Мisol

Jasmin Leily, 2022

Неизвестность пугает своей неизбежностью. Каков твой выбор? Безудержен нетленный миг судьбы… Марьям – врач-гематолог, избравшая своей миссией спасение чужих жизней, тотально отдавая им всю себя без остатка. Познав неожиданное чудо счастья и любви, она столкнулась с огромной болью потери и жестоким предательством. И несмотря на всю тяжесть испытаний, нашла в себе силы ЖИТЬ, начав все с чистого листа…

Часть I

Первозданная суть жизни закалит сердце трепетной любовью, преобразуя спрятанную в нем тьму во свет и раскроет истинный смысл бытия.

Неизвестность пугает неизбежностью, слившись воедино с тотальностью вечной судьбы.

Безудержен ее нетленный миг…бесконечные порталы червоточин людских сомнений и отложенных решений…

Тяжело выдохнув, я устало провела рукой по лбу. Отделение и так переполнено до отказа, а тут еще эта поступила! Куда их всех девать?!

Я сделала над собой усилие, и собрала остатки воли в кулак:

— Возле окна стоять нельзя, может продуть.

— Смотри.

— Куда?

— Видишь там?

Мне пришлось сесть на корточки и приблизить голову к ее уху: передо мной предстали черты ее лица — небольшой нос, вздернутый кверху, припудренный редкими веснушками. Пухлые детские губки, растянувшиеся в застенчивой мягкой улыбке.

— А что я должна там увидеть?

— Ты же нравишься ему!

— Отойди, пожалуйста, от окна! Дует ветер, и ты можешь простудиться.

— Моему другу! Он говорит, что у тебя доброе сердце, но ты очень сильно устаешь. Поэтому такая злая.

Терпение лопнуло. Мало того, что дежурство началось с поступления девчонки из детдома, а с ней у меня сто процентов будет куча бумажной волокиты, так еще и выдумки в стиле каких — то там друзей, которым я нравлюсь?!

Девочка отвернулась от окна и посмотрела мне в глаза. Я набрала в рот воздух, чтобы привычно отчитать ее в духе всех самых строгий традиций, но остановилась на полуслове, забыв все, что хотела сказать.

Впервые во взгляде больного ребенка отсутствовало это выражение!.. Понимание неизбежности своей участи, ужасающее и пронизывающее недетское смирение. Она сияла каким — то удивительным блеском: будто знала, что конца не будет! Что есть что — то более важное. То, что невозможно постичь простым человеческим умом.

— Что такое осень?

— Осень? Ну, это время года, которое…

Девочка отрицательно мотнула головой:

— Это лесная фея, старшая сестра лета! Все думают, что она помогает лету перейти в зиму, но это не так. Она от солнца преклоняет природу к земле. Возвращает нас к маме…

Внутри меня что — то резко оборвалось и рухнуло вниз. Мозг автоматически начал обдумывать сказанное ею и сделал вывод, что, скорее всего, болезнь девочки прогрессирует. Возможно, дело в галлюцинациях?

— А знаешь, кто мне это рассказал?

— Кто?

— Мой ангел! Когда я открываю глаза, он стоит рядом со мной и говорит, что хоть мама сейчас далеко от меня, но придет день, когда мы снова с ней встретимся!

Мое сердце глухо забилось.

Девочка повернулась к окну.

— А знаешь, о чем поют деревья?

— Нет.

— Об одиночестве, грусти, печали, тоске… Они многое могут рассказать. Стоит только прислушаться!

Мне захотелось узнать, кто из взрослых поместил эту чушь в ее голову, но медсестра выдернула меня в одиннадцатую палату. На этот раз мягко и без давления, я снова попросила ее отойти от окна и направилась к другому пациенту. Обернувшись, я увидела, как девочка водит указательным пальцем по стеклу…

***

На следующий день во время обхода с заведующей я задержалась у ее постели. В истории болезни она была записана, как Соня Авдеева.

— Соня, как давно к тебе приходит твой друг?

— Я не помню. Он всегда был со мной.

— Угу.

— А хочешь я тебе кое — что покажу?

— Нет. Не хочу.

Неожиданно, девочка поцеловала меня в нос и прошептала на ухо:

— Пойдем! Я докажу тебе, что ничего не придумываю!

Я вспыхнула и почувствовала, что краснею.

— А я и не сомневалась в твоих словах!

Через минуту Соня снова стояла возле «своего» окна и махала мне ручкой, чтобы я подошла ближе.

— И? Что я там должна увидеть?

— Слышишь музыку?

— Какую музыку?

Девочка улыбнулась еще шире и тихо рассмеялась. Ее смех напомнил мне чириканье воробья. В голубых глазах заплясали искорки радости, на щеках поселился румянец.

Я посмотрела в окно — на территории больницы сидел мужчина. Интересно, кто его впустил?

— Сонь, какую музыку ты слышишь?

Соня была уже в двух шагах от выхода из отделения. Волосы у меня на теле встали дыбом: этот ребенок сошел с ума?!

Добежав до нее, я резко схватила ее за руку и прикрикнула:

— Соня, тебе нельзя выходить на улицу!

Из глаз девочки брызнули слезы, и она побежала в свою палату. Я медленно выдыхала. Господи, ведь все было так спокойно и хорошо!..

Я зашла к ней в палату. По счастью, мы были одни.

— Сонечка, прости, что накричала на тебя. Я была очень груба.

Подойдя к ее кровати, я положила руку на худенькое плечико. Оно еле заметно дернулось, и я услышала тихий всхлип. Тяжело вздохнув, я погладила ее по головке и с нежностью в голосе прошептала ласковые слова. Я боялась, что состояние девочки может ухудшиться. К тому же, наше едва начавшееся с ней знакомство, может оборваться на весьма неприятной ноте.

— Соня, я не могу тебе этого разрешить!

— Только ненадолго, пожалуйста! Я тепло оденусь. И на лицо обязательно маску!

— Не канючь.

— Ну, пожалуйста, тетя доктор!

— Марьям Руслановна.

Я изо всех сил старалась не поддаваться обаянию этой маленькой хитрюшки. Получалось слабо.

Соня прильнула ко мне и, обняв за талию, попросилась на руки. Малышка прекрасно знала, как ловко добиваться своего!

Я таяла. Не знаю каким образом, но этот ребенок растапливал мою привычную сухость и вил из меня свои веревки.

— Хорошо, но только на десять минут! Не больше.

Во взгляде Сони на мгновение мелькнуло удивление, быстро сменившееся искрящимся доверием и радостью.

— Спасибо, Марьям!

***

— А когда ты услышала музыку?

Девочка шла рядом, держа меня за руку. На лице была куча масок, укутана по самое горло.

— Он уже два дня играет. Я слышу его, когда подхожу к окну.

Я боялась, что «Музыкант» окажется очередной выдумкой. Как объяснить малышке, что это плод игры ее воображения?

Не заметно мы подошли к маленькой аллее из деревьев, расположившейся на территории больницы. Осень уже вступила в свои права: под ногами хрустели разноцветные опавшие листья, их ворохи хаотично перемещались ветром в разные стороны, попадая нам на ботинки и одежду. Неожиданно в моем сознании жидким ярким пламенем вспыхнули недавние слова Сони: воображение нарисовало пронзительно красивую женщину, одетую в тонкое платье из осенних листьев, довольно дикую, почему — то напомнившую мне амазонок из Бразилии. Твердым крепким шагом она шла рядом с нами и ободряюще улыбалась. На долю секунды, мне показалось, что сейчас она коснется меня, и я рассыплюсь миллионами маленьких искр и забуду обо всем, что тревожит меня… неожиданно мой слух уловил звуки музыки. Так это правда?!

Я увидела мужчину, игравшего на виолончели. Высокого роста, метр восемьдесят, брюнет с темно — карими, почти черными глазами и коротко остриженными под ежик волосами. Лицо его было стиснуто тяжелым подбородком, от чего казалось массивным и пугающим. Линия губ была сжата сурово и властно.

Откуда он взялся?..

Взглядом я поймала Соню. Девочка продолжала держать меня за руку и, не отрываясь, восхищенно смотрела на незнакомца. Ее лицо светилось!

Я перевела взгляд на Музыканта. Возможно, то, какими глазами девочка посмотрела на него, повлияло и на меня. Я больше не видела в нем пугающего меня человека. Неожиданно для себя я обнаружила, что он живет в своем особенном мире! Глаза его были плотно закрыты, а губы растянулись в довольной улыбке.

Мужчина повернул голову в мою сторону и, ухмыльнувшись, весело и с задором подмигнул. Я зарделась и тихо вздрогнула. Внутри поселилось смятение. Но, вспомнив, что я не одна, я машинально оглянулась в поисках Сони.

Девочка стояла вплотную к Музыканту:

— Как у тебя получается так играть?

Мужчина прищурился от солнечного света, ударившего ему в глаза и, бросив короткий вопросительный взгляд на Соню, заинтересованно спросил:

— Как так?

— Словно это единственное, что у тебя осталось. Как будто это последнее мгновение твоей жизни.

Я тяжело задышала.

Соня стояла напротив Музыканта и не сводила глаз с его лица. Тот отложил в сторону свою виолончель и задумчиво ответил:

— Странно слышать от такой маленькой девочки слова, что не всегда услышишь от взрослого.

Соня весело хмыкнула и дернула своим худеньким плечиком.

— Мне пришлось рано повзрослеть.

Я почувствовала смущение от нахлынувших на меня чувств. В голове вихрем один за другим крутились вопросы. Кто этот человек? Откуда он взялся? Кто вообще разрешил ему здесь играть?!

Музыкант ухмыльнулся в ответ, словно понял, что — то незримое, что крылось за ответом Сони:

— Никто не знает, что будет в следующую минуту. И я тоже.

Девочка продолжала настаивать на своем:

— Но ведь у тебя впереди целая жизнь?

Собравшись духом, я решилась прекратить этот разговор. Ребенок слишком долго находился на улице!

Я подошла к Соне и взяла ее за руку. Нам надо было вернуться в отделение. К моему удивлению, мужчина едва заметно кивнул головой, соглашаясь со мной, и произнес вслух:

— Смотря, что ты подразумеваешь под словом «целая». Годы или минуты. И то, и другое можно назвать жизнью.

Я совершенно не понимала смысла их слов. Нетерпеливо застучав ногой, я резко щелкнула пальцами, стремясь обратить их внимание на себя.

Но мои намеки вполне «успешно» были проигнорированы.

— Это, наверное, ваша дочь?

— Нет! Это моя пациентка.

— Вы работаете врачом в больнице?

А по моему халату не видно?..

— Да!

Я быстро прочистила горло:

— А что вы здесь делаете? Кто вам разрешил играть на территории больницы?

Сделав ударение на слове «вам», я скрестила руки и вопросительно уставилась на «Музыканта».

— Меня зовут Саид Бугдаев. У меня есть письменное разрешение главного врача и пропуск.

Смерив его изучающим взглядом, я молча взяла протянутые документы.

— И с каких это пор, интересно, Музыканты играют в медицинских учреждениях? Первый раз такое вижу.

— Это моя личная инициатива.

— Понятно.

— Не возражаете, если перейдем, на «ты»?

В глазах Музыканта заплясали чертики.

— Нет.

Интересно, что же такого должно было случиться, что этот субъект «решился» на такое?..

Я открыла было рот, чтобы озвучить свой вопрос, но не успела. Соня, до этого молча стоявшая рядом со мной и державшая за руку, подошла к Саиду, и тихо сказала:

— Сыграй, еще. Мне это нравится!

Музыкант широко улыбнулся и, незамедлительно выполнил ее просьбу.

***

Русые волосы девочки на голове сменила тонкая батистовая косыночка зеленого цвета. Соне, как и всем пациентам сбрили волосы после начавшегося курса химиотерапии.

Ее рассказы о «таинственном друге» меня беспокоили. Вдруг это связано с инфильтрацией бластными клетками внутренних органов или центральной нервной системы*?

Инфильтрация — это когда «плохих» клеток, или бластов, убивающих здоровые клетки организма, становится больше. Они попадают во внутренние органы, способствуют их разрушению, ухудшая физическое состояние ребенка. При поражении центральной нервной системы у детей наблюдаются галлюцинации и различные бредовые состояния.

Но анализы показали, что у девочки все относительно в порядке, насколько это возможно при ее состоянии здоровья. Тогда чем объяснить мою тревожность?

Отбросив назойливые мысли, я подумала о том, что ребенку надо бы повторить анализы крови и костного мозга, и сделать КТ*. После этого станет ясно, как дальше поступить. Возможно, придется похлопотать о ее переводе в Москву. Там возможности лечения шире, чем у нас.

