Стокгольмский синдром

Divergent, 2023

Жертвы стокгольмского синдрома не знают о том, что в любой момент можно просто уйти, – не терпеть, не страдать, не плакать, не выполнять прихоти того, кто над ними издевается, и не делать того, что не хочется делать, – а просто встать, развернуться и пойти своей дорогой. С виду полноценный человек, – он настолько морально подавлен, подчинен или даже порабощен другими людьми и сложившимися обстоятельствами, что он просто не понимает, не знает и не осознает, что он может просто встать и в одночасье прекратить все это. Одним словом, одним движением, одним действием. Потому что он не в клетке и не в цепях; он не болен физически и не изможден. На самом деле он совершенно свободен и имеет право сам распоряжаться своей жизнью, сам решать для себя, что ему делать, в каком направлении двигаться, как жить, с кем общаться, чем заниматься. И цепи, и клетка существуют только в его измученном воображении. И он в любой момент может переступить через них и пойти своей дорогой.Но он не знает этого.

ДЛЯ МАМЫ ОНА ПРОСТО УМЕРЛА…

Мама всегда считала Олеську своей собственностью. Дочь должна была любить только ее, дружить только с ней, слушаться ее, разумеется, беспрекословно, выполнять каждое ее пожелание еще до того, как мамуля соизволила высказать его, и подробно рассказывать ей не только о том, что с ней происходит, но и о каждой промелькнувшей у нее даже самой мимолетной сокровенной мысли. Потому что даже их поток мама неизменно стремилась контролировать целиком и полностью. И если эти самые мысли по какой-то причине казались маме неправильными, то она категорически запрещала Олеське так думать, по поводу и без повода вставляя угрожающее: “Иначе ты мне не дочь!!!”

Эта фраза еще много лет приходила к Олеське в страшных снах…

Олеся была на редкость жизнерадостным и неунывающим ребенком, но временами на нее тоже могли нахлынуть грусть и тоска. Заметив это, мама тотчас же требовала от дочери полного отчета о ее душевном состоянии. И, если какие-то Олеськины детские страдания и переживания представлялись маме глупыми, то она попросту запрещала своей дочери страдать и переживать по этому поводу и приказывала радоваться.

— У тебя все хорошо! — с угрожающими нотками в голосе повторяла добрая мамочка, и с каждым произнесенным словом градус нажима все повышался. — Ты поняла меня?! У тебя все хорошо!!! А иначе ты — просто неблагодарная свинья, которая не способна ценить все то, что мамочка для тебя делает!!! У меня постоянно сердце из-за тебя болит, а ты еще чем-то недовольна?! У тебя все хорошо!!! Поняла меня?!

Быть неблагодарной свиньей Олеська не хотела. Наоборот, она искренне старалась быть хорошей послушной дочерью. Весь мир вращался для нее вокруг мамы, и она изо всех сил стремилась угодить ей, попросту не зная еще тогда о том, что вообще имеет право на какие-то свои мысли и чувства. Даже если они не нравятся маме.

Ведь все эти мысли и чувства принадлежат ей, — и только ей. И они вовсе не обязаны нравиться ее маме.

Но тогда она еще просто не знала об этом.

Разумеется, у Олеськи никогда не было ни друзей, ни подруг. Всех их мама изгоняла из жизни дочери с решительностью цербера, охраняющего бесценное сокровище. Единственным человеком, которого Олеся посмела полюбить в детстве, — помимо мамы, — была ее первая учительница. Мама восприняла это, как самое страшное предательство, и на протяжении нескольких лет изо всех сил старалась настроить дочь против этой женщины, по поводу и без повода стремясь дать ей понять, что она обратила свой взор на совершенно недостойного того человека. Как ни странно, Олеся прекрасно понимала мамину ревность и до смерти боялась ее жестоких слов, этих ее постоянных и совершенно беспочвенных нападок на дорогого ей человека, но при этом не сдавалась. Ее первая учительница была добрейшей женщиной в этом мире, и Олеся боготворила ее и готова была отстаивать даже перед мамой…

В принципе, ее мамуле уже тогда, в раннем детстве, следовало бы понять, что дочь готова ломать себя ей в угоду только до определенного предела. Но ради тех, кто был ей по-настоящему дорог, Олеся уже тогда готова была сражаться до конца. Ради близкого человека она могла не подчиниться маме и даже пойти ей наперекор, хотя даже сама еще не осознавала этого до конца.

