Возвращение в будущее

Cергей Шпитонков, 2023

Рассказы и повести Сергея Шпитонкова – это современные истории о разных героях и их непростых судьбах. Кто-то из них только вступает на жизненный путь, некоторые уже его завершают. Среди персонажей: молодой парень, впервые попавший в горы и проходящий жестокое испытание; бывший зэк в поисках смысла жизни; священник, потерявший веру; девушка-инвалид в борьбе за своё будущее; директор детского дома, посвятившая свою жизнь самым слабым и беззащитным; солдаты на войне, находящиеся в смертельной опасности; и даже кот Черныш, ставший не только свидетелем, но и участником семейной трагедии. Каждый персонаж оказывается в сложной жизненной ситуации, на распутье между добром и злом, часто на пределе своих сил. Какой выбор они сделают? Хватит ли им мужества, стойкости и силы духа в борьбе с жизненными невзгодами? В сражении с собой? В смертельной схватке с врагом? Зачем человеку память? Любовь и семья? Что ему нужно, чтобы не только выжить, но и внутренне не сломаться? Остаться верным себе и своим идеалам? Об этом автор размышляет в книге «Возвращение в будущее». И это возможность для читателя подумать о самом главном, поговорить с самим собой, преодолеть свои страхи, найти опору и обрести счастье в настоящем, сохранить веру и надежду в будущем.

Возвращение в будущее

Рассказ

1

Свинцовые тучи висели над хмурой Москвой. Папа с дочерью стояли у окна. С высоты двенадцатого этажа они смотрели, как в окнах домов зажигается свет. По дороге ехали автомобили, спешили на работу люди. Около подъезда размахивал метлой дворник Муслим.

Дочь тяжело вздохнула, хлюпнула носом:

— Па…

Александр Петрович вздрогнул:

— Что, Надюш? Опять страшный сон?

Надя, стоя на протезах и опираясь на костыли, потерла мокрые глаза:

— Угу.

Ей снилось, что она заблудилась в дремучем лесу. Рядом раздался вой. Между деревьями мелькнули горящие желтые глаза. Волк… Он крался по ее следам, роняя на землю тягучую слюну. Надя в ужасе убегала по устланной сосновыми иголками земле, спотыкалась и падала. У нее дрожали губы, по щекам ручьем лились слезы. Волк громко рычал, скалил пасть. Его ноздри раздувались, шерсть встала дыбом. Через мгновение чудовище бросилось на Надю, вцепилось клыками в горло. Она дико закричала…

Александр Петрович погладил дочь по голове:

— Не бойся… Это только сон…

С тех пор как с дочерью два года назад произошел несчастный случай, он сам был все время в каком-то полусне. Так, словно находился внутри пустой, темной комнаты, внутри которой не было ни воздуха, ни света, ни звука. Там он с ужасом забился в угол, сел на корточки, судорожно сжимая голову руками. Ему отчаянно хотелось забыть все, что было. Оказаться в другом месте, в другом состоянии. Прошлая реальность, как в каком-то фантастическом триллере, разрушилась. Жизнь, как в кино, поставлена на паузу…

Надя вздрогнула:

— Страшно, когда спишь… И когда просыпаешься…

Александр Петрович обнял дочь:

— Все будет хорошо. Только я тебя прошу, с мамой не ругайся.

Надя подняла голову, удивленно округлила глаза:

— Откуда ты знаешь? Тебя же не было вчера дома!

— Зато вечером я видел ее заплаканное лицо.

— Она сама виновата. Ведет себя как кислая капуста. Причитает все время.

— Надя, да в чем же она виновата? — Александр Петрович посмотрел на дочь. — А кто тебе помогает? По больницам возит? Массаж делает?

Надя обиженно шмыгнула носом:

— Она меня не понимает…

— А ты ее?

— И я… Па, а ты ночью опять не спал? В твоей комнате горел свет.