— Сонь, скажи, а как часто «твой друг из окна» приходит к тебе?

Соня негромко рассмеялась и посмотрела куда — то в сторону от меня.

— Ты же с ним вчера познакомилась. Это наш Музыкант. ***

Дети, больные раком, — очень благодарные пациенты. Они не плачут от боли, когда у них берут кровь, не зовут маму, потому что им одиноко. Я каждый день вижу их глаза: на первый взгляд в них печаль и вечная тоска. Но в глубине — жизнь в особенном мире, где болезнь становится проводником и другом.

Я не имею в виду, что у них отсутствует страх перед ней. Нет. Просто они твердо смотрят ей в лицо и принимают все, что дает им жизнь, с любовью.

У человека, никогда раньше не присутствовавшего в нашем отделении гематологии и не видевшего тяжелобольных детей, пребывание в таком месте может вызвать шок. Когда заходишь туда впервые, кажется, что это пустынная обитель горя и тихой скорби. Безжизненные лица родителей, потерявших всякую надежду на выздоровление. Грустные глаза детей. Сами стены пропитаны болью, а время остановилось в своем течении.

Но это весьма ошибочно. Мои пациенты умеют радоваться жизни и быть благодарными за все, что имеют.

Каждый родитель, каждый ребенок надеется на выздоровление или выход в стадию ремиссии. Когда они первично поступают в наше отделение, в их глазах — надежда! Что диагноз не подтвердится, что, может быть, это ошибка лечащего врача… Они смотрят на меня с мольбой, прося о чуде.

Я собираю анамнез, назначаю анализы и понимаю, что не могу им ничего обещать. Я не Господь Бог. Я не могу предугадать, каким дальше будет развитие болезни. Есть статистика по заболеваниям, есть протоколы, в которых прописано лечение, есть то, что помогло моим предыдущим пациентам. Есть результаты ремиссии, когда бластные клетки уходят из крови и состояние ребенка улучшается. Он выписывается из стационара и прикрепляется к врачу в поликлинике, наблюдающему дальше его состояние. А есть и посмертные эпикризы, вручаемые мной обезумевшим от горя родителям…

Тяжело больные дети, это такие же дети, как и все. Они рисуют, поют, танцуют, ставят спектакли. Живут обычной жизнью обычного ребенка. Развиваются и взрослеют.

Среди моих пациентов были и те, кто не смог выйти в ремиссию*, не смотря на проведенное лечение. С одной стороны, надежда, с другой… невозможно предсказать какой — либо исход. Лишь наблюдать состояние ребенка и делать свою работу, отдавая ему любовь, как умеешь.

Мы — гематологи* помним все имена наших пациентов, потому что они лечатся у нас годами! Наша задача состоит в том, чтобы убедить их родителей не сдаваться. И говоря о том, что в процессе лечения у нас есть шансы выйти в ремиссию, мы прекрасно осознаем, что ждет наших маленьких пациентов: бесконечные химиотерапии, боль, слабость, огромные дозы лекарств, убивающие здоровые клетки тела изнутри. Но даже это не отнимает у нас веры в то, что болезнь можно победить и что жизнь каждого нашего пациента стоит того, чтобы за нее бороться.

***

Я провела обследование Сони, и оно не выявило никаких поражений головного мозга.

Я предположила, что девочка, скорее всего, пытается заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти мамы. Когда Соня призналась мне в этом, я впервые увидела, какую невыносимую боль она испытывает. Ее глаза, в которых еле сохранялась жизнь, готовы были сдаться напору тяжелой болезни и мне стало непривычно страшно при виде этого.

Соня родилась в маленьком ауле в Ставропольском крае. До восьми лет жила с мамой Елизаветой Анатольевной Авдеевой. Отец ушел из семьи, когда девочке исполнилось два месяца. Она ничего не помнила о нем. Елизавета Анатольевна работала учительницей русского и литературы в соседнем селе. Из рассказов Сони о маме, я узнала, что та любила свою дочь до беспамятства и заботилась о ней, максимально стараясь заменить отца. Девочке покупали все самое лучшее. Соня рассказывала о ней с неприкрытой трепетностью и любовью. Перед сном каждую ночь Елизавета Анатольевна читала дочери детские сказки, (это была их традиция), подолгу разговаривая с ней о сказочных персонажах, и прививала любовь к фольклору и искусству…

Казалось бы, мать Сони должна была работать учительницей до самой старости, а Соня должна была вырасти и дальше пойти по ее стопам. Но судьба решила иначе.

Администрация школы, в которой работала Елизавета Анатольевна выделила для детишек, живших в соседнем ауле, маленький желтый автобус. На нем вместе со своими учениками женщина ездила на работу и обратно домой.

В тот роковой день, когда Соня осталась сиротой, Елизавета Анатольевна рано освободилась. Вся методическая работа была выполнена, уроков по расписанию не было.

Школа работала в две смены. Автобус приезжал к двум часам дня и к пяти вечера, к концу каждой смены.

Елизавета Анатольевна, освободившись в районе двенадцати часов, не дожидаясь автобуса, отправилась домой пешком. Два села соединялись между собой широкой проезжей частью. По бокам шли «местные тропинки» для жителей.

В это же время из кафешки вывалился парень. Бурная ночь отпечаталась на его лице тяжелыми следами утреннего похмелья и яркими последствиями недавнего кутежа. Домой он ехал на машине. Елизавета Анатольевна шла недалеко от проезжей части. Парень, чья голова гудела от выпитого накануне алкоголя и бессонницы, проезжая мимо нее, на мгновение закрыл глаза. Опомнившись, он инстинктивно дернул руль влево, уклоняясь от встречного движения и свернул в кювет. Оба погибли на месте.

Девочка осталась одна. У нее не было ни бабушек, ни дедушек. Отец не объявился.

Каким-то образом история о том, как именно погибла ее мама, дошла до Сони. Она не проронила ни слезинки. Лишь сидела на диване и смотрела в одну точку прямо перед собой. Она отказывалась от еды, перестала разговаривать с окружающими.

На время похорон заботу о Соне взяла на себя соседка, хорошо дружившая с мамой девочки. Соня переехала к ней жить. Женщина была невероятно встревожена ее душевным состоянием. Обратившись к своей знакомой, работавшей в районной больнице, она похлопотала о том, чтобы Соню положили в отделение неврологии. Там она находилась под присмотром специалистов.

С раннего возраста девочка не отличалась крепким здоровьем и часто болела, ее юный организм нуждался в питательных веществах, а насильно накормить ее никто не мог. В больнице ее держали на парентеральном питании.

Соня целыми днями не выходила из своей палаты. Врачи и медсестры старались максимально окружать ребенка заботой и любовью. Село было небольшим, и все были в курсе случившейся трагедии. Заведующая отделением попросила санитарку приглядывать за ней и не оставлять одну. Постепенно, проявив недюжинное терпение, сердобольная женщина добилась того, чтобы девочка рассказала ей о своей боли и расплакалась в ее объятьях. Ребенку стало легче, и на следующий день она понемногу начала оттаивать. В течение недели Соня постепенно перешла на обычное питание и стала выходить из своей палаты. Боль от потери мамы стихала, и девочка приходила в себя.

Через два месяца ее перевели в Ставрополь, в городской детский дом. В его стенах Соне предстояло новое испытание. Ей необходимо было учиться жить одной, без родительской ласки и тепла.

Девочка пережила невыносимый ужас: потерять мать, оказаться с чужими людьми в незнакомом городе!..

Через полгода Соня заболела ОРВИ. Педиатр прописал противовирусные препараты, и девочка пошла на поправку. Но через неделю ребенок начал жаловаться на головные боли. Ее тошнило, кровоточили десны. Два раза из носа шла кровь. Лечащий врач провел тщательное обследование: общий анализ крови показал увеличение лейкоцитов в крови, наличие бластных клеток* в периферической крови, снижение сегментоядерных нейтрофилов* и увеличение лимфоцитов.* Врач предположил у ребенка острый лимфобластный лейкоз* и направил Соню к гематологу.

Утрата привела к тяжелой болезни, и Соня оказалась в больнице, где я работала.

Я не могла стоять в стороне, видя, как маленькая девочка одна справляется с этой трагедией. Я знала, что никогда не смогу заменить ее родителей. Но я могла стать для нее другом, чтобы девочка не ощущала себя одинокой.

Я стала уделять ей больше внимания, чем остальным моим пациентам, проводила с ней все свободное от работы время. Поначалу Соня замыкалась в себе — столь интимный рассказ о ее боли, ее уязвимости, ее потере поспособствовал тому, что она начала отстраняться от меня, уходя в свою палату и предпочитая проводить больше времени наедине с собой и своими мыслями. Но я не сдавалась, прекрасно понимая состояние маленького ребенка. Это тяжело для взрослого человека, не говоря уже о десятилетней девочке!

Врачи нашей больницы, согласно моим назначениям приходившие к Соне, были очень доброжелательными, милыми людьми. Но ни один врач не сможет заменить маму и папу.

Наверное, хуже всего девочке давалось присутствие родителей детей, лежавших вместе с ней. Видя каждый день ее окутанные печалью глаза, я не находила себе места, не зная, как помочь ей.

Наконец, мне улыбнулась удача и судьба предоставила новый шанс сблизиться с Соней. Девочка привычно стояла у окна. Я смирилась с этим и незаметно следила за тем, чтобы все окна были плотно закрыты и не дули сквозняки. Заговаривать со мной она не решалась — рана все еще была свежа, да и я не знала, что ей ответить. У нее было столько вопросов, на которые я не знала ответов. По возможности я засекала время, когда она подходила к окну и в перерывах между заполнением протоколов лечений и историй болезней следила за тем, чтобы это длилось не более двух часов. Ребенок был слаб после химиотерапии, длительное стояние на ногах могло навредить ей.

В тот день у моего пациента с рецидивирующим хроническим миелоидным лейкозом* была назначена стернальная пункция*. Он лежал в реанимации, куда его перевели во время дежурства одного из моих коллег в связи с начавшейся пневмонией. Пациенту было четырнадцать лет. Вечером у него поднялась температура и дежурный доктор не мог сбить ее на протяжении двух часов. У подростка развилось осложнение на фоне индукции. Индукция является первым этапом в лечении острого или хронического лейкоза. Она включает в себя химиотерапию лекарственными препаратами, убивающими опухолевые или бластные клетки. Наряду с бластами химиотерапия убивает и здоровые клетки организма. Это может ослабить иммунитет и привести к различным инфекционным осложнениям. Подростка перевели в реанимацию для оказания необходимого лечения.

Я ушла в реанимацию и отсутствовала около трех часов. Вернувшись в отделение, я по привычке подошла к посту медсестры, чтобы сделать необходимые записи и увидела, что Соня продолжает стоять возле окна. Больше трех часов! Куда смотрят медсестры?! Бросив все свои дела, я быстро подбежала к ней и в необъяснимом порыве схватила за худенькие плечи.

— Соня, тебе нельзя столько стоять возле окна! Ты тяжело болеешь, ты же можешь…

Соня улыбнулась! Впервые за долгое время пребывания в отделении, девочка мне снова улыбнулась! Сердце болезненно сжалось и гулко застучало в груди.

— Он приходил ко мне!

— Кто? Твой друг?

— Да, мой друг. Он подарил мне вот это.

Соня достала маленькую игрушку в виде виолончели и такой же миниатюрный смычок.

— Он сказал, что научит меня играть, когда мне станет легче. Правда здорово!

— Правда, малышка… правда…

Я обняла ее и прижала к своей груди. Сердце разрывалось на части от тоски.

— Он передавал тебе привет, Мари.

— Мари?

— Это он тебя так назвал! Правда, красиво?

— Правда, малышка… правда…

***

Как восхитительно, когда желания исполняются легко! Как восхитительно, когда радость и беззаботность дают твердое чувство уверенности и внутреннего покоя. Сюрпризы приносят лишь удовольствие, а неожиданности оставляют только сладчайшее послевкусие.

Но что делать если, случился стук сердца, вдох, выдох, и нет возможности образоваться слову и мысли?..

Что делать, если внутри тебя зияет огромная дыра, и ее невозможно ничем заполнить. Только слиться с ней и позволить ей себя уничтожить…

Я бы никогда не решилась открыть свое сердце и рассказать эту историю на просторах интернета… она личная, она — моя!..