Иногда мама чувствовала ту грань, за которую нельзя заходить. Но она не видела в этом ничего страшного для себя. Например, тогда она просто терпеливо дождалась, пока дочь окончит начальную школу, выйдет из-под сильного влияния своей первой учительницы, и опасная соперница постепенно исчезла из их жизни сама собой. Правда, мама еще долго не могла простить свою дочь и временами с удовольствием припоминала ей эту ее нелепую влюбленность в ту “совершенно глупую и непорядочную”, на ее взгляд, женщину. В чем именно проявлялись ее глупость и непорядочность, Олеся, правда, так никогда и не поняла. Но у нее уже была тогда совершенно другая жизнь, другой круг общения, другие учителя; у ее любимой учительницы, наоборот, появились новые ученики, и общение с ней как-то постепенно само собой сошло на нет.

К великой радости мамы…

Олесе было двенадцать лет, когда у нее появилась собака Дина. Она долго мечтала о ней и безумно любила… Дина оказалась сложной собакой. У нее был очень тяжелый упрямый характер, она плохо слушалась, убегала, грызла вещи, переворачивала все вверх дном… Но Олеся ее любила, потому что для нее это было единственное близкое существо.

В принципе, глядя правде в глаза, Олеська, тогда еще маленькая неопытная девочка, просто не справилась с сильной упрямой служебной собакой, не смогла ее выдрессировать, как следует. Помочь ей было некому, а о профессиональных кинологах тогда, тридцать лет назад, никто еще даже и не слышал… И, вместо того, чтобы как-то помочь дочери, — например, где-то через знакомых найти человека, который помог бы выдрессировать собаку, — через четыре года мама просто приняла решение ее усыпить…

Олеська ревела полгода. Она просто не могла прийти в себя. При одной только мысли о Дине слезы начинали течь ручьем, и их было не остановить. Маму это раздражало и бесило. Она не желала, чтобы ее дочь убивалась по какой-то там собаке. И она снова и снова спокойным менторским тоном разъясняла безутешной дочери, что у них не было другого выхода, что они вместе приняли это решение, и ей давно уже пора перестать страдать.

В любой ситуации всегда есть другой выход. Но это Олеся поняла только спустя много лет. А тогда она всего-навсего потеряла единственного друга и не знала, как ей вообще жить дальше…

Они убили совершенно здоровое молодое животное, которому еще бы жить да жить… И Олеся, наверное, до конца жизни не простит себе этого. Да, от нее тогда ничего не зависело, да, она никак не могла помешать своей маме сделать то, что та задумала, а потом еще и извратить все это так, словно это Олеся сама приняла такое решение. Да, если маме приходила в голову какая-то мысль, она перла напролом, как танк, и противостоять ей было невозможно, потому что она попросту все сметала на своем пути… И все-таки… И все-таки простить себе этого Олеся так и не смогла…

Ей было тогда семнадцать… И она целиком и полностью зависела от своей мамы.

Кстати, ее дорогая мамуля вообще всегда стремилась усыплять животных, которые имели несчастье попасться на ее пути. После Дины они подобрали сбитую машиной собачонку, вылечили ее и оставили у себя. Тишка был очаровательной белоснежной болонкой с повадками избалованного кота: такой же ласковый и вальяжный. Мама пару лет просто не спускала его с рук, расчесывала по пять раз в день, хотя в этом не было никакой необходимости, — просто потому что хотела сделать ему приятно. И целыми днями причитала, как она любит Тишеньку, и что только Тишенька любит мамочку, в отличие от ее собственных неблагодарных детей, которые ее не уважают и не ценят…

А потом у мамочки изменились приоритеты. Она нашла себе нового мужа, надумала к нему уйти и без малейших колебаний предложила Тишеньку усыпить со словами:

— Ведь он же все равно никому не нужен!.. Что ему мучиться зря?..

И она посмела предложить это своей дочери после того, через что та однажды уже прошла по инициативе своей милой, заботливой и любящей мамочки!..

Олеся на тот момент была на восьмом месяце беременности; они с мужем жили на съемной квартире и ну никак не могли позволить себе собаку… Но пережить еще раз то, что ей уже пришлось пережить однажды, Олеся просто не смогла бы. Поэтому она, не раздумывая ни секунды, приехала и забрала Тишу, напутствуемая причитаниями мамы:

— Зачем он тебе?.. У тебя ребенок скоро родится; тебе не до собаки будет! Усыпили бы, — и все!..

Да, добрая мамочка, как всегда, была в своем репертуаре…

Потом был бабушкин кот, которого бабушка просто обожала, который был для нее вместо ребенка, которого она любила, наверное, больше всех внуков и детей вместе взятых… Маму всегда это бесило. И вот бабушка умерла. И кот оказался никому не нужен…

— Коты не привыкают к другому дому! — безапелляционно заявила мама. — Милосердней будет его просто усыпить!..