Александр Петрович сглотнул ком в горле:

— Не спалось что-то…

Мучаясь бессонницей, он несколько раз вставал ночью, брал кисти, подходил к мольберту. Осторожно прикасался к холсту, но тут же быстро, как от огня, отдергивал руку. Перед глазами по-прежнему стоял черный квадрат. Черным был холст. Рамка. Краски. Комната. Ночь за окном. Все цвета превратились в один мрачный оттенок. Глаза художника перестали видеть привычную палитру. Горе выжгло цвета радуги. Он больше не мог писать…

2

Полгода назад, когда Надя научилась стоять на протезах, Александр Петрович, по совету одного знакомого, привез ее в старый фитнес-клуб. Они с трудом нашли место на крохотной парковке около здания, которому требовался ремонт стен и замена освещения.

В кабинете Надю встретил директор по имени Космос. Немолодой, широкоплечий, в синем спортивном костюме, он, несколько минут бесцеремонно разглядывая девушку, покачивал головой и цокал языком.

Наконец спросил:

— Ну и чего ты хочешь?

— Стать другой…

— Я не волшебник, — нахмурился он, — ноги я тебе не верну.

— Мне нужна сила.

— Зачем? Чтобы ходить на костылях?

Надя медленно, опираясь на костыли, подошла к зеркалу, придирчиво посмотрела на себя, брезгливо скривила рот:

— Чтобы выбросить их!

Космос сел на край стола, засунул руки в карманы:

— У тебя не получится.

Лицо Нади сначала покраснело, потом побледнело. Она вскинула сердитые глаза:

— Почему?

— Не сможешь.

Ее зрачки сузились, губы побледнели.

— А у вас на стене написано, — она кивнула на постер за спиной директора, — «Если сильно захотеть, можно в космос полететь!»

Он хитро прищурился:

— Это не для всех.

— Я смогу!

Космос склонил набок большую коротко стриженную голову:

— Слушай, на фиг тебе это нужно? Забей! Живи спокойно! От железа будут синяки, мозоли и порванные мышцы.

Надя крепко сжала кулаки. Пальцы судорожно ухватились за ручки костылей, кисти рук побелели:

— Не нужно страшилок. Я уже своё отбоялась…

Космос процедил сквозь зубы:

— Ну смотри. Сама напросилась. Жалеть тебя здесь никто не будет.

Он достал из кармана телефон, набрал номер:

— Эльдар, зайди. Дело есть.

Космос пристально посмотрела на Надю:

— Тренируйся пока. Посмотрим, на что ты способна. Через полгода в городе будут проходить параолимпийские женские соревнования по атлетике «Перспектива». Выиграешь — поверю. Фото на доске почета повешу. А если нет — пойдешь домой TicToc смотреть.

Надя почувствовала, как в горле пересохло:

— Ладно.

— Тренером твоим будет Контра… э-э… Эльдар…

3

Так Надя познакомилась с Эльдаром. Безногая хрупкая девушка и молодой черноволосый тренер с мощным торсом и накаченными мышцами часто подшучивали друг над другом.

Как обычно, увидев Надю в зале, Эльдар махал ей рукой и громко кричал:

— Привет, мелюзга!

Наде в Эльдаре нравилось все. Но только не голос. Она никак не могла привыкнуть к несоответствию накаченного мужского тела и писклявого голоса.

— Салют! Ты все пищишь? — язвила она.

Эльдар на правду не обижался. Он с юмором относится к шуткам. И даже к тому, что его за глаза называли Контрабасом.

— Давай быстрей! — подгонял он ее. — А то на гонку отправлю!

Надя корчила гримасу, шаловливо высовывала язык:

— Накась!

Эльдар грозно сверкал глазами:

— И не шакаль. Я этого не люблю.

Эльдар не терпел, когда его ученики огрызались на тренировках. В такие минуты он, покачиваясь на ногах с пятки на носок, складывал руки на груди, напрягал широкие скулы, раздувал ноздри загнутого книзу хищного носа.

Особо строптивых он отправлял на гонку: бег на дорожке, жим штанги, качание рук, пресса и ног, отжимание на руках и опять бег на дорожке. И так несколько кругов. И плевать ему было на то, что кто-то из его учеников приезжал на тренировки на дорогом автомобиле и одевался в фирменный Nike.

