вполне сознательно, чтобы в дальнейшем скрутить меня свой опекой уже намертво. Как и следовало ожидать, никто после окончания университета не собирался давать мне возможность самоопределиться и выбрать деятельность по душе. Родного сына пустили, как охотничьего пса, по следам доблестных родителей.

Конечно, нефтегазовая сфера.

Конечно, экономист.

Конечно, не без Папенькиных связей.

Ну и конечно, меня, блин, никто меня не спросил, хочу ли я туда.

Но я пошёл, вспомнил свои главные качества и понял, что не пропаду. Просто не имею права пропасть. Меня определили в главный газовый Клоповник страны. Место, откуда снабжались все дочки, внучки и прочие «родственники» «Синего факела». Эта такая организация, которая типа была предназначена для снабжения газовой отрасли всяческим оборудованием, материалами и прочими необходимыми штуками. Офис представлял собой многоэтажное здание, где обитала куча снующих туда-сюда людей, основной состав которых формировался из кучи старых пердунов, сосланных сюда за разные заслуги со всех регионов страны. Должности здесь передавались практически по наследству, и был даже свой прейскурант на особо хлебные места. Для большинства переезд сюда знаменовал собой верхушку карьерной лестницы, да и все-таки это Москва, не убогий Мухосранск. У многих к моменту перевода давно были готовы московские квартирки, не только для себя, но и для детей и даже внуков. Это были обеспеченные, самодостаточные патриоты промышленности страны. Они, как и присуще всем патриотам, болели за дело, но чаще всё-таки болели с похмелья. Работа такая, что поделаешь, утром совещание, днём — селектор, вечером — неофициальное или официальное мероприятие. Один хрен — все равно пить. А по их мордам так и не скажешь сразу, холёные, чисто выбритые. Лишь лёгкие тени под глазами при пристальном рассмотрении могли выдать следы вчерашних совещаний.

Вашего покорного слугу приняли в один из важнейших департаментов, который отвечал за снабжение многочисленных строек страны. Строек было настолько много, что департаменты плодились как мухи, не успевали завершить одно строительство, как параллельно начиналось другое. Масштабность проектов требовала людей, но кадровая проблема запросто решалась за счёт нескончаемой череды дочек, внучек и племянников почётных переселенцев. Родственные связи здесь особенно ценились, это я понял без дополнительных инструкций. Меня назначили для начала рядовым специалистом, объяснили в двух словах мой функционал, рассказали структуру моего подразделения и даже выделили рабочий стол. Основное я уловил сразу — новеньким на начальном этапе лучше сидеть и не высовываться, делать, что тебе говорят, и меньше сплетничать с остальными.

Не скажу, что меня очень вдохновил мой карьерный старт, на удивление, почти сразу появилось ощущение некой независимости и причастности к важному процессу. В дополнение к изменению моего ежедневного графика в срочном порядке потребовалось купить строгий костюм, галстук и состричь мои неблагородные вихры. С вечеринками пришлось на время попрощаться, я рассудил, что негоже будущему топ-менеджеру являться на работу со свежим перегаром и явными следами бурной ночи на помятом лице.

Так начался мой гнусный путь в «Синем факеле».