Но каждый раз, вспоминая тебя, моя малышка, я стыжусь своего малодушия…

***

Саид Бугдаев незаметно вошел в разряд «местной знаменитости». Многие молоденькие медсестры и доктора пытались обратить на себя его внимание, но он мягко отклонял их предложения. Это порождало среди женщин слухи о том, что причиной его холодности была неразделенная любовь. Мужчины соглашались с этим утверждением, глубоко убежденные в том, что «сто пудово его бросила бывшая», и выражали солидарность его поведению. Были и те, кто, не смотря на отказы не оставлял надежд растопить лед сердца Бугдаева.

У меня Музыкант не вызывал никакого интереса. В моей жизни существовали только работа и Соня. Они были ее главным смыслом. В свободные часы, я заходила в палату к моей девочке, и мы вместе раскрашивали различные детские картинки. Точнее, я сидела рядом и смотрела на то, как она рисует. У ребенка проявился потрясающий талант к рисованию! Моя душа искрилась счастьем от созерцания столь прекрасной и трогательной картины. Во время занятий творчеством у нее настолько загорались глаза, что я невольно трепетала от радости и восторга.

— А, Марьям Руслановна! Здравствуйте.

Алия Артуровна, воспитательница, приглядывавшая за Соней, запыхалась в дверях.

— Здравствуйте, Алия Артуровна. Смотрите, что нарисовала малышка.

— Какая красота, Сонечка! Какая ты молодец! Умница!

Соня радостно зарделась, и смущенная, посмотрела на меня. Я прижала ее к себе и крепко поцеловала.

— Мы хотим ненадолго, минут на двадцать выйти на улицу. Вы как?

Алия Артуровна понимающе кивнула и ответила:

— Ой, хорошо! Я как раз домой по — быстрому сбегаю. Я же напротив больницы живу.

Отлично.

— Конечно, идите! Все будет в порядке. Я присмотрю за Соней.

Малышка уже стояла возле двери палаты. Ей не терпелось пойти к своему другу Музыканту.

— Мари!

Саид Бугдаев ошеломленно взъерошил волосы. Все же стоило признать, что атмосфера в больнице с его появлением значительно улучшилась: врачи неохотно, но отмечали, что многие пациенты стали лучше себя чувствовать и быстрее шли на поправку. Я в свою очередь также не могла отрицать того факта, что Музыкант помогал детям в терапии восстановления. Они приходили с ежедневных многочасовых прогулок счастливые и довольные. Родители стали чаще улыбаться друг другу, и даже санитарки меньше ругались на нерадивых пациентов, проскальзывавших в больницу без бахил.

Хотя, признаться честно, я была абсолютно уверена, что эта прихоть «местного бизнесмена» быстро улетучится, и он прикроет лавочку со своими благотворительными концертами, свалив из больницы.

Но я ошиблась! Саид на удивление совершенно не оправдал моих ожиданий. «Эта прихоть» исполняла свои концерты на территории больницы уже два месяца.

— Не знал, что ты приходишь послушать мою игру!

Голос Саида не скрывал искренней радости и… волнения!..

Я почувствовала, что краснею.

— Да, Саид, прихожу. И я не одна.

Из моей спины выглянула Соня и с победным криком прыгнула к нему на руки. Послышался звонкий смех, громкие причмокивания и воздух заискрился весельем.

— А ты меня не увидел! Ха — ха! Я тебя провела!

Саид громко расхохотался.

— Ну ты, звезда!

Он повернулся ко мне, взглядом приглашая присоединиться к ним.

Его непринужденность и легкость почему — то смутили меня. Стараясь не показывать своих чувств, я невозмутимо поправила волосы и посмотрев ему в глаза, мягко сказала:

— Сыграй для нас, Музыкант.

Однако, как быстро эти двое успели сблизиться!..

Саид заиграл: наполненная теплой светлой грустью, музыка шелковой вуалью окутала уставшие струны моего сердца и погрузила каждую клеточку тела в безмятежное чувство покоя и тающего блаженства. Я не переставала дивиться тому, насколько безгранична и тонка душа этого человека. Кто ты, Музыкант? С какой планеты? Неужели земной человек может дарить подобное наслаждение одной только игрой на виолончели?..

Он будто услышал мои мысли и задумчиво посмотрел на меня. Его глаза покрылись поволокой, и я утонула в их бездонной черной пропасти, незаметно покорявшей меня своей воле и медленно тянувшей туда, откуда нет возврата.

Осенняя меланхолия… калейдоскоп цветов — альянс… последний поцелуй уходящего торжества красок. Прощальный вздох мучительно пленительных чувств и нежность тающих оттенков…

Соня села рядом с ним на лавочку и задумчиво уставилась в пустоту. Я подошла к ней и мягко обняла за голову. Неожиданно, Саид остановил свою игру:

— Хорошо выглядишь, малышка. Когда выписываешься?

— У меня острый лимфобластный лейкоз. Две недели была химиотерапия. Сейчас еще один курс. Мне дают сильные лекарства, они помогают убить плохие бластные клетки внутри меня. Как закончиться терапия, тогда, может быть и выпишут.

Внутри меня все сжалось от ледяного холода. Она говорила об этом так обыденно, будто это были ежедневные домашние задания в школе. Мне стало страшно от того, насколько ребенок привыкает к таким вещам. Они стали неотъемлемой частью ее жизни.

Музыкант пристально посмотрел на Соню, и на долю секунды мне показалось, что в его глазах промелькнула боль. С минуту повисло тяжелое молчание. У меня появилось дикое желание заполнить эту паузу. Но Саид опередил меня:

— Что скажут друг другу две искалеченные души? Та, что еще не успела расцвети и угасает, и та, что живет в тени болезни, накрывшей ее подобно черной мгле…

Удивленно взглянув на него, я не поняла ни слова из того, что он сказал.

— Что ты имеешь в виду?

Задумчиво посмотрев в мои глаза, он еле заметно качнул головой.

— Сонь, подойди ко мне, пожалуйста. Присядь рядом. Мари…

Он смущенно взглянул на меня:

— Кстати, ты не возражаешь, что я называю тебя Мари?

— Нисколько! Мне нравится.

Я зарделась и поспешила сесть рядом с Соней, в ожидании продолжения разговора.

— Отлично. Мари.

Музыкант коротко ухмыльнулся и ненадолго замолчал. После короткой паузы голос его зазвучал немного хрипловато:

— Эта история началась давным — давно. Еще задолго до существования человечества. Тогда даже Боги помнили себя маленькими детьми, а Вселенная только совершала свои первые хрупкие шаги.

В те далекие времена на планете Земля жили только Ноты. Они не знали ни горечи, ни разочарования: ими правила Королева Музыка! Годы, столетия летели как мгновения вечности, казавшейся незыблемой в своей нерушимости. Музыка была очень мудрой правительницей и поддерживала порядок во всем своем королевстве.

Саид смотрел куда — то вдаль, а я ощущала силу, исходившую в этот момент от него. Дервиш из далекой пустыни…

Я перевела взгляд на Соню — девочка, зачарованно ловила каждое его слово, боясь, что — либо упустить. Незаметно сев поближе, я обняла ее и ласково притянула к себе.

— Все шло своим естественным чередом. Ноты создавали Аккорды, вырастая, те превращались в Созвучия. Во всем царила гармония! Благодать была связующим звеном между каждым элементом системы, а любовь слыла единственным языком общения и всеобщего процветания. Но случилось так, что однажды, к ним, нагрянула неожиданная гостья. Ее черты невозможно было разглядеть под черным и даже мрачным плащом! Но Музыка была истинной правительницей и всегда радовалась вновь прибывшим гостям. Она оказала той поистине радушный прием! Гостья поведала им много тайн и среди них была та, что легла в основу этой истории. Оказывается, королевство Музыки окружали другие миры: они не одни на Земле! Музыка настолько пришла в восторг от этой новости, что ей нестерпимо захотелось узнать больше обо всех мирах: любопытство одолевало ее изнутри. Королева была готова на что угодно, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на эти чудеса! Гостья согласилась рассказать, как это осуществить, но только за определенную плату. Музыка незамедлительно согласилась, тем самым выполнив ее требование, посчитав его незначительной ни к чему необязывающей просьбой. Тайна стала доступна Королеве, и она открыла было рот, дабы расспросить об озвученной оплате, но Гостья исчезла, так и ничего не потребовав взамен.

Я слушала, затаив дыхание: сюжет настолько завораживал, что хотелось как можно быстрее узнать, что же было дальше!..

— Вскоре они обнаружили мир людей. Тогда на Земле царила только радость! Люди жили в согласии и счастье. Души их были чисты, а сердца наполнены светом. Музыке очень понравился их мир, она решила поселиться в нем навсегда! Она издала указ о том, чтобы лучшие мастера ее королевства начали работу над созданием инструментов, ставших вскоре пристанищем для ее подданных Нот. Так появились пианино, скрипка, виолончель, контрабас, флейта, домра и многие другие музыкальные инструменты! Люди щедро оценили дар, преподнесенный Музыкой, и возвеличивали ее на всех своих торжествах. Все были бесконечно довольны и счастливы! Но однажды, когда никто не ждал, а Музыка и Ноты уже давно позабыли о ее существовании, появилась Та Самая Гостья. Она обратилась к Королеве с требованием, чтоб ее просьба была тотчас же выполнена! Музыка резко остановила игру своих подданных, так как узнала ее. Гостья назвала себя Болью. И ценой за ее услугу стала Болезнь.

Саид замолчал. Я боялась даже шевельнуться — такую красивую сказку мне довелось услышать впервые!

— Так значит, Болезнь невозможно победить, и она навсегда останется жить в нашем мире?

Соня задумчивым печальным взглядом посмотрела на взрослого мужчину. В глубине ее глаз застыли слезы. Маленький огонек надежды, еле теплившийся внутри, казалось, готов был исчезнуть навсегда. История о Королеве Музыке и Боли проникла до самой глубины ее сути и отчаяние, прозвучавшее в ее голосе побудило меня умоляюще взглянуть на Саида. Девочке необходима была вера в то, что она может победить свою болезнь!..

— Не все так просто, милая.

Саид, мягко улыбаясь, взял Соню за руку и потрепал по головке.

— Ты знаешь кто такая Мисоль?

Соня отрицательно качнула головой, продолжая с испуганным ожиданием смотреть ему в глаза.

— Я знаю только ноты Ми и Соль. А между ними Фа.

— Но знаешь ли ты, что вместе ноты Ми и Соль образуют идеальное созвучие?

Саид вслед за Соней перешел на шепот:

— Помнишь, я тебе говорил, что Музыка была невероятно мудрой и дальновидной правительницей? Ведь не зря ее называли Королевой! Она соединила ноты Ми и Соль, так как предвидела, что Гостья может потребовать непомерно высокую цену.

— Какую?

— Жизнь! В гармонии избранного звучания этих уникальных нот родилась Дева. Ее назвали Мисоль. Она была столь юная и прекрасная, как зарождающийся новый день! Луной освещая ночь, она Солнцем сияла по утрам.

— И она смогла победить Болезнь?

Соня широко распахнула свои голубые глаза, полностью поглощенная и захваченная рассказом Саида. Мисоль, проникла в самые глубины ее детского впечатлительного и волнующегося воображения и поселялась там навеки.

— Нет, девочка, она не смогла победить Болезнь. Но пение ее легким облаком опускалось на самые потаенные уголки людских сердец и исцеляло их. Страх покидал их души и Болезнь отступала сама.

Я облегченно выдохнула.

Соня не отступала от Саида:

— А как она выглядит? Мисоль?

— Никто во всей Вселенной не сможет ответить на этот твой вопрос! Ведь у каждого она своя! Кто — то назовет ее любимой мамой, кто — то золотой рыбкой, а для кого — то она может стать любимой женщиной.

По спине пробежался холодок, и я почувствовала, как его слова электрическим разрядом прошлись по моей коже.

— Она обладает уникальной способностью принять облик самого любимого тобой существа! Говорят, что даже сама Музыка преклоняется перед ней!

— А как я могу ее увидеть?

— Слушай стуки своего сердца, малышка. Ведь она всегда рядом с теми, кто нуждается в ее помощи.

— Как моя Мари?

Сердце резко замерло и пропустило один удар. Я невольно подняла глаза и посмотрела на Саида.

— Да. Такая же добрая и нежная, как та, что стоит рядом с тобой.

Соня повернулась ко мне и тихо прошептала:

— Рядом с тобой мне совсем не страшно.

С замиранием сердца я прижала ее к себе и почувствовала, как из глаз брызнули слезы.

— А тебе и не надо ничего бояться, золотко. Ты очень храбрая девочка. Болезнь всегда склоняет свою голову перед Силой и Мужеством и уходит прочь.