И это говорила любящая дочь, которая бросалась на гроб матери и безутешно рыдала целых две недели после ее смерти…

У Олеси всегда были сложные отношения с бабушкой. Признаться честно, они лишь в последние пару лет и нашли общий язык, — до этого бабушка была для нее совершенно чужим человеком. Но, просто в память о том, что это была ее бабушка, — а это был ее любимый котик, ради которого она и жила-то в последние годы, — Олеся даже и мысли не могла допустить о таком кощунстве…

Да ладно животные… Самое страшное заключалось в том, что маме постоянно мешали люди, окружающие ее. Причем, вовсе даже и не чужие ей люди… Неоднократно, например, когда еще бабушка была жива, мама рассуждала о том, что могла бы жить вместе с ней, если бы там не было ее сестры, младшей бабушкиной дочери, с сыном… Они ей мешали… Так же ей мешал и последний бабушкин муж… И тот же несчастный кот…

Бабушка вообще была в этом смысле, как Олеся поняла уже гораздо позже, очень гостеприимной. Она готова была пустить к себе, в свою однокомнатную квартиру, всех родственников, у которых возникли проблемы, — и, ради бога, приходите со всеми своими домочадцами, супругами, детьми, животными… Маму это злило до невозможности. Почему-то она искренне полагала, что бабушка должна была привечать только ее одну…

А остальных — тоже усыпить, наверное, чтобы не мешали…

А потом ей перешел дорогу уже ее собственный сын, Олесин братец, мамин обожаемый золотой мальчик, которого она боготворила… Но он, зараза такая, вырос и перестал соответствовать мамочкиным идеалам. К тому же, он не слишком понравился ее новому мужу, который не захотел жить с уже довольно-таки взрослым пасынком, а братец воспринял это весьма болезненно. И мама пришла к выводу, что он может помешать ее счастью, и фактически бросила его… Со словами, что она никогда не променяет свою новую любовь на какого-то там сына…

Да, ему на тот момент было уже пятнадцать… Но он до сих пор был совершенно маменькиным залюбленным сыночком, который, простите, в туалет не решался сам зайти без ее помощи и одобрения. Поэтому остаться без мамы, — пусть даже и в таком возрасте, — для парня оказалось страшным ударом, от которого он, наверное, так и не оправился до сих пор…

Пожалуй, действительно милосерднее было бы его тоже усыпить…

Именно тогда Олеся уже и начала потихоньку осознавать, что ее мама — страшный человек. Она готова была без зазрения совести попросту уничтожать всех тех, кто ей не угодил. Причем, делала это совершенно спокойно и осмысленно.

Ради достижения своей цели, — причем, зачастую совершенно непонятной окружающим, — она готова была пойти по трупам. И горе было тому, кто по глупости умудрился встать на ее пути!..

Олеськиного мужа мама тоже с удовольствием усыпила бы, если бы ей только представилась такая возможность. Но дочь, опять же, взбрыкнула и не позволила ей это сделать. Потому что любила. Потому что на каком-то этапе он был ей важен и нужен. Мама рвала и метала, отрекалась от неугодной дочери, а потом обещала ее простить, если она все-таки будет готова признать свои ошибки и заблуждения, но реально сделать ничего не могла. Потом, после нескольких лет замужем, Олеся поняла, что больше не любит своего мужа. И спокойно развелась с ним. Так что ему тоже удалось выжить. А Олеся снова оказалась под маминым крылом…

Мама была счастлива и не скрывала этого. Теперь дочь снова целиком и полностью принадлежала ей.

Хотя, нет… Не совсем целиком. Потому что в память об Олесином не слишком удачном замужестве остался сын…

Он был совершенно обычным нормальным ребенком. Две руки, две ноги, туловище, голова… В принципе, милый, симпатичный, добрый и очень смышленый мальчишка, взявший от обоих своих родителей только самое лучшее… Мамин первый внучек, кстати…

И она возненавидела его просто лютой ненавистью. Вероятнее всего, даже и не потому, что у него были какие-то несовместимые с мамиными понятиями недостатки, а всего лишь из-за того, что дочь его любила…

Первые года жизни внука Олесина мама лишь изредка поглядывала на него, как на некое диковинное насекомое, которое смеет отвлекать на себя внимание дочери, — то самое внимание, которое должно было полностью доставаться ее мамочке. Сам по себе внук ее совершенно не интересовал, не вызывал ни малейших чувств или эмоций, — нечто вроде бессловесного приложения к дочери, отнимающее у нее то драгоценное время, которое она должна была уделить беседам с мамочкой. Довесок, одним словом. Прицеп, который, с ее точки зрения, сломал ее дочери жизнь и лишил любых надежд на счастье. В нем все было не так, на взгляд любимой и любящей бабушки… Не так ходил, не так сидел, неправильно бегал, не то говорил, не так выглядел, не так себя вел… На том этапе жизни Олеся вообще оказалась в довольно сложной ситуации, без денег, периодически без работы, без каких бы то ни было перспектив, — и это все из-за этого ребенка, разумеется!.. Если бы не он, она могла бы жить, припеваючи, а теперь должна тянуть его, непутного, никому не нужного… И мама, разумеется, не упускала случая лишний раз напомнить дочери об этом. Но Олеся тогда была реально слишком замордована жизнью, чтобы обращать внимание на мамины слова и задумываться об их истинном смысле. Она просто стремилась выжить любой ценой. И, как ни странно, ей это удалось.