Эльдар, как опытный пилот самолета, знал свой маршрут. И крепко держал штурвал, задавая вектор и скорость движения. Он не отвлекался на помехи, когда кто-то недовольно фыркал, уходил с тренировок, хлопнув дверью, или жаловался Космосу. Для него было важно одно — доставить своих пассажиров в пункт назначения. Как бы они ни сопротивлялись и ни истерили. Он не спрашивал, какое у них настроение и успели ли они сегодня позавтракать. «Жесть», — говорили одни. «Злой татарин», — подхватывали другие. «Контрабас беспредельный», — огрызались третьи.

Многие не выдерживали, уходили. Но те, кто оставался, со временем преображались. Обрюзгшие мужики становились атлетами, а расплывшиеся женщины могли похвастаться стройной фигурой.

Надя тяжело привыкала к жестким тренировкам. Она часто бесилась, обзывалась, бросала в Эльдара то бутылку с водой, то мокрое от пота полотенце. А потом в раздевалке плакала и кусала губы.

Несколько раз приходил Космос. Он молча стоял в стороне, смотрел исподлобья, качал головой. Потом, что-то насвистывая себе под нос, по-медвежьи переваливаясь с бока на бок, уходил.

— Ладно, — примирительно ответила Надя. — Иду… Спешу и падаю.

Она переоделась, медленно опираясь на палки для ходьбы, вышла из раздевалки.

— Давай на разминку, — проговорил Эльдар тоном, не терпящим возражения.

Надя тоскливо посмотрела на беговую дорожку:

— А может быть, сегодня начнем с жимов?

Эльдар строго посмотрел:

— Хочешь как полегче? Я тебе и так настроил самую низкую скорость. «Бабушка» называется. Шагом пойдешь.

Надя обиженно надула губы.

Эльдар сложил руки на груди:

— Не будь старухой! Или ты забыла, что у тебя впереди «Перспектива»?

— Ну Контрабасик, ну пожалуйста! — взмолилась Надя, сложив ладони перед грудью. — Я же вкалываю как на каторге. Посмотри!

Она засунула палки под мышки, вытянула руки, показала ладони с набухшими мозолями.

Эльдар даже глазом не моргнул:

— Мелюзга, хватит сказок. Ты не Шахерезада, а я не Шахрияр.

В глазах Нади сверкнул вызов:

— Так, да?!

Она быстро развела руки в стороны, напрягла бицепсы. Два крепких бугорка мышц послушно приподнялись:

— А это что? — Надя посмотрела на Эльдара.

Он шутливо поморщил нос:

— Это? Детское недоразумение.

— Тьфу на тебя! — огрызнулась Надя.

— Ты лучше покажи другое.

— Что?

Эльдар почесал черную, аккуратно подстриженную бородку:

— Свой характер.

Надя, опустив глаза, молчала.

Эльдар положил руку на ее плечо:

— Мелюзга, не дуйся. Ты же здесь не просто железки таскаешь. Ты себя закаляешь. Крепче стали будешь. Так ты хочешь победить?

— Ладно, — вздохнула Надя, — садист несчастный…

В это время мимо проходил новый тренер:

— Слышь, а кто это? — спросил он у Эльдара, показывая на Надю, ковыляющей походкой идущую к беговой дорожке.

— Это? Маленькая железная леди.

4

— Сегодня утром я пила кофе. Он был без вкуса, — пухлое лицо Натальи Владимировны исказилось, — какая-то бурда! Даже аромата не почувствовала!

Она вздохнула, тяжело откинулась на мягкую спинку кресла в кабинете психолога.

— Плохой кофе? — Аркадий Львович, медленно протирая большие очки в роговой оправе, не сводил внимательных глаз с пациентки.

— «Амбассадор». Много лет его пью…

Она сложила на коленях полные руки, разглядывая плинтус под белым потолком:

— Вы не представляете, как мне тяжело! Я очень устала! Растолстела… В платья не влезаю… Спортивный костюм ношу…

Кустистые седые брови Альберта Львовича приподнялись:

— Наталья, я вам уже объяснял. Вы едите слишком много сладкого.

