Палата Смерти. Сборник рассказов

Iren Sandler

Госпожа Смерть может ворваться к кому угодно и когда угодно. Она не постучится в дверь, не позвонит в звонок, она не предупреждает о своем визите. Ей, откровенно говоря, плевать на вас и ваши чувства.

© Iren Sandler, 2019

ISBN 978-5-0050-4419-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Написано со смятением в душе в поисках ответа. — Автор

Рассказ первый. Диалоги с умирающим

Любовь, дружба и жизнь — три вечных понятия, что нам не подвластны.

Я попал в больницу в такой неподходящий момент: не сегодня-завтра моя жена должна была родить нашего первенца. Были некоторые осложнения, поэтому причин волноваться было предостаточно.

— Да, милая. Со мной всё в порядке, ты только не волнуйся, тебе сейчас нельзя. Ничего страшного, врачи сказали: через недельку отпустят, — допрос жены всё никак не прекращался, в последнее время она стала очень любопытной. — Всё, дорогая, давай. Ко мне врач пришёл, — вру, — потом перезвоню.

— Что? Жена беспокоится? — полушутя спросил старик на соседней койке. Не знаю, что у него за диагноз, но глаза были впалыми, лицо бледным, а губы крепко сжаты.

— Да, ей рожать скоро, а я вот, — развёл я руками. Старичок ухмыльнулся.

— Я тоже помню свою. Эх, Анна Ильинична, женщина, — выделил он последнее слово. Наверное, она для него многое значила. — После войны мы встретились, красавица на деревне! — Сказывал он, мечтательно глядя в потолок.

— Пятьдесят лет прожили душа в душу, — продолжал свой рассказ сосед по палате, — мы любили друг друга. Так нежно и тихо. Мы не кричали о своей любви всему миру, как это любит делать современная молодежь. Мне было достаточно того, что она любит меня. Я ни на секунду не сомневался в ней, ведь любовь и доверие — родственные понятия. Одно невозможно без другого. Я давал ей всего себя, не требуя ничего взамен, ведь любовь — это прежде всего отдавать.

— Но разве не погибнет любовь одного человека, разве любящий человек не будет страдать от односторонней любви?

— О, нет! Если ты любишь, тебе достаточно только лишь того, что предмет обожания есть, достаточно чувств и эмоций, которое дарит лишь существование это человека. — Руки его были сцеплены, а брови сдвинуты. Задумавшись, он продолжил, — однако, ты тоже прав. Прав по-своему, односторонняя любовь может и убить, если человек вовремя не вылечится.

— Говорят, что время лечит. Вы так же считаете? — Ямного раз слышал эту фразу, но никак не мог понять.

— Хмм. Я бы так не сказал. Вылечить душевные раны могут лишь настоящие чувства и эмоции, а благодаря времени мы лишь привыкаем к этой боли, не излечившись вовсе.

— А что есть красота? — Я приподнялся на подушках, задав следующий вопрос, что волнует меня уже многие годы.

— А что есть красота? — повторил он мой вопрос на свой манер. — Это огонь, мерцающий в сосуде. Можно я продолжу рассказ об Анечке? — Я кивнул. — Я не задавал себе вопрос:"Почему я с ней? Почему люблю?» Я просто любил её, любил её всю: шелковистые волосы, блестящие глаза, её грубый носик и мягкие губы. Даже когда она постарела, я не переставал любоваться ею.

***

— А что вы скажете насчёт дружбы? — Беседовать с этим старичком оказалось очень увлекательно.

— О! О ней, как о любви, можно говорить вечность. Некоторые считают, что дружба — это вид любви. А вообще, дружба зарождается моментально и так же моментально может погибнуть под гнётом недоверия. Очень важно уметь доверять друг другу, при этом не теряя бдительность. Был у меня друг, — вновь начал копаться сосед по палате в воспоминаниях, я это заметил по его сдвинутым бровям. — В девяностые мы с ним сильно поссорились, и только недавно я узнал, что он был невиновен. — Он посмотрел на меня, в его глазах читалось отчаяние, от этого взгляда хотелось уйти, убежать, лишь бы не видеть, как мучается этот человек.