***

— Лех, пойдем покурим.

— Павел, не забывайте, через десять минут нам нужно будет подняться в реанимацию.

Я оторвалась от журнала и взглянула на невозмутимую Жанну: та глядела строго на своих одногруппников. Молодец! Ведет себя как настоящий руководитель, да и учится на «отлично». Думаю, из нее получится замечательный доктор.

— Не переживай, Владимировна! Придем вовремя.

Розин ухмыльнулся и, коротко кивнув Алексею, вышел из аудитории.

Помимо основной работы в отделении гематологии, я на послтавки подрабатывала преподавателем на кафедре Детских болезней в Медицинском университете. Вела для студентов цикл гематологии*.

Я закрыла журнал и оглядела сидящих:

— Я поднимусь на второй этаж и посмотрю готов ли наш пациент. Думаю, все в курсе правил выполнения люмбальной пункции*. Ну, а если нет или, возможно, кто — то просто подзабыл — «Гугл знает все».

Я улыбнулась, и, встав со своего места, протиснулась между стульями и стеной. Мне нужно было проверить сегодняшнего «демонстрационного пациента» — Михайлова Артема. «Демонстрационный пациент» необходим студентам для оттачивания практических умений и постановки предварительного диагноза. Это обязательный элемент обучения.

У Артема было подозрение на острый лимфобластный лейкоз, и я назначила ему пункцию костного мозга. Необходимо было оценить клеточный состав костного мозга. Мальчик только недавно поступил.

В нашем отделении не было отдельного помещения для выполнения пункции, поэтому мы «арендовали» его у реаниматологов.

Я быстро прошла по подвалу и, поднявшись по лестнице, вошла в реанимацию. Подойдя к открытой двери процедурной, увидела Артема — он сидел на лавочке. Улыбнувшись, присела рядом и, стараясь его хоть немного приободрить, весело спросила:

— Привет, Тем! Ну что, как настрой? Как себя чувствуешь?

Мальчик сидел, насупившись, а в ответ на мою улыбку лишь нахмурил брови.

— Все нормально, Марьям Руслановна.

Абсолютно спокойный, без тени переживаний или, что хуже — истерики. Наши дети отличались просто исключительной стойкостью, перед любыми процедурами и обстоятельствами — вне зависимости от возраста или пола.

Я потрепала его по голове и, поднявшись с лавочки, вошла в процедурную. Медсестра как раз доставала инструменты из набора для проведения пункции.

— Здравствуй, Танюш.

Таня резко обернулась и быстро оглядела меня сверху вниз.

— Марьям Руслановна! Здрасте. Как вы?

— Нормально. Ну что, как у вас тут?

— Да, как обычно. Вы же сами знаете.

Таня пожала плечами, как бы говоря, что ничего особенного не происходит.

— Понятно.

До моего слуха донесся гул голосов — похоже, студенты уже столпились возле двери процедурной.

Я вышла в коридор и увидела их в полной боевой готовности: колпак, маска, бахилы, а у более ответственных — сменка*. Невольно ухмыльнувшись, я сказала:

— Ребят, это Михайлов Артем — наш сегодняшний пациент.

Я показала рукой на Тему.

— Мы его не будем задерживать сбором анамнеза и объективных данных, потому что у мальчика запланировано много дел. Займетесь этим позже.

Я перевела взгляд на Тему.

— Во сколько у тебя химия?

— В одиннадцать.

— Угу, понятно. Проходи в процедурную.

Артем неуклюже привстал с лавочки и вошел внутрь. Сев на кушетку, он снял майку и лег на бок.

Я подошла к столу, где уже лежал набор для проведения пункции, и, надев перчатки, повернулась к студентам.

— Люмбальная пункция выполняется для определения клеточного состава костного мозга, бактериологического*, бактериоскопического* исследований. Прокол проводится на уровне между четвертым или пятым поясничным позвонком и гребнем подвздошной кости. Прежде чем я воткну иглу, что я должна сделать?

— Обезболить место введения.

Павел, скрестив руки на груди, спокойно глядел на меня.

— Правильно, Розин. Обезболить. Для этого используется обычный двухпроцентный новокаин.

Я набрала нужное количество анестетика.

— Даша, какое положение занимает больной во время процедуры?

Повернувшись спиной к студентам, я развернула пеленки и достала раствор йода.

— Больной ложится на бок, принимая позу эмбриона. То есть, ну, максимально выгибает спину, прижав колени к груди.

— Для чего это нужно?

— Остистые отростки между позвонками, как бы, расходятся, и это освобождает место для пункции.

— Правильно.

Я повернулась лицом и попросила Тему принять нужное положение. Таня стояла рядом и корректировала движения мальчика. Я подошла к нему и пропальпировала* спину. Взяв в руки пинцет с ватой, смоченной йодом, я обработала место пункции и накрыла тело мальчика пеленками, оставив открытым лишь необходимое пространство.

— Ну что, Тем, как себя чувствуешь? Все нормально?

Я снова пропальпировала спину мальчика. Он утвердительно кивнул, продолжая сохранять полную невозмутимость.

— Отлично.

Таня достала из набора иглу и передала мне.

— Каким образом проводится укол? Аза?

— Иглу нужно держать, как пишущее перо и делать прокол как бы немного под углом, то есть под наклоном.

— Чтобы не способствовать развитию осложнений.

Я перевела взгляд от Азы и утвердительно кивнула Жанне.

— Да, девочки. Все правильно. Артем у нас проходит данную процедуру во второй раз, поэтому я думаю, сегодня мы можем обойтись без общего наркоза. Пациент у нас спокойный и адекватно переносит все наши вмешательства.

Достав иглу, я наклонилась вперед и, прощупав место укола, направила ее под небольшим углом. Проходя кожу, подкожно — жировую клетчатку, почувствовала, как она провалилась в субарахноидальное пространство*.

— Когда вводите иглу, можно задеть сосуд и тогда в ликворе будет примесь путевой крови. Для того чтобы получить адекватные результаты анализов, необходимо дать вытечь этой крови и взять на пробу ликвор соответственно без нее. Если кровь продолжает поступать в пробирку после того, как набралось четыре или пять миллилитров ликвора, значит у вас осложнения.

Из иглы начала капать белая жидкость, и я поднесла пробирку из набора, которую подала мне Таня.

— Как видите никаких примесей. Тем, как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

Голос мальчика был приглушен, но, в общем, реагировал он спокойно.

Взяв манометр, я измерила давление вытекающего ликвора: норма.

— Это манометр. Прибор, позволяющий определить давление спинномозговой жидкости. В норме оно составляет сто — сто восемьдесят миллиметров водного столба. Как вы можете судить у нашего пациента давление спинномозговой жидкости в пределах нормы. Это еще можно понять по скорости вытекающей жидкости. Когда в ликворе давление повышено, это видно визуально — жидкость вытекает значительно быстрее.

Сняв трубку манометра с иглы, я набрала жидкость для проведения исследований. Получив необходимое количество, поднесла вату к игле и резко вытащила ее наружу. Приложив вату к телу мальчику, энергично потерла место проведения исследования и попросила его придерживать вату рукой — для профилактики инфекции.

— Тем, тебе нужно немного полежать. Минут десять. А в это время Инна расскажет нам осложнения, которые могут возникнуть при заборе люмбальной жидкости.

Я сбросила перчатки в ведро с надписью — отходы класса «Б» и оперлась спиной на стол, скрестив руки на груди.

Инна прочистила горло и неуверенно взглянула на меня.

— Осложнениями люмбальной пункции могут быть, ну, в первую очередь инфекция при неправильной технике выполнения. Потом, гематома, если поврежден сосуд.

Девочка замолчала и ненадолго призадумалась.

— Потом еще могут быть грыжи при повреждении межпозвоночного диска, вклинение мозжечка в затылочное отверстие*, если было повышено внутричерепное давление.

— Так, правильно, что еще?

Я пристально смотрела на девушку.

— Ну, постпункционный синдром?

— Правильно! Молодец, Инн. Постпункционный синдром. То, что может быть после проведения пункции. Связано это с тем, что мы совершаем вмешательство в организм пациента и, так сказать, проходим через твердую мозговую оболочку. При этом в эпидуральном пространстве* может образоваться гематома, вследствие вытекания ликвора*, что приводит к расширению сосудов и синусов. Различают три степени данного синдрома: легкая, средняя и тяжелая.

Рассказывая тему, я чувствовала, что полностью захватила внимание студентов. Мне стало приятно от этой мысли. Ведь, по сути, им необходимо знать все это. В будущем им предстоит работать, опираясь на багаж знаний, приобретенный во время учебы. И к тому же, материал лучше усваивается, когда сопровождается практикой в виде пациента.

— Может длиться примерно в течение четырех дней. Проявляется головными болями, реже рвотой.

— А скажите, как часто возникает этот синдром?

Розин вопросительно посмотрел в мою сторону.

— При правильном выполнении самой пункции и использовании набора, предназначенного для этого он практически не возникает. Многое зависит от опыта и квалификации врача, который проводит данный вид исследования.

— А можно еще один вопрос. Если ему становится плохо и консервативное лечение не помогает, есть хирургические методики?

Я понимающе кивнула головой.

— Павел как раз опередил меня своим вопросом. Да, есть хирургическое вмешательство, которое осуществляется так называемыми клипсами Кушинга. Но применяется нечасто, потому что, как правило, до этого не доходит.

— Но все же риск есть, и оно может быть применимо?

Павел вопросительно приподнял брови. У меня сложилось впечатление, что он нарочно проверяет «молодого дохтора» на наличие компетентности в этом вопросе.

Почувствовав небольшое раздражение, я нахмурилась:

— Возможно. Но мне, ни разу за всю мою практику не пришлось прибегнуть к этой методике.

Повернувшись к Артему, я поинтересовалась:

— Ну как ты, Тем? Пойдешь в палату?

Мальчик согласно кивнул и приподнялся с кушетки. Выглядел он немного бледным, все — таки пункция процедура не из приятных.

— Розин, проводите Артема в отделение.

Я проследила глазами, как Розин выводит мальчика в коридор реанимации, и повернулась к оставшейся группе.

— Значит так, ребят. Сейчас вы спускаетесь в аудиторию и ждете меня там. Нам с вами нужно доразбирать эту тему. Она очень важная и ее нужно знать от и до.

— Хорошо.

***

Соня по природе своей была белокожей. После курса химиотерапии ее кожа стала совсем бледной и румянец на ней был нечастым гостем. Моменты, когда ее лицо озарялось проблесками счастья, для меня были самыми драгоценными. Я старалась сделать все возможное, чтобы продлить это состояние у девочки как можно дольше.

Она любила читать книги. Этим увлечением ее в детстве заразила мама. Это был хрупкий маленький мост, связывавший ее с воспоминаниями о ней. Она часто рассказывала мне о том, как мама, читая ей сказки перед сном, превращалась в сказочных красавиц, лютых чудовищ и коварных волшебниц. Девочке отчаянно не хватало этой их традиции теперь в ее новой жизни, когда мамы больше не стало. На дежурствах, когда у меня появлялась возможность, я старательно восполняла этот недостаток и читала Соне ее любимые сказки, настолько выразительно, насколько позволяла моя дикция. Мне хотелось, чтобы девочка помнила все прекрасные моменты, проведенные вместе с матерью.

За время пребывания в больнице, девочке стало немного лучше. Очарованная музыкой Саида, она с нетерпением ждала, когда у меня появлялось время взять ее с собой и отправится на «местный концерт». На вопрос почему ты не хочешь сходить вместе с воспитательницей Алией Артуровной, она бесхитростно отвечала, что та не поймет.

Соня считала себя «первооткрывателем Саида». Ведь именно она услышала звуки музыки через стекла в нашем отделении, когда Музыкант только начинал привлекать внимание пациентов игрой на виолончели!

Маша, моя подруга, работавшая в нашем отделении медсестрой, была на созвоне на случай, если мне необходимо было бы срочно вернуться в отделение.

Когда мы с Соней спускались со ступенек больницы, перед нами всегда разворачивалась одна и та же картина: толпа зрителей в дальнем конце аллеи, мелодии, долетавшие до главного входа, но неслышные внутри больницы (как я потом узнала от коллег, Музыкант, после того, как стал «популярным» среди маленьких пациентов, настраивал свой инструмент так, чтобы музыку слышали только на территории больницы и звук не мешал тем, кто находится внутри) и периодические аплодисменты с возгласами искреннего восхищения.

