Апейрон

Denis Zakharov

Основано на реальных событиях.Одно из самых таинственных и опасных приключений последних двух тысячелетий, в котором оказался человек, чье стремление к свободе было сильнее страха погибнуть в плену.Что делать, когда ты первый в необитаемом мире? Что делать, когда мир, казавшийся необитаемым, на самом деле давно имеет своего хозяина, желающего скрыть свою личность ото всех?Погрузитесь в историю человека, пытающегося выжить в пучинах миров, не пускающих его дальше своих границ…Пока однажды… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 10

Ты в ответе за то, чего не делаешь?

— Ты чего задумался, коньяк-то пить будешь?

— Французский?

— Frapin Cuvee.

— Хороший?

— Издеваешься? Бессмертный коньяк с ломтиком лимона — чудо!

— Лей сразу две.

— А ты чего так пьешь резво?

— Ты давай лей!

— А как же…

— Третью.

— Не находишь, что ты немного заблудился?

Стакан звонко задел край стола.

— Знаешь, что я чувствую? Волны страха двигаются от кончиков пальцев рук и ног, подступая к сознанию и захлестывая легкие, он начинает душить, ты нарочно разгоняешь дыхание собственными усилиями, чтобы обрести только что утерянное дыхание.

Гребни волн по-прежнему часто опрокидывались, заливая легкие, — в таком состоянии не продержаться и десяти минут.

— Я понимаю то, о чем ты говоришь. Происходит какое-то возбуждение — одна волна страха вызывает и продолжает другую, бóльшую. Судороги сжимают горло, хочется кричать, но ты не можешь и этого.

Еще несколько мгновений — и задохнусь.

Клавиши застучали в темноте, один клик мышкой. Комната заполнилась «Right Here Right Now» Fatboy Slim.

— А это что?

— Расческа! Наверное, одна из моих подруг забыла. В течение года у меня дома копятся не только расчески, но и помады, зарядки от телефонов, колечки, кулоны…

На обратной стороне пластиковой щетки для волос — обтекаемой формы, без ручки — на желтом фоне поверхности большие буквы: Tangle Teezer.

— Вот же то, что мы ищем!

— Tangle Teezer?

— Конечно!

— Может, на сегодня тебе хватит?

— Да смотри же! Во-первых, это не просто расческа, это полноценный бьюти-гаджет.

— Ты где этого понабрался?

— Она задумана как эргономическая щетка, которая легко справится со спутанными волосами, не навредив им. Вот смотри.

Звук расчесывающихся волос.

— Она подходит абсолютно под любой тип волос, даже под афро.

— Ну да, самая продаваемая расческа в мире. И что с этого?

Изображения на сайте подвисают, но текст читается легко.

— Прежде чем стать самой продаваемой расческой в мире, она должна была как минимум попасть в продажу.

— Как?

— Здесь написано, что парикмахер отправился на мегапопулярный в Британии телепроект. Шон, создатель этой расчески, представил участникам свою идею среди всех прочих конкурсантов, общей целью которых было вызвать доверие инвесторов и, собственно, получить их деньги на свое развитие.

— И?

— И… проиграл. Его идею в виде пластиковой расчески всех цветов радуги совсем не оценили.

— Да уж, сейчас точно те самые инвесторы кусают локти и корят себя за недальновидность. Но как? Как у него получилось?

— Продуманная конструкция, которой как раз в нашем вопросе у нас и нет.

— Мы можем что-то накидать?

— Тут также написано, что Шон тридцать лет работал в салонах красоты и успел за это время перепробовать не одну расческу — все они в большей или меньшей степени электризовали волосы, выдирали их с корнем, путали их и пушили.

— Что же такого особенного делает Tangle Teezer?

— Просто делает свое дело.

— Давай к конструкции, что там?

— Вот смотри.

На экране высветилась небольшая таблица:

•…материал — не электризующий волосы;

• зубчики — разной длины и расположенные в определенном порядке;

• форма — эргономичная, удобная для ладони;

• размеры — компактные, примерно 12 на 8 см;

• дизайн — яркий и стильный, который запоминается и выделяется среди конкурентов.

Ниже сопутствующий текст.

— Обрати внимание на главную особенность. Вот здесь.

Палец скользнул по экрану монитора.

— Не выдирать, а мягко распутывать колтуны.

— Но что общего это имеет с тем, что мы обсуждаем?

— Tangle. Клубок. Беспорядок.

— И чего же вы хотите сказать?

— Расческа Tangle Teezer распутывает запутанные волосы. Из беспорядка на голове создает порядок. У нас с тобой есть такой клубок, который нас беспокоит, — не волос, как ты понимаешь. Нам необходимо придумать и возвести конструкцию по распутыванию клубков без выдираний.