— Понимаешь, я подумал, что он обманул меня, конечно, он всё отрицал, однако чувство обиды взяло вверх. Я перестал ему доверять и дружба рассыпалась. А где-то полгода назад мне рассказали все подробности той ситуации, я понял как сильно ошибался. Но уже поздно. Мой друг умер. Смотри, и ты не опоздай.

***

На следующий день старику стало плохо, он задыхался, а лицо покраснело. Его всего колотило как от электрического заряда. Было страшно на это смотреть. Смотреть как борются два вечных понятия: жизнь и смерть.

Сегодня победило первое, но никто не знает, что ждёт тебя завтра.

Врачи помогли ему, через полчаса он пришёл в себя. Я спросил, всё ли у него в порядке.

— Пять лет назад меня Анечка оставила, наверное, забрать к себе хочет. — Неожиданно сказал он.

— Да вы что! Не говорите так, вы обязательно поправитесь.

— Эх! — Махнул старик рукой. — Ужели захочу я жить опять, /Чтобы душой по-прежнему страдать /И столько же любить? /Всесильный бог, /Ты знал: я долее терпеть не мог. — Руки его тряслись, из глаз капали слёзы. — Пускай меня обхватит целый ад, /Пусть буду мучиться, я рад, я рад, /Хотя бы вдвое против прошлых дней, /Но только дальше, дальше от людей. — Он так выразительно, так чувственно прочитал эти стихи, что по мне прошёлся холодок, а кожа покрылась мурашками.

— Это Лермонтов, — глухо сказал он в стену. Руки всё также тряслись. — Понимаешь, сынок, — говорил он, глядя мне в глаза, — я устал от этой бренной жизни, никогда не думал, что скажу это, но я не хочу жить! Понимаешь, это существование мне только в тягость, — сказал, указывая на трубки и пикающее устройство. — Всё вокруг такое ненастоящее, даже люди. Каждый думает о себе, о своей выгоде, о своих чувствах, никто не хочет взглянуть на ближнего, посмотреть, а вдруг, он болен, а вдруг ему одиноко, но нет, каждый думает о себе. — Старик взглянул на свои трясущиеся руки, на которые капали слёзы отчаяния.

— Но ведь не все такие, — возражал я своему собеседнику. — Бывают ведь люди настоящие, живущие не только ради себя, но и ради жизни на Земле, ради всего хорошего, что есть на этом свете, — хотел я скорее убедить себя, чем старика. Мысль о том, что общество потеряно, потеряны мораль, нравственность, настоящие дружба, любовь, сочувствие и иные жизненные ценности, заставляла задуматься и впасть в уныние.

— Нет, есть, конечно, исключения, но они очень редки и подвержены влиянию общества. Меня всё это печалит.

После этой речи он долго молчал.

Я впал в ступор. Душа заныла чувством вины, которое привело с собой растерянность. Я вспомнил о расстроенном друге. Я видел, что его что-то гложет, но пропустил мимо себя. Чувство вины нарастало. Наконец, я решил ему позвонить.

— Да, Виталик. Это я, Саша, — я не знал, что ему и говорить, как объяснить причину своего звонка, он меня не поймёт, но слова старика чётко отпечатались в сознании, — как дела?

— Да нормально, а что? — Друг был явно удивлён моим внезапным звонком ради такого незначительного вопроса.

— Нет, ничего. Просто интересуюсь.

— Ну а сам то ты как? Как жена? Родила?

Следующие полчаса мы болтали о том, о сём. Узнав о том, что я попал в больницу, Виталик пообещал зайти на днях.

После разговора стало как-то легко на душе. Я хотел поблагодарить старика, но он спал. Решив, что не буду его беспокоить, тоже пошел на боковую.

***

— Дефибриллятор, быстро! — Я проснулся от крика врача, оказалось, что мой сосед по палате, тот самый старичок, умирает. Врачи боролись за его жизнь. Поняв, что дефибриллятор не поможет, врач стал проводить непрямой массаж сердца. На лбу проявились капельки пота, руки уже тряслись, однако врач не переставал пытаться вернуть его на этот свет.

Но я знал, что ничего не получится…

Конец ознакомительного фрагмента.