— Да я уже вся как киндер-сюрприз, — горько усмехнулась Наталья Владимировна, хлопнув себя по полным бокам.

— Понимаю. Тяжело. Но вам нужно взять себя в руки. Ведь сахар — наркотик. Он вызывает привыкание. И вам требуется его все больше и больше. Нужно отказаться от пирожных, шоколада, конфет…

— Легко сказать…

— В этом и проблема.

— Да разве в этом, доктор? — Её пухлое лицо исказилось, задрожало. — С Надей беда! В этом все дело!

Альберт Львович понимал, что Наталья Владимировна права. Но он знал и другое. Если она как мама Нади не сможет себе помочь, то дочери она не поможет.

— Конечно, — психолог снял очки, несколько раз потер переносицу, — вы правы.

— Вы не представляете, что у нас дома происходит. — На ее щеках запылали два багряных пятна. — На прошлой неделе отец принес Наде на день рождения букет роз. А она ни с того ни сего зарыдала, схватила цветы и с диким ревом швырнула их на пол. Кричала, что она никогда больше не будет отмечать день рождения. Ведь это самый ужасный день в ее жизни! Она может устроить истерику из-за остывшего супа. А вчера за столом плевала в меня косточками. Я сделала замечание, так она меня сукой обозвала! А может и матом послать. Иногда я начинаю ее так ненавидеть, что готова убить!

Наталья Владимировна прикрыла глаза, по ее щеке покатилась слеза и исчезла на дрожащих губах.

Альберт Львович что-то записал в тетради, задумчиво произнес:

— В каждом лекарстве есть капля яда, а в каждой любви — капля жестокости.

— Каждое утро просыпаюсь и думаю, — Наталья Владимировна всхлипнула, — может быть, сегодня это пройдет. Но проходит месяц, второй, третий… И ничего не меняется. Кажется, нет больше надежды… Пью валериану. Глотаю феназепам. Она меня выводит из себя! Постоянно срывает на мне злость. За что? Не понимаю!

— И не поймете. У нее другой мир. И мысли, и чувства. Это все равно, что искать с фонарем темноту.

— И что же делать?

— Терпите. Будьте рядом и слушайте. Старайтесь быть частью ее разговора с этим миром. Он для нее изменился. Но она никак не может с этим смириться.

Альберт Львович наклонился вперед, положил локти на колени, сцепил большие кисти руки в замок:

— Знаете, почему в салоне самолета при разгерметизации сначала нужно надеть кислородную маску взрослому, и только потом ребенку?

Наталья Владимировна достала из кармана скомканный платочек, приложила к краю глаз:

— Знаю…

Доктор отклонился на спинку кресла:

— Вы не можете сломаться. У Нади, кроме вас и отца, никого нет. А ей нужна помощь. И она пытается…

— Вижу. Она сама мучается. Ночами не спит. Рисует много.

— Надя мне показывала…

— Она всегда любила рисовать, — Наталья Владимировна грустно улыбнулась, — ребенком брала мою помаду и чертила на обоях. Ей нравился розовый цвет и аромат. Потом отец ее учил. В художку несколько лет ходила…

— Это хорошо. Рисование развивает воображение. А оно не имеет границ. Воображение сильнее, чем знания. В нем все возможно. Это для Нади сейчас важно. Вы говорили, что она всегда была отличницей?

Наталья, хлюпая носом, достала смартфон, открыла галерею, протянула доктору:

— Посмотрите… Это ее старые фотографии. Грамоты, дипломы, медали, кубки… Она хотела все это выкинуть. Я стала отбирать, а она завизжала, чуть не ударила меня. Я собрала все в коробку, отвезла к знакомым.

От греха подальше. Надя всегда хотела быть первой. С детского сада. С мальчишками дралась. В школе с первого класса отличница. На спортивные соревнования ездила, медали привозила. В институте староста группы, красный диплом…

Со школьных фотографий на Альберта Львовича смотрела невысокая стройная девушка с зелеными пронзительными глазами, сжатыми губами, короткой стрижкой каштановых волос.