Нас встречали Шаинский, Бах, Вивальди, песни из различных советских и современных российских и иностранных мультфильмов. Саид постоянно обновлял свой репертуар, учитывал детские предпочтения, дополнял произведениями серьезных классиков. Родители, пациенты, врачи, те, у кого появлялось свободное время постоянно собирались вокруг него и наслаждались звучанием его виолончели. Музыканту нравилось играть для них. Это читалось на его лице: он всегда встречал своих слушателей с улыбкой и с нескрываемым удовольствием болтал с ними о жизни.

Как ни странно, но временами я часто замечала, как он задумчиво смотрит на Соню печальным взглядом своих карих глаз, когда мы попадали в поле его зрения. Потом он переводил свой взгляд на меня, и долго смотрел, не отводя взора, приковывая к тому месту, где я стояла, своим завораживающим магнетизмом. Я старательно не обращала на это внимания, считая все это игрой своего воображения. Но жизнь незамедлительно убеждала меня в обратном.

Как — то освободившись после очередного ночного дежурства, я вышла из больницы и привычно направилась к тому месту, где Саид играл на виолончели. Людей как всегда вокруг него было много. Приметив свободную лавочку, я присела на нее и на секунду (как мне показалось) прикрыла глаза. Ночь выдалась тяжелая. В мою смену поступило трое пациентов, двоих из которых мы положили в реанимацию.

Я чуть приоткрыла глаза и прищурилась от солнечных бликов, упавших на пожелтевшую листву старых тополей. Мне на лицо подул слабый ветерок, повеяло свежестью и прохладой. Стояло бабье лето: в Ставрополе осень мягкая и холода наступают не раньше октября или ноября. Мир вокруг затих, словно кто — то невидимый приглушил звук привычного радио и увеличил громкость звучания виолончели Саида. Мой взгляд машинально сфокусировался на его лице: оно невероятным образом преобразилось! Музыка сняла с него печать непроницаемой суровости и обнажила душу. Жесткая линия рта, придающая ему уже ставший привычным для меня каменный вид, расслабилась и губы, приоткрытые в небольшой полуулыбке, выпустили наружу дыхание, приподнимавшее его грудь в едином такте с мелодией. Казалось, что в этот момент он становится единым целым со своей виолончелью, сжимая ее крепкими объятьями и водя по ней смычком с какой — то поразительной неистовой страстью и силой. Лицо его стало одухотворенным, меланхоличность и грубость черт сменилась нежностью и покоем. Он стал выглядеть моложе и засиял. В его глазах читалось вновь то смутно знакомое чувство, возникшее при первой встрече. Казалось, он прибыл из далеких земель в мою скромную обитель, и своей игрой наполнил место угрюмой печали радостью и умиротворением.

Слушая игру Музыканта, я ощущала, как в сердце появляется чувство необъяснимой легкости и безмятежности. Душа жила за пределами тела, тотально растворяясь в окружающей действительности. Привычная скованность улетучивалась, я соединялась в единое целое с деревьями, цветами, облаками, ветром. Музыка Саида касалась самых потаенных и сокровенных глубин моей сути. Каким — то непостижимым образом этот мужчина обнажал во мне стороны, доселе мне неведомые! Мои мысли блуждали по просторам Вселенной, я танцевала среди звезд и кружилась в едином ритме с планетами…

— Привет!

Саид возвышался надо мной как скала, закрыв светящее солнце. Подойдя ближе, он непринужденно сел на лавочку рядом со мной.

— Привет!

Веселый, искренний, простой и открытый. Я улыбнулась промелькнувшим мыслям и спросила:

— Как дела?

— Отлично. Как твои? Тебя долгое время не было видно. Я соскучился.

Его слова подобно солнцу согрели душу теплыми лучами. Но вслух я ничего не ответила.

Саид вопросительно посмотрел на меня.

Сделав над собой усилие, я застенчиво прошептала:

— Я тоже по тебе соскучилась. Но дела у меня не очень.

— Что не так?

— У Сони завтра день рождения. Хочу устроить ей красивый праздник, но не знаю, как это сделать.

— Мне кажется, Мари, она будет счастлива провести его с тобой!

— Понимаешь, мне бы хотелось, чтобы она запомнила этот день рождения.

Саид улыбнулся и посмотрел на опавшие листья под нашими ногами.

— А как именно ты бы хотела его устроить? Есть мысли?

— Я думала про то, чтобы нанять аниматора, но потом поняла, что идея не очень. Мы с Соней будем вдвоем, детей из отделения не отпустят, других друзей у нее нет.

И тут совершенно неожиданно меня озарило!

— Саид?

— Что?

Он кратко усмехнулся, словно понял, что я замыслила что — то неладное.

— Я хочу, чтобы ты был с нами.

— Я с удовольствием, Мари.

Казалось, он немного растерялся. Что — то в моих словах поразило его, и я не могла понять, что именно. У меня возникло такое чувство, будто между нами рухнул невидимый тонкий барьер.

— Тогда с тебя гениальная идея, как превратить этот день в веселый красочный праздник, Музыкант.

Неожиданно для меня он весело рассмеялся и спросил:

— Ты меня так называешь?

Я смущенно возразила:

— За глаза. Ты для меня Музыкант с душой поэта.

Я решилась произнести это вслух.

Сердце забилось быстрей и на долю секунды мне показалось, что в его глазах промелькнула какая — то игривая искорка.

— Музыкант с душой поэта.

Он протяжно произнес эти слова, словно смаковал вино неизвестной даты выдержки.

— Мне нравится. Звучит красиво.

— Это очень выражает твою суть. На мой взгляд. Рада, что тебе понравилось.

— Ты удивительная, Мари.

Я забыла, как дышать. В его словах прозвучала такая неприкрытая нежность, что на глаза у меня навернулись непрошеные слезы. Он ласкал мой слух своим бархатным голосом. Щеки запылали огнем.

Пикнул телефон. По телу пронеслась дрожь и в голове пронеслась мысль — будильник. Напоминалка о том, что мне пора на работу. Уже было без десяти восемь. Я поморщилась и впервые пожалела о том, что работаю в больнице.

— Саид, мне пора.

Мой голос прозвучал хрипло, в горле застрял комок. Я не хотела никуда уходить. Я хотела быть с ним.

— Ты сегодня свободна вечером?

Взгляд его пронзительных карих глаз снова вернул меня в очарование той нежности, которая возникла между нами. Каждая клетка моего тела трепетала от волнительного томления и сладости. Сердце уже привычно выпрыгивало из груди. По телу пронеслись знакомые мурашки.

— Да.

Он улыбнулся краем рта, и в его глазах снова блеснули те веселые искорки, которые я уже успела полюбить.

— Тогда, Мари, я приглашаю тебя на наше первое свидание.

***

Дни летели тогда, как поезда на перронах железнодорожных вокзалов. Станциями конечных остановок становились увлекательные всепоглощающие беседы с Музыкантом. Я могла говорить с ним обо всем — часами! Во время наших с ним прогулок мы узнавали истории жизни друг друга и в его лице я обретала друга. Меня не покидало удивительное чувство, что я знаю этого человека всю свою жизнь — суровость первого впечатления растворялась.

Саид родился и вырос в Ставрополе. Родители его владели сетью известных в городе закусочных. Он объединил их в единый ресторан, ставшим местом встречи для семейных посиделок с детьми и шумных компаний друзей. Он часами с упоением рассказывал о нем, словно это был его родной ребенок. Я впервые видела то, как сильно человек предан делу, которым занимается. Конечно, мне нравилось быть врачом, ведь я помогала детям излечиваться от тяжелых болезней. Но то, как Саид с головой погружался в свой бизнес, с какой страстью он отдавался процветанию своего ресторана, вызывало во мне неподдельное искреннее восхищение.

Мой привычный распорядок дня само собой изменился. Для коллег, и особенно для Маши, изменения, произошедшие со мной за последние месяцы, не оставались незамеченными. Они понимающе улыбались, не упуская случая подшутить над моей внешностью. Якобы я стала ярче краситься и лучше одеваться.

Воспитательница, отвечавшая за девочку, вышла в магазин. Эту информацию мне рассказала Маша. Пухленькая, невысокого роста, с добрыми карими глазами на круглом лице, Маша была солнышком нашего отделения. Ее взгляд всегда излучал материнскую заботу и тепло. Не смотря ни на какие невзгоды в ее личной жизни, Маша сияла нежностью и была ласкова к детям, лежавшим в нашем отделении. Она мне напоминала старую добрую няню: всегда готова выслушать и поддержать. У нее в шкафчике хранились разные вкусности, ими Маша угощала маленьких пациентов с разрешения лечащих врачей. Она была якорем нашего корабля спасения: знала обо всем, что происходит в отделении и, конечно, была в курсе того, что происходит и полностью поддерживала меня в этом.

— Марьям, ты в него влюбилась?

Маша была просто уникальным человеком. Она умела подобрать такой тон своего голоса, что в ее присутствии каждый, даже самый скрытный человек раскрывал сердце и рассказывал о своих чувствах.

Рассмеявшись от переполнявшей меня радости, я ответила:

— С чего ты это взяла?

— А ты на себя в зеркало посмотри.

Заглянув в свое отражение, я увидела глаза совершенно незнакомой мне женщины, излучавшие странное и непривычное сияние. В них читалась загадка, смешанная с умиротворением и покоем. Это выражение было несвойственно Марьям Алиевой…

Обычно, когда украдкой я ловила себя в зеркале, я была крайне напряженной, вдумчивой и серьезной. На лбу пролегали морщины от тяжелых мыслей и серьезных решений. Чтобы я усмотрела в своей внешности «сияние»?! Это было из разряда unreal! (Новое слово из словарного запаса Саида.) Внешность моя была весьма обычной и ничем особенным меня не привлекала. Смуглая кожа, карие миндалевидные глаза, черные кудрявые волосы, собранные в тугой пучок, высокие заостренные скулы и полные губы. Немного среди коллег меня выделял рост. Он был выше среднего. Хотя в медицинских пижамах мы все казались одинаково безликими.

Неужели так бывает? Я никогда раньше не верила в подобные совпадения, все казалось слишком идеальным. Где — то должен был быть подвох, но я не могла найти его! Это с одной стороны настораживало, с другой я внушала себе, что по привычке погружаюсь в свое любимое состояние самоедства и поиска чего — то ужасного. Решив не думать об этом, я с головой окуналась в поток событий и… в изучение характера Музыканта.

Саид обожал книги: Стефан Цвейг, Александр Дюма, Жюль Верн и даже Антуан де сент Экзюпери! Неловким голосом он тихо признался, что испытывает восторг от творчества Джейн Остин и Эмили Бронте. И слушает… Адель. А его знакомство с литературой началось в детстве с Маленького принца!

— Мы в ответе за тех, кого приручили, Мари…

Мари… он сократил мое имя и мне это невероятно льстило и нравилось. Так меня еще никто не называл. С его уст оно звучало так изысканно и элегантно. Воображение рисовало меня эмигранткой, оказавшейся в Париже и встретившей там неожиданного соотечественника. Его фантазия постоянно подкидывала мне новые идеи, вдохновляющие расширять горизонты. От него я узнала про то, что в интернете можно найти кучу интересных фильмов и сериалов. Проводя сутки напролет в отделении, я считала это ненужными мелочами и не отвлекалась на подобную чушь.

Но сейчас на меня смотрела какая — то другая Марьям… Мари! Блестящие глаза, улыбающиеся губы, отбросившие свою привычку сжиматься строго и непреклонно, веселые ямочки и яркий румянец.

Маша незаметно вышла из ординаторской. Я осталась одна и провела рукой по своим губам, тихо рассмеявшись.

Переводя взгляд на часы на своей левой руке, я увидела, что на встречу с Саидом у меня осталось меньше десяти минут. Я написала ему на ватсап, что выйду позже. Скорее всего вместе с Соней.

Вспомнив о том, что у меня в отделении лежит тяжелый пациент, я со вздохом отвернулась от своего отражения. Я не успевала с его историей болезни. Необходимо было заполнить кое — какие данные и посмотреть результаты анализов и других исследований для подтверждения предварительного диагноза.