Постепенно все как-то наладилось. У Олеси стало постабильнее с доходами. Прошли проблемы со здоровьем. Она уже не была больше такой нервной и взвинченной, как раньше; она, наконец-то, смогла вздохнуть и оглянуться вокруг себя. А также услышать то, что все эти годы пыталась донести до нее любящая и заботливая мама.

А мама, на тот момент, все разговоры сводила только к одной теме. И изо всех сил старалась объяснить дочери, что у нее вырос полный урод. Причем, и физически, и морально. И Олеся просто схватилась за голову в панике…

Да, ее сын как-то незаметно вырос. Из бессловесного довеска он превратился в довольно рассудительного, очень чувствительного и, главное, вполне разумного мальчугана, который реально страдал от постоянных нападок и издевок любимой бабушки… А та словно рассудком сдвинулась на этой теме и реально поставила своей целью сжить его со свету…

Когда Олеся, наконец-то, это осознала, она просто пришла в ужас. Ее мама откровенно травила, изводила и сживала со свету собственного внука, который на тот момент едва пошел в школу. И она, не жалея ни сил, ни времени, ни нервов пыталась убедить дочь в том, что та вырастила некое убожество и недостойное жизни ничтожество, которое теперь нужно поскорее извести. Мама часами, неделями, месяцами открытым текстом, не стесняясь в выражениях, стремилась донести до дочери, что этот моральный и физический урод просто не достоин ни любви, ни заботы, — не достоин жизни, в конце концов. И поэтому желательно бы его, наверное, тоже усыпить…

Олеся, к сожалению, не сразу осознала, насколько это серьезно. Поначалу она решила, что это просто обычное недопонимание между представителями разных поколений. Поэтому она еще года три безуспешно пыталась примирить маму с внуком, не понимая еще до конца, что ей нужно попросту спасать ребенка и бежать от нее без оглядки… А она тщетно пыталась показать маме, какой он у нее умный, талантливый, добрый, красивый, в конце концов… Ей так хотелось, чтобы мама увидела это, поняла, оценила…

Но Олесе это так и не удалось. Буквально с каждым днем мама ожесточалась все больше… Хотя, куда уж больше… Ее ненависть к собственному внуку временами просто пугала…

И Олеся понемногу начала понимать, что маму просто бесит сам факт существования в жизни дочери другого человека, которого она осмелилась полюбить…

Самое смешное заключалось в том, что все эти годы у Олеси не было никаких проблем с самим ребенком. Как это ни странно, он у нее вырос действительно очень добрым и не по годам мудрым; он даже не сердился на бабушку и никогда не пытался рассказывать Олесе ничего плохого про нее. Он даже не рассказывал ей о том, как бабушка его обижает, какие ужасные вещи заявляет ему, — все это Олеся узнала уже потом. А сын, наоборот, всегда защищал бабушку перед ней, говорил, что ей трудно, что она просто одинока и хочет внимания…

Олесиному сыну было десять лет, когда мама просто поставила ее перед выбором: или ребенок, или она. Олеся так и не поняла никогда, на что конкретно она рассчитывала. Как ни печально это осознавать, но, в любом случае, даже в угоду мамочке, она не смогла бы ни усыпить ребенка, как ненужную собаку, ни выгнать, как бывшего мужа. Для Олеси так и осталось загадкой, чего ее мама на тот момент хотела добиться. А добилась она своим поведением лишь того, что ей действительно пришлось сделать этот выбор.

Да, что греха таить, мама всегда была для нее чем-то святым. Олеся долгие годы готова была на все ради нее. Потому что это была мама. Но сын — это была часть ее самой, ее плоть и кровь, ее душа и ее сердце. Поэтому у нее и выбора-то не было, на самом деле.

С момента тех памятных событий прошло больше десяти лет. У Олеси вырос чудесный сын, которому она доверяла целиком и полностью. Она просто сама всегда удивлялась, как он сумел, столкнувшись еще в раннем детстве с такой уничижительной ненавистью, вроде бы, самых близких людей, остаться при этом таким добрым и отзывчивым, готовым всегда прийти на помощь и поддержать.

Только вот красивое нежное слово “бабушка” с тех пор стало для него ругательным…

А Олеся для своей мамы просто умерла. Ну, да и бог с ней!..