— Надя не хочет себя признавать неудачницей. И у нее есть редкое качество. Она целеустремленная. И это ей раньше помогало.

— Раньше?

— Да. Но сейчас ей нужно измениться. Принять, что старые правила для нее больше не работают. Она не сможет быть первой там, где была. Ее жизнь изменилась. Она больше не свободна. И хотя она не хочет принимать новые условия, ей придется. А пока она бьется как птица в клетке, страдая сама и заставляя страдать других. Она боится…

— Чего?

— Новой жизни.

— О господи!

— Она не будет такой, как была. Но она может и должна стать другой. Сломанный палец срастется, даже если мы не обратимся в травмпункт. Вопрос, сможем ли мы после этого брать кружку так, чтобы не расплескать чай?

— Вы ей поможете? — Наталья Владимировна с надеждой посмотрела на доктора.

Альберт Петрович вздохнул:

— Знаете, сколько нужно психологов, чтобы поменять лампочку? — И, не дожидаясь ответа, он сам закончил: — Один. Если лампочка готова меняться.

5

Надя лежала на полу в своей комнате и, высунув язык, увлеченно рисовала. Вокруг нее в беспорядке разбросаны картины, рисунки, карандаши, кисти. Она заканчивала рисунок, добавляя последние штрихи. На холсте ущелье, зажатое по бокам горами с заснеженными вершинами. На переднем плане человек с книгой в руке. Его фигура согнута, голова опущена. Он, преодолевая сопротивление сильного ветра, медленно идет к реке. На берегу разбитая лодка со сломанными веслами.

Тихо вошла мама. Подошла, опустилась рядом на колени:

— Красиво…

— Тебе нравится?

— Очень. А кто этот человек?

— Да это же Юра Искатель!

С Юрой Надя познакомилась во дворе пару месяцев назад. Она увидела долговязого парня в потертых штанах, кроссовках на босу ногу, в мятой куртке с закатанными по локоть рукавами. Около мусорных контейнеров он искал книги. Жильцы их часто выбрасывали как старые, изношенные ботинки.

На вопрос, зачем ему книги, Юра, сверкая блуждающими за толстыми линзами очков глазами, ответил, что ищет в них очень важное.

Юра рассказал, что всегда любил книги. Читать в три года его научила мама, учительница русского языка. В пять лет у него уже была своя библиотечка. В шесть он пошел в школу. Книги помогали ему хорошо учиться. Он с медалью окончил школу, два года проучился в университете на филологическом факультете. А потом вдруг задумался: «А зачем все это?» Для чего эти кучи учебников и конспектов? Зачеты и экзамены? Чтобы потом кому-то пересказывать то, что уже и так давно известно? Он думал, что должно быть что-то более важное в жизни. И однажды Юра понял, что он должен найти. Правду. Без нее не стоит Земля. Нет Мира. Нет Человека. Но только вот в чем она? В жизни? Смерти? Во времени?

В университете он приставал с вопросами к преподавателям, пропадал целыми днями в библиотеках, перерывая груды книг и справочников. На курсе его прозвали Искателем. Юра расспрашивал маму, родных, друзей. Но они не знали. И тогда он забросил учебу и остался наедине с книгами.

Сейчас он живет с мамой в маленькой комнате, на ее пенсию. Иногда он, чтобы покупать еду, подрабатывает.

— У меня много книг. Вся комната завалена, — торопливо говорил Юра, покачивая головой, — я даже сплю на них. А те, что некуда класть, отношу в подвал. Там у меня хранилище. Читаю день и ночь. В книгах часто врут, — мысли в голове Юры быстро менялись, — но я точно знаю, что где-то есть Правда… Я должен ее найти… Ты не знаешь, как мне успеть прочитать все книги?

— Я мало читаю. — Надя неопределенно пожала плечами.

— А я мало ем и пью, — Юра быстрым движением отбросил со лба длинные темные волосы, — это отвлекает. Но я все равно не успеваю.