Он поступил к нам неделю назад с тяжелым наследственным заболеванием: апластическая анемия Фанкони. Мы собирались переводить его в Москву. У мальчика было глубокое поражение костного мозга, задержка физического и нервно — психического здоровья. У матери до его появления было два аборта и выкидыш. Ребенок родился от четвертой беременности глубоко недоношенным. Фенотип или внешние признаки были характерными для этой болезни: желтушность лица, пигментация на лице, вокруг рта, на скулах, вокруг глаз. Типичные пятна на коже туловища цвета «кофе с молоком». В анализах выраженная анемия, гемоглобин 63 г/л при норме от 120 г/л. В миелограмме (развернутом описании клеточного состава костного мозга) были обнаружены бласты, ростки кроветворения угнетены. Я назначила ему УЗИ сердца и УЗИ почек. Медсестра должна была привести его после процедуры в отделение. Мне надо было осмотреть его. Послушать легкие, сердце, посмотреть границы печени. Помимо основного лечения ребенок находился на заместительной терапии, мы лили ему гемотрансфузии и купировали тромбоцитопенический синдром. Больница не располагала необходимым оборудованием, чтобы провести НLA типирование и молекулярно — генетические анализы. Я готовила его историю для перевода в клинику Рогачева в Москве.

Заполнив все необходимые графы в истории болезни и напечатав локальный статус, я встала со стола. Теперь можно было бежать к Саиду. Выйдя из ординаторской, я прошла по коридору отделения, и вошла в палату к Соне. Она лежала на своей кровати и смотрела «Ну, погоди» на своем телефоне. При виде меня, она радостно улыбнулась и помахала рукой. Я подошла к ее кровати и села с краю.

— Как себя чувствуешь, малышка?

— Нормально.

Соня сидела, уткнувшись в телефон. Я открыла ее историю болезни и взглянула на температурный лист. Вроде все в порядке. Попросив девочку, открыть рот, я осмотрела слизистую рта. Розового цвета, немного сухие вследствие химиотерапии. Пигментации на теле не было. Кровотечений тоже. — Мы можем пойти к Саиду, если захочешь.

Девочка не заставила себя долго ждать. Натянув на себя теплую кофту и штаны, она достала из прикроватной тумбочки маски и быстренько надела их на лицо.

— Только ненадолго, Сонь.

— Ага!

Соня уже стояла возле входной двери палаты. Нетерпеливый маленький воробушек. Улыбнувшись промелькнувшей мысли, я встала с ее кровати, и мы направились к выходу из отделения.

Когда мы подошли к Саиду, вокруг него еще находилась небольшая группа людей. Дело было к вечеру, и народ постепенно расходился.

Увидев нас, стоявших в стороне от толпы, Саид молча кивнул, давая понять, что заметил нас. Доиграв мелодию, он встал со «своей лавочки» и, низко поклонившись, объявил о завершении сегодняшнего концерта. Люди восторженно хлопали Музыканту, пожимали ему руки, а он благодарил их в ответ. Так постепенно все разошлись. Кто — то из пациентов с ухмылкой посмотрел на меня, мол, понятно, по какой причине концерт прервался.

Наконец, мы остались одни. Убрав свою виолончель в чехол, Саид подошел ко мне и чмокнул в щеку. Мы сегодня с ним не виделись.

— Привет!

— Привет!

Я показала на Соню:

— Мы думали, что ты сыграешь эксклюзивно для нас!

— Обязательно!

Саид громко расхохотался.

— Но вначале давайте немного поболтаем. Сонь, ты не против?

***

Моя маленькая малышка… Моя девочка… Осколок души, сгинувший во мраке небытия. Жгучая боль, разрывающая меня на части — мое второе «Я»…

***

Жизнь бесценна и безгранична. Таинство ее проявлений нельзя передать одними лишь действиями, она неосязаема.

Что такое больной ребенок?

Угасающая жизнь, не успевшая распуститься, подобно деревьям, сбрасывающим листву поздней осенью. Беззащитные, они, казалось бы, покорно готовы принять свою горькую участь. Румянец покидает их лица, блеск исчезает из их глаз. Но также, как и у осени, у них наступает краткое торжество тепла и света — в их душе начинается бабье лето. Это неуловимое мгновенье, сродни редким дням в сентябре, когда осень дает последнюю возможность попрощаться с солнцем и затем погружает в холод, промозглость и изморось.

Выполняя ежедневные врачебные процедуры — осмотры больных, сбор анамнеза*, ведение лечебных протоколов, химиотерапию, спинномозговые и стернальные пункции* — мы, врачи, не замечаем этих тонких прекрасных моментов тепла и света в глазах наших маленьких пациентов, ведь наши сердца, к сожалению, скованны льдом. И в том нет нашей вины — все мы люди. Тяжело усмотреть среди отчаяния и боли проблески минутного счастья.

Но судьба оказалась ко мне благосклонна. Она познакомила меня с Соней Авдеевой, растопившей лед моего «врачебного» сердца. Она помогла мне открыть безумный мир легкости и азарта игры жизни, научив меня видеть красоту в обыденности каждого дня…

Меня невероятно пугает мысль, что каждый может прочитать то сокровенное, что я прячу даже от самой себя…

Но я обещала…маленькой голубоглазой малышке и намерена сдержать свое слово.

***

Соне должно было исполниться десять лет.

Я подумывала о том, чтобы вывести ее в город, показать красивые места, сводить в кафе или просто погулять с ней по Ставрополю. Девочке всегда хотелось провести время за стенами больницы.

Но на это мне требовалось собрать кучу документов: написать заявление в детский дом, в органы опеки, предоставить справки об отсутствии у меня судимостей, заболеваний и многое другое. Я хотела оформить передачу Сони на «гостевой режим», когда ребенка из детского дома можно забирать на выходные. Я прекрасно понимала, что с этим может возникнуть куча сложностей и была готова к этому. Более того, я приняла решение удочерить Соню. Когда я готовилась поговорить с ней об этом, меня охватывал страх. Я боялась, что ребенок не захочет переехать жить ко мне. Ведь одно дело проводить время в больнице и совсем другое жить вместе. Но, стоило мне озвучить ей свое решение, как все мои сомнения были развеяны! Она бросилась мне на шею со словами, что именно об этом она и мечтала! Воодушевленная разговором с девочкой, я решила поговорить лично с директором детского дома Анной Петровной Глушковой о ее удочерении. Тот факт, что я не замужем может создать кучу бюрократических проволочек. Но в мою пользу говорило наличие у меня трехкомнатной квартиры, стабильной заработной платы и прописки в Ставрополе.

Не теряя времени, я решила запустить процесс над удочерением Сони и начала собирать все необходимые для этого документы. После нашего разговора Анна Петровна, волевая, ответственная женщина советской закалки, приехала в больницу и поговорила с Соней. Она задавала ей вопросы по поводу того, как та ко мне относится, что думает о том, чтобы жить вместе со мной. Детей у меня не было, и Анна Петровна отнеслась с подозрением к моему желанию взять Соню под свою опеку. Соня ответила ей просто: она хочет ко мне переехать жить и точка. Помимо ребенка Анна Петровна расспросила воспитательницу Алию Артуровну, ухаживавшую за Соней, обо мне, о том, сколько времени я уделяю Соне в больнице, как себя веду по отношению к ней. Та заверила ее, что у меня к девочке только самые добрые намерения и более ответственного человека она в жизни не встречала. Тот факт, что я была лечащим врачом Сони немного говорил в мою пользу. Убедившись в том, что все в порядке и девочка не попадет в плохие руки, Анна Петровна предупредила меня, что процедура удочерения Сони может быть весьма длительной. Что мне придется быть готовой к проверкам со стороны органов опеки и плюс есть еще деликатные бюрократические моменты, которые необходимо соблюсти! Я поняла то, на что она намекала, и была готова к этому. Убедившись в том, что я не собираюсь отступать от задуманного, Анна Петровна согласилась мне помочь в удочерении Сони.

Началась череда сбора документов на удочерение. После суток, когда у меня было свободное время я ездила по городу по разным инстанциям, стояла в очередях за справками, договаривалась с органами опеки и выбивала разрешение взять Соню на «гостевой режим». Нервы были на пределе, я спала по четыре — пять часов в сутки, но мне было все равно. Моей целью было удочерение ребенка, ставшего для меня родным, и я была готова выдержать все, что для этого нужно. Соня на тот момент лежала в нашем отделении уже третью неделю и ухудшений в ее состоянии не было. Я готовила ее на выписку под наблюдение врача поликлиники. С Саидом я тогда не виделась, времени на него у меня не оставалось.

Наконец, мне удалось добиться того, чтобы мне разрешили забирать Соню на выходные к себе домой. Это был мой первый маленький шаг к победе, и я видела в этом для себя хороший знак. Более того, у меня получилось сделать это до ее дня рождения!

В день рождения Сони, я встала раньше обычного. Рядом с домом был маленький рынок, где продавали свежие овощи и фрукты. Я купила яблок, гранатов, апельсинов, груши, персики, тыкву. Вернулась домой и приготовила в духовке тыквенную запеканку и печеные яблоки. Собрав все это по контейнерам, уложила в пакеты и поехала на работу.

В отделении я раздала фрукты детям, которые лежали вместе с Соней в палате. А для нее предназначалась праздничная запеканка. Я выложила ее на красивое блюдо, и, украсив десятью свечками, принесла в палату девочки.

— С днем рождения, малышка!

Соня радостно вскрикнула и захлопала в ладоши. На ее лице засверкала улыбка, подобно лучику солнца, отразившемуся в капельке росы. Такая же мимолетная и хрупкая.

— Мари, спасибо!

Я поставила запеканку на прикроватную тумбочку и обняла ее.

— С днем рождения, любимая.

— Спасибо большое! Так красиво!

— А еще и вкусно! Узнаешь, когда попробуешь. Загадывай желание и задуй свечи.

Придвинув стул к кровати, я поставила блюдо с запеканкой перед ней.

— Набери в легкие побольше воздуха и задуй их сразу же. Тогда желание исполнится.

Девочка сделала глубокий вдох и, резко выдохнув, потушила огонь свечей.

— А теперь давай ее резать!

— А можно поделиться с девочками? Я одна это не съем.

Я негромко рассмеялась и, погладив ее по головке, ласково ответила:

— Конечно, моя хорошая. Обязательно! Радостью нужно делиться.

Заведующая отделением была в курсе того, что мне разрешили забрать Соню на выходные. Я договорилась с ней насчет отгула в день ее рождения. Она прекрасно понимала, что такое праздник для ребенка, который болен. И возможность провести его за стенами больницы — бесценна.

***

Сейчас, когда я пишу эти строки, сидя перед компьютером в пустой комнате, я вспоминаю голубые акварели глаз моей девочки: как она была счастлива тогда!

Фея Осень подарила ей умиротворение. Она сменила холодные дожди на золотые лучи солнца, наполнив жизнь Сони светом и теплом.

С души девочки опадали только листья радости и любви. Она собирала их в осенние букеты и щедро дарила всем окружающим. Паутинки, сотканные из ее чувств, окутывали мое сердце, привязывая к ней все сильнее.

На тот момент зима казалась невозможной и далекой гостьей. Никто не ждал и не думал о ее появлении. Девочка жила, дышала, излучая столько света и любви вокруг себя, что время, казалось, забыло о своем движении и остановилось.

Музыкант исполнил мою просьбу. Его идея, простая на первый взгляд, оказалась именно тем, что было нужно моему ребенку. Он предложил ей показать красоту достопримечательностей Ставрополя. Ведь Соня переехала сюда полгода назад и нигде кроме детского дома и больницы не бывала.

Мы выехали на такси из больницы все вместе и поехали в сторону Крепостной горы. Это была историческая часть города. Когда — то на этом месте стояла Ставропольская крепость. Она являлась стратегически важным пунктом на Северном Кавказе, так как была оборонительным фортом Юга Российской империи. Возведена была при Екатерине Великой после Кавказской войны. Сам Александр Суворов лично проверял ее боеготовность. Крепость была построена для того, чтобы отбиваться от горцев, контролировать ситуацию на неспокойном Кавказе и снабжать провизией соседние поселения. Ставропольская крепость была неприступной для врагов, так как занимала всю гору и была окружена крепостным рвом и валом. Она была прямоугольной формы, по углам располагались бастионы. На ее территории жили солдаты и горожане. Постепенно территория крепости расширялась и застраивалась: появилась Александровская женская гимназия, Кафедральный собор Казанской Божьей матери, усадьбы, дома зажиточных купцов и ремесленников. Во времена Советского союза собор разрушили, от него осталась лишь переделанная каскадная лестница, которая раньше вела к собору.

Но начиная с две тысячи четвертого года его начали строить заново. И сейчас он стоит на самой высокой точке Ставрополя. Добраться до него можно лишь поднявшись по старой лестнице, оставшейся от прежнего собора.

Я взяла на себя функцию гида и рассказывала Соне историю города, в котором выросла. Я очень любила Ставрополь. Его широкие улицы, красивые парки, аллеи.