— Да уж, товар будет ходовой! И инвесторы найдутся, но пока есть только мы.

— Да. Смотри, как любопытно. Tanglefoot было сленговым словцом западноамериканского английского для обозначения крепкого виски. Aqua Lung международной корпорации Air Liquid стало общеупотребительным в странах Европы и бывшего СССР для обозначения автономных аппаратов для дыхания под водой. Aspirin — торговая марка германской фармацевтической компании Bayer, но всем оно известно как имя нарицательное для ацетилсалициловой кислоты. Unitas — фирма, с 1909 года производившая сантехнику, но теперь это название определенного приспособления, и неважно, какой фирмой оно произведено.

— Ну да, в Африке, например, любой кофейный напиток вне зависимости от бренда и качества называется «нескафе». Kleenex во многих англоязычных странах обозначает салфетки вообще. Американцы все одноразовые салфетки называют клинексами. Да и итальянцы тоже. В Польше любые кроссовки называют адидасами. А плееры — волкманами. В Израиле все мобильные телефоны называют pelefon, от названия компании, которая первой начала предоставлять услуги мобильной связи. В Америке общеизвестным и нарицательным названием пылесоса является «хувер» — от фирмы-производителя Hoover. В Монголии копировальные аппараты называют кэноны, так как именно Canon стал первой компанией, которая импортировала туда свою технику.

— Вот-вот. Рад, что вы меня слышите. При успехе наш бренд будет обречен на мировую нарицательность. Редчайший, первый в своем роде на планете Земля продукт, который появится на рынке.

— Так это же чудесно!

— Вряд ли.

— С ума сошел? Почему?

— Бренд — это в первую очередь обещание. В данном случае мы дадим обещание, которое, возможно, не сможем сдержать.

— А, может, сможем. Это будет работать, люди будут брать. Это как туалетная бумага. Без нее нельзя. Ей пользуются почти все, она заканчивается, а ты подкидываешь им все новые рулоны, чтобы справляться с нуждой.

— Только мы делаем не бумагу и даже не унитаз. Мы делаем то, что уравнено с человеческой системой жизнеобеспечения: сердцем, мозгом, кровью, нервной системой. Продукт по силе, превосходящей надежду и веру. Мы будем продавать трансгрессию. Билет на проход границы между возможным и невозможным. Первая проблема, с которой мы столкнемся, — это отсутствие языковых средств, способных выразить трансгрессию. Трансгрессивный язык возможен лишь как «внутриязыковая трансгрессия» — трансгрессия самого языка за собственные пределы, доселе мыслившиеся непреодолимыми. Смекаешь?

— Те, кому мы это продадим, окажутся за чертой?

— Именно! Мы вызовем эффект Gott ist tot.

— Точно, люди забыли не только о Боге, но и о его смерти? Мы показательно убиваем «Бога», открывая людям новый эмпирический опыт переживаний?

— Да, предлагая посредством нашего продукта переоценить ценности и выявить более глубинные пласты человеческой природы. Мы избавляем человека от финальной исчерпывающей причины, производим его отказ от идеи внешней причины.

— «Если Бога нет, все дозволено».

— Да, а если точнее, «Если нет бессмертия, все дозволено». Это наш исходный пункт.

— Чем мы жертвуем?

— Счастьем.

— Пока люди применяют наш продукт, они чувствуют себя хорошо; но, когда действие продукта оканчивается, человек переживает мучительные состояния. С каждым новым употреблением все сильнее.

— Зачем нам делать такой продукт?

— С появлением ребенка из утробы матери происходит что-то подобное. Ты когда-нибудь видел улыбающегося во весь рот новорожденного? Вот и я нет.

— Мы дарим людям свободу. Но свобода на следующем этапе не покажется человеку даром. Можно сказать, мы его обрекаем на эту свободу.

— Сможем ли мы формировать судьбу человека в новом пространстве?

— Мы можем задать общий алгоритм движений и свойства пространств. И даже рассчитать все для одного человека. Но делать это для всех наших клиентов в условиях мировой нарицательности — нет. Мы не можем считать количество сказанных людям «будь здоров» на количество состоявшихся чихов. Наша роль — транспортировать человека из одного пространства в другое на его страх и риск за его же деньги. Просчеты возможны, но их уже придется делать человеку самому.

— Далее?

— Внимание — материальная единица. Особенно хорошо это наблюдается в межпространстве. При должном качестве внимания и его количестве, направленном на тебя, рядом с тобой образуются ореолы. Области содержания внимания. Пока я не научился мастерить их сам, но, если мы хотим всерьез заниматься этим делом, нам нужно решить вопрос содержания внимания. Главный критерий — избирательность.

— Вот, видимо, почему люди говорят: «Окружить кого-то вниманием».