По лицу Нади пробежала тень:

— А мне психолог говорил, что нет одной Правды, она у каждого своя. Для кого-то одно, а для кого-то другое.

Она опустила руку в карман куртки, достала ключи с брелоком.

— Как вот эта египетская пирамидка, — Надя взяла желтый четырехгранник с разноцветными камушками, покрутила в разные стороны, — и каждый видит ее со своей стороны. Вот здесь камушек зеленый, а на другой стороне — красный…

— Дурак твой психолог! — горячо выпалил Юра, надув губы. — Хотя… Вот ты как думаешь, Земля круглая?

— Да.

— Откуда знаешь?

— Так в школе детей учат.

— А ты сама измеряла кривизну Земли?

— Нет.

— Значит, ты этого не знаешь?

Надя отрицательно покачала головой.

— Вот! — довольный, улыбнулся Юра. — Ты не знаешь. Ты веришь. Тому, что сказали другие. Так все и живут. Сами не знают, но верят другим. А вот что ты знаешь сама? Того, что не знают другие? — Он вдруг замолчал, быстро окинул Надю торопливым взглядом: — Слушай, а почему ты на протезах?

— Так, — Надя как-то странно улыбнулась, потупилась, — потом как-нибудь расскажу…

На следующий день они вдвоем с папой купили для Юры в секонд-хенде джинсы, пару маек и толстовку, а из продуктового магазина мама принесла теплый осетинский пирог с мясом. Все вместе они собрали дома большую сумку с книгами.

— А почему лодка разбита и весла сломаны? — Наталья Владимировна кивнула на рисунок, — он же не сможет на ней уплыть…

Надя сдвинула брови, опустила глаза, задумалась.

6

Пришел отец Илья. Бодрой походкой зашел в комнату, прикоснулся к наперсному кресту на груди, зажег лампадку, перекрестился на икону Богоматери:

— Здравствуй, Надя. Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз.

Надя в одежде, неподвижно, как мумия, лежала на постели. Время от времени она чиркала зажигалкой и долго, не мигая смотрела на огонек пламени.

Священник поправил черную рясу:

— А к исповеди приготовилась?

— Отец Илья, вы опять за старое? — безразличным тоном проговорила Надя. — Может, не надо, а?

Священник смущенно поправил скуфью:

— Крестик-то хоть надела?

— Нет…

Отец Илья присел на стул:

— Ничего… Трудности для смирения полезны. Я хочу тебе помочь полюбить новую жизнь.

Надя отбросила зажигалку, приподнялась на локтях, с вызовом посмотрела на священника:

— А если мне не нужна новая? Если я хочу старую?

Отец Илья вздохнул:

— Прежнего не вернуть. Но Господь милостив. Он может дать тебе духовную жизнь. И в твоих силах полюбить ее так сильно, чтобы уже никогда не вернуться к прежней. Ты должна жить духом, а не плотью…

— Но вы же говорили, что тело и дух едины? Как же мне их разорвать? Куда мне деть свое уродское тело?

— Никуда. Оно всегда будет с тобой. Это может тебе не нравиться. Как сорокаградусный мороз зимой. Но делать нечего. Мы приспосабливаемся. Тепло одеваемся и пьем витамины, чтобы не заболеть. Тебе нравится зима?

Надя недовольно передернула плечами:

— Зачем вам?

— Тебе придется позаботиться о себе.

— Купить шубу?

— Смешно, — улыбнулся отец Илья, и на его молодых щеках с жидкой рыжей бородкой появились ямочки, — но я говорю о другом. О твоем духе. Его надо укреплять.

— Как?

— Читай каждый день акафисты. Иисусу, Божьей Матери и Николаю Чудотворцу. Пей святую воду. Сейчас комнату твою освящу.

Отец Илья достал из сумки воду в пластиковой бутылке, налил в небольшой тазик, поставил его под икону, прочитал молитву. Продолжая молиться и креститься, он несколько раз окунул в тазик кисточку и побрызгал водой на стены:

— Услыши нас, Всемилостиве, и благослови жилище сие и живущих в нем… Ныне и присно и во веки веков. Аминь… Ну вот, теперь ты под божественным покровом.