После Казанского собора мы с Соней и Саидом спустились к бастионам, оставшимся от Ставропольской крепости. Соня залезла внутрь и захотела посмотреть через бойницы. Я рассказала ей, что раньше, когда Ставрополь был неприступной крепостью, через эти бойницы солдаты отстреливались во время нападений кавказских горцев.

Соня настолько погружалась в мои рассказы, пропуская их через себя, словно проживала все это наяву. У девочки было прекрасно развито воображение. Она добавляла свои интерпретации, с воодушевлением повествуя о том, как могучий ставропольский офицер, стоя на той башне, защищал свою родину, свою страну и служил во имя королевы!

Ребенок был не по годам умен и сообразителен. Я бы никогда не подумала, что Соне исполнилось десять лет. Она не была похожа на других детей. В ее возрасте, когда маленькие девочки играли в куклы или наряжали их в видеоиграх на экранах смартфонов, Соня читала Хроники Нарнии Карла Льюиса и Маленького принца Экзюпери.

После собора мы решили пройтись по проспекту Карла Маркса и зайти в кафе покушать. Владелец его был моим одноклассником, и я заранее договорилась с персоналом, чтобы для Сони приготовили особое меню из свежих продуктов, не из числа заготовок. У ребенка с острым лейкозом на фоне лечения и болезни иммунитет ослаблялся настолько, что даже немного полежавшие в холодильнике продукты могли стать источником инфекции. Хотя Соня показывала признаки стабильности и состояние ее было относительно нормальным, что позволяло нам с ней выходить на улицу и гулять среди людей, я не хотела рисковать.

Кафе находилось на другом конце улицы, и я планировала перед его посещением показать моей малышке еще одну интересную достопримечательность Ставрополя. Она сформировалась под влиянием современных тенденций и следовала трендам моды. Вдоль всей аллеи, под тенью деревьев расположилась ярмарка ставропольских мастеров. Длинные ряды столиков, на которых местные дизайнеры продавали свои изделия ручной работы. Они восседали на своих раскладных стульчиках столь величаво и царственно, словно продавали самые редкие и самые драгоценные вещи во всем мире. Мне понравился их вернисаж: гордость за свои творения, читавшаяся в их лицах прекрасно гармонировала с колоритом выставленных на продажу изделий. Я решила сфотографировать их на память в качестве дополнения к коллекции фотографий со дня рождения Сони.

Здесь были выставлены на продажу красивые пляжные сумки, бижутерия из различных сплавов, камней, магнитики на холодильники, красивые броши, игрушки, ювелирные украшения и много всего интересного. От всей этой красоты разбегались глаза. Мы подходили к каждому столику и подолгу рассматривали представленные образцы. Когда мы подошли к очередному мастеру, торгующему красивыми сережками, Саид показал мне одни из них. Выполненные в виде восьмерки бесконечности, обрамленные стразами Сваровски бирюзового цвета и цвета морской волны, они напоминали мне кошачьи глаза. В центре каждой восьмерки располагались камни сердолика. По словам мастера, они обеспечивали защиту тому, кто их носит и являлись символом святости и духовного роста. Саид предложил купить их мне.

— Они похожи на тебя. Такие же хрупкие и невероятно притягательные.

Его слова смутили меня. Глядя, на Саида, я тихо ответила:

— Спасибо, Музыкант.

В этот момент меня за руку неожиданно схватила Соня. Закатив глаза в притворном ужасе, я весело рассмеялась и позволила девочке увести себя к соседнему столику.

Соня также нашла для себя красивую игрушку. Ей понравился деревянный слоник. На его спине с помощью обжига мастер нарисовал что — то наподобие японских иероглифов. Они причудливо извивались, плавно переходя на бока слоника. Когда я провела пальцем по спине и бокам игрушки, то почувствовала, что узоры на ощупь мягкие, а дерево, которое под воздействием обжига стало тоньше приятно холодит кожу. Ощущения мне понравились. Это было именно то, что нужно ребенку. С медицинской точки зрения такая игрушка развивала тактильную чувствительность и мелкую моторику. К тому же дерево приятно пахло и на нем не было никаких химических красителей. Я отдала продавцу деньги и в этот момент увидела Саида, стоявшего рядом со мной с ювелирной коробочкой в руках.

— Это тебе.

В ней были мои сережки. Я захлопала в ладоши, как маленькая девочка, и бросилась ему на шею от радости.

— Саид, спасибо! Они изумительные!

— Покажите и мне!

Соня дернула меня за подол плаща. Ребенок требовал внимания.

Саид опустился на перед ней на корточки и прошептал в маленькое ушко:

— У меня для тебя тоже есть подарок, малышка.

Голубые глаза Сони распахнулись от предвкушения еще одного подарка. Саид достал из кармана своей кожаной куртки коробочку, наподобие той, которую вручил мне. Только эта была поменьше. Открыв ее, он показал содержимое девочке. Вслед за ним я тоже опустилась на корточки и увидела маленький кулон в форме сердца на золотой цепочке. На нем была изображена египетская пирамида, в центре которой располагался глаз голубого цвета. Кулон идеально подходил под цвет глаз Сони.

Девочка достала его из коробочки и попросила Саида застегнуть его у себя на шее. На моих глазах Соня превращалась в маленькую барышню. Мне захотелось запечатлеть этот момент и незаметно для обоих, я достала телефон и сфотографировала их. Затем остановив прохожего мужчину, я попросила его сфотографировать нас троих, предварительно одев сережки, подаренные Саидом. Фотографии получились очень красивые. Саид одной рукой держащий Соню в воздухе, другой обнимающий меня. Соня, ласково обвившая его шею рукой и приветливо машущая в кадр. И я, положившая голову на плечо Саида, сияющая радостью и умиротворением.

После того, как мы поели в кафе и отдохнули от длительной прогулки, Саид предложил посмотреть на город его глазами. Мы с Соней с радостью подхватили эту идею и согласно закивали.

Он показывал нам места, о которых я раньше и не подозревала. Неприметные красивые улочки, небольшие сады во дворах домов. Я и не знала, что в Ставрополе могут быть такие интересные места! Раньше я не обратила бы на них никакого внимания. Но лирическая мелодия слов, исполненная Саидом, превращала их в аллеи грез, на которых творились чудеса. Через эти улочки мы вышли к королевству Музыки — одному из мест, где она решила поселиться в нашем мире. Сказка благодаря Саиду буквально оживала на наших глазах! Вместе с ней там живут ее дети Ноты. После того, как Боль потребовала оплату за свою услугу, они смогли укрыться от нее и найти спасение от мук, причиняемых ею. Ну а те счастливчики, кто приходил в гости к королеве Музыке и Нотам, оказывались посвященными в удивительный мир, где правили Форте, Адажио и Крещендо.

Я слушала рассказы Саида и держала Соню за руку. В очередной раз наслаждаясь красотой его воображения, я подумала, что он настоящий творческий гений, черпавший вдохновение отовсюду, где он бывает!

— Саид, а почему бы тебе не прийти к нам в отделение? Дети будут в полном восторге!

Саид задумчиво посмотрел на меня, словно я напомнила ему что — то из его прошлого и ответил:

— Приду. Если ты снова пойдешь со мной на свидание.

Я радостно улыбнулась, и согласно кивнула.

… Освободившись в семь часов вечера, я вышла из больницы и увидела Саида. Он сидел на лавочке, недалеко от входа в больницу и ждал меня. На улице стемнело и никого уже не было. Помахав ему рукой, я быстро спустилась со ступенек и подошла к нему:

— Я готова.

— Отлично.

Он взял меня за руку, и притянул к себе. Наклонившись, он тихо прошептал мне на ухо:

—

Наконец — то, мы проведем время вдвоем.

Я коротко улыбнулась и смущенно ответила:

— Я думаю, вначале нам надо выйти на улицу.

На пороге больницы еще стояли врачи из других отделений. Наверное, вышли покурить.

Коротко кивнув, Саид взял меня за руку, и мы направились к выходу из больницы.

— Как смотришь на то, чтобы пойти на вечерний сеанс в кино?

Каждое мое движение рядом с ним казалось невесомым и легким, словно в жилах текла не кровь, а воздушные потоки.

— Что за фильм?

— Богемская рапсодия. История Queen и Фредди Меркьюри.

Я изумленно воскликнула, испытывая радость от того, что наши с ним вкусы настолько совпали!

— Я сама хотела пойти на этот фильм и все никак не могла выбраться из больницы! Как ты догадался?!

Саид довольно хмыкнул и ничего не ответил.

— Я обожаю Queen! Это же магия вне времени и рамок! О, Боже! Фредди, Богемская рапсодия, это же классика! Ты что прочел мои мысли?..

— Смотрите!

В мои мысли ворвался голос Сони, и я вынырнула из своих воспоминаний.

— Ставропольский краевой колледж искусств.

Соня стояла возле серого здания с колоннами в конце улицы. Может раньше это была гимназия, которую теперь реконструировали? На главном входе висел знак, напомнивший мне сдвоенных лебедей, словно они вместе образовали какой — то музыкальный инструмент, чем — то схожий с арфой.

— Так это дом, в котором живут Ноты?

Соня поднялась по ступеням здания и посмотрела сквозь стеклянные двери.

— Да. Люди могут прийти сюда и подружиться с ними, а самым счастливым из них удается погрузиться в Музыку и узнать мир ее тонкой и благостной души.

— Ты учился здесь, Саид?

— Да.

Саид вслед за Соней поднялся по ступеням и подойдя к ней, поднял ее на руки и поцеловал в щеку.

— Когда — то давным — давно, Мари.

— Приходи к нам в отделение, пусть другие дети тоже послушают сказку про Мисоль!

Соня дернула его за рукав и, зардевшись, отвернулась от его попытки поцеловать ее в щеку.

— А ты знаешь, что сказки по — другому называются легендами, малышка? Люди постепенно забывают былые времена и окутывают истории прошлого таинственностью. Когда проходит немного времени — это легенда. Но спустя века, легенда становится сказкой и лишь немногие помнят ее.

Я поднялась по ступеням колледжа и незаметно встала рядом с Саидом и Соней.

То, как Музыкант сближался с моей девочкой, наполняло меня бесконечной благодарностью и признанием. Вначале, я думала, что он делает это, для того, чтобы стать ближе ко мне, но потом поняла, что Саид по — настоящему любит ребенка и души в ней не чает.

Соня не унималась и продолжала допытываться до того, была ли сказка о Мисоль настоящей легендой или это вымысел Музыканта.

— То есть ты хочешь сказать, что сказки, когда — то были реальностью?!

Соня, удобно расположившись в широких объятьях Саида, требовательно посмотрела на него.

— Я знаю одно: в основу любого сюжета ложится история жизни человека.

Он спустил ее на землю и мягко подтолкнул. Девочка подошла ко мне:

— Мари, может, ты хочешь посетить усадьбу Нот? И услышать голос Музыки?

Я весело рассмеялась, разгадав ее нехитрую игру:

— Ты хочешь зайти посмотреть колледж, так, малышка?

— Ага.

Непосредственность, с каждым днем раскрывавшаяся в Соне все сильнее, успокаивали мою тревогу. Ребенок постепенно забывал о своей болезни и трагедии, случившейся в ее жизни. Девочка жила и радовалась каждому мгновению своей жизни.

Саид задумчиво смотрел куда — то вдаль. Я почувствовала исходившую от него скрытую печаль и мне показалось, что я снова уловила знакомую боль в его взгляде. Мне захотелось подойти к нему и спросить с чем это связано, но интуитивно я поняла, что сейчас этого делать не нужно. Возможно, он расскажет об этом сам, когда придет время.

— Так мы пойдем внутрь? В колледж?

Соня вытащила меня из мыслей о Саиде. Я опустилась перед ней на корточки и возразила:

— Мы не сможем этого сделать, потому что колледж закрыт. Но мы это сделаем в другой раз. Хорошо?

Расстроенная мина на ее лице заставила меня громко рассмеяться и забыть о Саиде.

— А ты любишь музыку, Мари?

Соня подошла ко мне и прильнула головой к моему плечу. Сидя на корточках, я ласково приобняла ее и задорным голосом ответила:

— Конечно!

Весело улыбнувшись, я подмигнула ей, намекая тем самым, на то, что это наш секрет. Ребенок с радостью подхватил игру.

— А вот я тоже люблю музыку!

Наклонившись к моему уху, девочка тихо прошептала:

— Музыка всегда со мной. Я слышу ее голос каждый день. Она будит меня по утрам и поет колыбельную, когда я укладываюсь спать.

— Ты моя маленькая сказочница!

Чмокнув ее в щеку, я хотела добавить, что — то еще, но не успела.

Соня повернулась к Саиду и громко спросила:

— Саид, а где живет Мисоль?