— Возможно, мы должны уметь регулировать содержание внимания в ореолах при транспортировке людей. При необходимости уменьшать его свечение с помощью регулировки световой каймы для передачи материи раненным при транспортировке пассажирам с разрывами отражений.

— Что это значит?

— При переходе между мирами, когда по одну сторону находятся призмы одного мира, а по другую — призмы другого мира, для каждого пассажира есть правило: смотреть на призмы того мира, в который движешься. Призмы проделывают определенную операцию узнавания человека. И если в этот момент человек оглянется на призмы прежнего мира или испугается и закроет глаза, то в этот момент произойдет резкий разрыв тканей психического тела человека. Ореолы помогут нам зашивать образовавшиеся раны, чтобы человек не остался навечно в межпространстве.

— Звучит, вообще-то, это все довольно странно и непонятно.

— Я об этом уже говорил. Первая проблема, с которой мы столкнемся, — это отсутствие языковых средств, способных выразить трансгрессию. Их пока нет, поэтому пользуюсь тем, что есть. Нужно формировать и заполнять язык. И эта наша задача номер один.

— Ладно, с деталями мы разберемся позже. Но что же тебя смущает, я не могу понять?

— Попав в мировую нарицательность, люди начнут пробовать трансгрессировать без нас, не имея на то компетенций. Продукт этот требует больших инвестиций, как денежных, так и интеллектуальных, психических, ментальных. Не имея ресурсов и проводников, люди начнут пропадать в межпространстве. Вопрос не в нашем с тобой убытке — скорее всего, к нам обратятся уже как к спасательной службе, и мы будем искать и возвращать пропавших.

— В чем же тогда?

— Здесь никого не останется.

— Что же в этом плохого?

— Мы погрузим знакомый нам мир в хаос. Мы лишимся знакомых нам форм. Содержание будет очищено. Порядок нового мира будет строиться какое-то время. Между самими мирами нет разницы. Разница лишь в протекающих реальностях. Мы просто пересадим людей с корабля синего цвета на корабль красного цвета, на котором будут действовать иные принципы выживания и взаимодействий.

— Спасая людей от нераспутанных клубков, мы распутаем эти, но не знаем, что вручим им там. Расческа спасает в этом мире человека от запутавшихся волос. Но ведь эта проблема для нас плёвая по сравнению со всеми остальными, которые с нами случаются. Так же и здесь. В новом мире проблема нашего с тобой клубка будет меньшей из существующих там проблем. Как расческа и волосы здесь. Вот на что мы обрекаем человека.

— Откуда ты это знаешь?

— Я практикую этот продукт довольно долго. И я предлагаю нам пойти другим путем. Предоставлять эти услуги строго конфиденциально и выборочно, желательно тестируя человека перед отправкой.

— Как делают с космонавтами?

— Только в разы внимательнее и строже. Это не просто клиенты. Мы их будем отбирать и нанимать. Они, по сути, наши сотрудники. Там мы потихоньку начнем выстраивать порядок. Разработаем план. Изучим. Простучим, так сказать, все пространство вдоль и поперек. Сняв хотя бы пенку начальных возможных рисков, сможем продавать услугу сначала отдельным людям, которых будем находить. Только после всей проделанной работы мы запустим это в массовое производство, когда изучим среду.

— Но есть же люди, которые могут случайно или как-то сами трансгрессировать в эти пространства?

— Есть, но они неопасны для нашего продукта. Это как Белка и Стрелка, запущенные в новое для них пространство космоса. Мы можем наблюдать за такими людьми, делая для себя какие-то выводы. Это больше нам на руку. Собаки не понимают, где они и на что они смотрят. Даже Гагарин не особо понимал. Описал то, что увидел, словами, которые смог подобрать. Вот и мы будет делать из Белки и Стрелки Гагарина для наших транспортировок, а дальше посмотрим.

— Сможем ли мы возвращать людей назад, если вдруг им там не понравится?

— Хороший вопрос. Что произойдет, если мы не будем трансгрессировать? Мы умрем. Все умирают. Так вот, то, что мы называем смертью, — это регрессия. Медленный возврат — или, другими словами, опускание материи, — происходящий вследствие поднятия другой материи.

— То есть и сюда мы как-то и когда-то трансгрессировали?

— Думаю, да. И в следующем пространстве можно отыскать методы трансгрессии; если не отыщем, вернемся назад.

— А что, если наше рождение здесь — это не трансгрессия, а как раз регрессия? Что, если где-то мы не смогли задержаться, не смогли найти методы трансгрессии? И вот мы здесь.

— Может, и так, суть дела это не меняет. Нам необходима технология этой связи. Ее особенности и нюансы. В идеале нам нужно освоить эту технологию таким образом, чтобы мы научились строить порталы. Проходы, доступные для всех в эти миры, как тоннели между станциями метро. Пространство протоколируем.