Я перевела взгляд на Музыканта и внимательно посмотрела на него.

— Мисоль?

Саид вышел из своей задумчивости. Казалось, он на ходу придумывает еще одну красивую легенду в его духе…

— Саид?

Тишину улицы нарушил насмешливый голос.

— Давно я тебя здесь не видела. Все также играешь на улицах и растрачиваешь попусту свой талант?

Голос принадлежал женщине, лет тридцати. Ее можно было бы назвать красавицей, так как выглядела она вполне ухоженной и одета была со вкусом. Но взгляд ледяных серых глаз резал подобно стали и отталкивал от внешней привлекательности.

— Здравствуй, Анна. Ты как всегда приветлива.

Саид абсолютно спокойно посмотрел на нее. Казалось, ее тон его нисколько не задел.

— Ты же меня знаешь. Я себе не изменяю.

Женщина прищурила глаза и скользнула взглядом по нам.

— А кто эти? Такие же несчастные бедняжки, как ты?

Внутри меня буквально все вскипело. Кем бы ни была эта женщина, она не имела никакого права отзываться о нас в таком тоне!

Поднявшись на ноги, я легонько оттолкнула Соню от себя и медленно, чеканя каждое слово, ответила этой стерве:

— Я так понимаю, что вам чужды законы вежливости и учтивого поведения. Вам нечем заняться? Или это единственное, что вы умеете — хамить незнакомым людям и выставлять себя полным ничтожеством?

Я хотела добавить еще кое — что насчет ее ужасного поведения, но Соня уже стояла рядом с ней:

— Кто обидел тебя? Ты тоже стала жертвой Боли? Она очень коварна и жестока, не поддавайся ее уловкам.

Я удивленно посмотрела на маленькую девочку и со страхом перевела взгляд на Саида. Он напряженно молчал и не отрывал глаз от своей знакомой и Сони.

Соня взяла женщину за руку:

— Ты такая грустная и печальная. Не надо злиться на тех, кто рядом с тобой.

Женщина застыла, буквально вся оцепенев.

Время остановилось. Девочка махнула рукой и минуты, секунды, замерли в ожидании ее очередного указа:

— Саид, включи нам запись твоих мелодий. Музыка исцеляет сердце и прогоняет Боль.

Повернувшись к Анне, она мягко спросила:

— Ты знаешь кто такая Мисоль?

Женщина отрицательно мотнула головой, пребывая в том же состоянии.

Я хотела подозвать Соню к себе, опасаясь, что та может неправильно ее понять и причинить вред девочке. Но тут до меня донеслись звуки играющей виолончели. Я узнала мелодию — Вивальди «Времена года. Осень».

Взглянув на Саида, я поразилась тому, насколько тонко он уловил момент. Соня потянула женщину за собой и подвела к растущим поблизости деревьям.

— Смотри: оно увядает, сбрасывая свою листву и, кажется, что красота покидает его. Но взгляни на то, что оно дарит нам.

Она собрала опавшие листья, и получился красивый осенний букет. Вручив его женщине, она улыбнулась и сказала:

— Найди свою Мисоль. Ту, которая прогонит Боль и оживит сердце. Не позволяй стуже застилать глаза. Ведь люди всегда собирается у огня. Не дай ему угаснуть внутри тебя.

Изумленная происходящим, я испытывала восхищение своей маленькой девочкой, отказываясь поддаваться своим страхам и верить в то, что столь юная и чистая душа может вскоре неожиданно покинуть нас.

Соня сама была подобна маленькому осеннему дереву — такая же тонкая и хрупкая, раздающая мгновения своей удивительной детской жизни тихим безмятежным листопадом.

Женщина испуганно посмотрела на меня. Девочка сразила ее наповал. Высокомерие уступило место шоку.

Некоторые души, впустив вьюгу внутрь себя, не могут найти дорогу к лету. И радостный звон весенней капели не ласкает увы их слух.

Она ушла. Ни обернувшись, ни сказав ни слова, испарилась, будто ее и не было.

Я подошла к Соне и взяла ее за руку.

— Не печалься о ней, милая. Она не готова была тебя понять, и в этом нет твоей вины.

Соня с грустью посмотрела на меня и прошептала:

— Мне стало ее жалко. Она очень одинока.

— Если бы ей было по — настоящему больно и одиноко, она прислушалась бы к твоим словам и постаралась бы постичь их смысл. Давай лучше послушаем музыку, которую нам включил Саид.

— Как она называется?

— Это «Времена года». Ее сочинил великий композитор Антонио Лючио Вивальди.

Девочка посмотрела на дерево, рядом с которым стояла и дотронулась до его ствола.

— Осень уже коснулась его, Мари, и оно спит. Царство зимы наступает, я чувствую его приближение.

***

День рождения Сони прошел восхитительно и послевкусие, оставшееся после него у моей девочки, приносило мне искреннюю радость. Малышка сеяла вокруг себя семена восторга и блаженства. На следующий день в отделении она делилась со своими подругами рассказами о том, как мы гуляли по Ставрополю, как посетили ярмарку мастеров, как Саид подарил ей красивый кулон и как он теперь красиво сидит у нее на шее.

Но меня не отпускало странное чувство, не дававшее мне расслабиться и наслаждаться жизнью. Причиной тому была Анна. Я намеревалась выяснить откуда он знал эту женщину.

Любуясь осенними переливами, я на мгновение забыла о том, что тревожило меня. Но увидев Саида, на его обычном месте, почувствовала вновь решимость и желание докопаться до правды.

Музыкант протяжно играл и полотна листьев услужливо соединялись в разноцветную лоскутную дорожку, по которой я пошла навстречу своему детству. Наклонившись, я подняла с земли одинокий листик и бессознательно заглянула в бесцветные сухие прогалины и прожилки. Подобно линиям жизни на моей руке, они повествовали о судьбе дерева, давшему ему жизнь.

Все мы — листья… покидаем деревья, явившие нас миру, и отправляемся на поиски собственной бесконечности. Перед глазами предстали родители в те редкие минуты, когда между ними наступало согласие. Их улыбки, которые я ловила как солнечных зайчиков в предрассветное утро. Те немногие моменты, когда отец уделял мне свое драгоценное время и дарил радость. Все это существовало среди скандалов, не покидавших наш дом и составлявших основу отношений матери и отца. Чтобы не слышать их, я убегала к себе в комнату. Закрывала уши и представляла, что лечу. Поднимаюсь по облакам, как по ступенькам, навстречу сияющей прекрасными оттенками и цветами радуге.

Вытерев подступившие слезы, я взглянула на Саида. Через что нужно пройти, чтобы своей игрой заставить плакать сердца других людей? Кто ты?.. Какая загадка скрыта в тебе, Музыкант? Откроешься ли ты, уберешь ли маску со своего лица? Как ми и соль, образующие идеальное созвучие… возможно ли это?..

— Мари!

Саид приостановил свою игру и поднялся мне на встречу. Чмокнув меня в щеку, он пробормотал:

— Я не заметил, как ты подошла.

Я слабо улыбнулась, смахивая рукой непрошеные слезы:

— Хорошо. Я увидела те редкие мгновения, когда ты становишься собой.

Он смутился и растерянно взъерошил волосы на голове.

— А почему ты плачешь?

— Саид, почему ты не рассказываешь о себе? Ведь ты не только музыкант, играющий в нашей больнице. У тебя есть ресторан. Та женщина — она знает тебя, лучше, чем я!

Я не хотела говорить так резко. Но слова вырвались сами собой.

— Ты права. Я не всю свою жизнь играл на виолончели. Этому я обучался, начиная с двенадцати лет.

Я окончательно вышла из себя:

— А что было до двенадцати лет и после, не хочешь рассказать?!

— Тебе на самом деле интересна моя жизнь?

— В смысле «тебе на самом деле интересна моя жизнь»?

— Когда я играл, ты плакала. Почему?

— Не смей переводить тему! Я тебе задала вопросы, твоя задача на него ответить.

Саид кратко усмехнулся и кивком головы дал понять, что сдается.

— Понял, не буду.

— Когда ты играл, я вспомнила своих родителей.

Я успокоилась и решила рассказать ему о своих чувствах.

— О том, как они ругались и как это причиняло мне боль в детстве.

Я сделала свой первый шаг, Музыкант! Твой черед.

Минуту Саид пристально смотрел на меня и просто молчал. Я снова начала закипать, потому что решила, что разговор на этом прекратится, но, к моему удивлению, он тихим неторопливым голосом продолжил:

— Я родился и вырос в этом городе. Получил высшее экономическое образование. Работал бухгалтером в закусочной родителей, Аш Эви, может слышала о ней. В прошлом году она перестала приносить прибыль, и я принял решение реорганизовать бизнес. Два года назад закусочная благодаря моим усилиям стала рестораном. Я нашел подходящее помещение в центре, запустил рекламу, обучил своих людей всем высоким стандартам ресторанного сервиса. Было тяжело, потому что реорганизация требовала больших финансовых вложений, но я не сдался и у меня все получилось. Сейчас ресторан приносит хорошую прибыль, я расплатился с долгами. Мой партнер занял место управляющего. Я передал ему свои дела и у меня появилось свободное время на музыку.

— Но почему ты играешь в больнице? Почему не развиваешь свою музыкальную карьеру? Ты же круто играешь и можешь превратить это в профессию!

— Нет, Мари. Теперь мой черед спрашивать. Тебе до сих пор больно?

— Да.

Я проглотила комок, застрявший в горле:

— То, как мои родители прожили свою жизнь, сильно повлияло на меня. Я не верю в то, что между двумя людьми могут возникнуть настоящие чувства. А если они вдруг и случаются, то это ненадолго. Стоит отношениям стать более длительными, и вся эта романтика исчезает. Лопается как мыльный пузырь. Начинаются скандалы и люди расстаются.

— Ты также думаешь о нас?

— А что мне думать о нас? Я прихожу поболтать с тобой, мы классно проводим время вместе и при этом я не знаю элементарных вещей о тебе!

Саид ничего не ответил.

На глаза навернулись слезы. Анна стояла перед глазами, и ни о чем другом думать я не могла.

— Давай попробуем исправить это?

В голосе Саида прозвучало раскаяние.

— Давай. Начинай сейчас.

— Всю жизнь я мечтал стать музыкантом. Но родители настаивали на том, чтобы я проводил больше времени в семейной закусочной. Я не возражал. Даже тогда, когда они предложили мне поступить на экономический факультет СГУ (Ставропольский государственный университет), я не чувствовал протеста. Знаешь, когда ты чем — то занимаешься с детства, постепенно это увлекает тебя. Начинаешь понимать, что у тебя неплохо получается и ты вроде бы втягиваешься. Я отучился в университете, потом работал с родителями. Это было прикольно, но… не то. Не то, чем я хотел заниматься всю жизнь! Начался кризис, они выкладывались на всю мощь для того, чтобы не дать бизнесу пойти ко дну, и я не мог остаться в стороне. Я был на пятом курсе, когда начал подрабатывать бухгалтером в нашей закусочной. Конкуренция была бешеной. Я понял, что необходимо полностью менять всю концепцию и реорганизовать бизнес. Нам надо было выходить на новую целевую аудиторию, и при этом не растерять постоянных клиентов. Задача была непростой. Каждое лето родители отправляли меня в Турцию стажироваться в одной из компаний, занимающейся консалтинговыми услугами. Там я узнал много крутых вещей о том, как делать продажи, обучать персонал, про маркетинговые фишки. Но большой находкой для меня стала дружба с одним сушефом. Он работал в местном ресторане в Анталии. То, как он создавал новые блюда, меня зарядило и вдохновило на открытие совместного ресторана! Я позвал его в Ставрополь. Парень родился в Воронеже, жил там до четырех лет и потом вместе с родителями переехал в Анталию. Сам он турок по происхождению, но жизнь в Турции не пришлась по вкусу. Я предложил ему партнерство. У него были накопленные деньги, у меня была закусочная плюс оборудование и персонал. Мы с ним обговорили условия и ударив по рукам, открыли ресторан. Я продал помещение, купленное родителями для закусочной и приобрел новое для нашего ресторана. Мы назвали его «Стамбул». Кухня у нас в основном турецкая, концепция схожа с закусочной родителей, так что большинство наших постоянных клиентов из бывшей закусочной начало ходить в наш ресторан «Стамбул». Для меня это было хорошим выходом из положения. Я надеялся, что Рустам, мой друг сушеф, со временем возьмет управление рестораном на себя и я смогу заниматься музыкой. Так в принципе и произошло.

Конец ознакомительного фрагмента.