Надя с иронией посмотрела на отца Илью:

— Вы как Боржоми. А мне сейчас водки хочется.

— Ну что ты, Надя…

— Вы сами-то верите в то, что говорите?

Отец Илья кивнул:

— Конечно. Хочу, чтобы и ты поверила. И тогда ты станешь сильнее. Господь поможет тебе жить не прошлым, а настоящим. Может быть, когда-нибудь тебе захочется поделиться своими переживаниями с другими. Рассказать о своем освобождении. Показать, что этот путь открыт и для них тоже.

— Это как?

— Ходить в больницы, общаться с теми, кому нужна помощь. И хотя память останется с тобой…

Надя брезгливо искривила губы:

— Вы хотите, чтобы я себя такой помнила всегда?

Она вдруг захлопала мокрыми глазами, судорожно сглатывая, запрокинула голову на подушке.

Отец Илья покряхтел, откашлялся:

— Надя, послушай. Господь хочет, чтобы ты читала свое прошлое, как книгу о том, что уже случилось. А не о том, что будет с тобой в будущем. Знаешь… Однажды Христа спросили, кто виноват в том, что один юноша слеп, — он или его родители? Знаешь, что Господь ответил?

Надя перестала всхлипывать, приподняла голову:

— Что?

— Никто. Господь это сделал для того, чтобы на нем вершить дела свои.

— О боже! — в отчаянии простонала Надя. — Да зачем я Ему такая нужна?

— Замыслов божьих понять нельзя. Но он хочет, чтобы ты забыла все, что позади, и жила будущим. Так станет легче, уйдет боль…

Надя резко, как от удара током, дернулась, села на кровати.

— Боль?! Да что вы о ней знаете? — закричала она, и в ее глазах вспыхнул огонь. — Вы когда-нибудь кричали от боли? Бросались на стенку? Грызли по ночам мокрую от слез подушку?

Отец Илья опустил глаза:

— Надя, успокойся…

— У нас в квартире на окнах нет ручек. Сказать почему? А еще мать попрятала все ножи на кухне… Подслушивает… Подсматривает…

Батюшка сложил руки на коленях, тихо ответил:

— Только Бог может дать тебе силы. Но для этого нужно научиться любить Его.

— Любить?! — зло бросила Надя. — Да за что я должна его любить? За мою изувеченную жизнь?!

— За то, что он может даровать тебе другую любовь…

— Любовь? — Надя неожиданно села, в ее глазах заиграли дьявольские огоньки. Крылья носа по-звериному зашевелились. Она наклонилась вперед, стянула бретельку сорочки, озорно оголила плечо: — Скажите, Отец, а вас я привлекаю как женщина?

Батюшка смутился, бросил на Надю беспомощный взгляд:

— Надя…

Она зло прошипела:

— Идите ко мне…

Отец Илья отпрянул, вскочил, несколько раз торопливо перекрестился:

— Господи Иисусе Христе, Сын Божий, прости ей, она не ведает, что творит!

Надино лицо исказилось, она расхохоталась:

— Что, не хотите?

— Господи, помилуй меня грешного!

— И я не хочу вашего Бога! — Она в отчаянии закричала. — Не хочу!!!

— Господи, помилуй меня грешного! — крестился отец Илья, отступая к двери.

— Ненавижу!!!

— Верую, Господи, верую…

— Идите к черту!!!

После ухода священника в квартире еще долго раздавался истерический смех вперемешку с рыданиями.

7

Александр Петрович вошел в комнату, подошел к окну, распахнул шторы. В темную комнату хлынул дневной свет.

— Добрый день!

Надя нехотя открыла глаза, вяло зашевелилась:

— Что утро… Что день… Какая разница?

— Хандришь? Что-то вчера отец Илья так быстро ушел?

— Предлагал Боржоми… Я отказалась.

— Да, с тобой не соскучишься… То взрываешься как вулкан. То слово из тебя не вытащишь. Давай порисуем?

Надя тяжело вздохнула:

— Потом.

— Хорошо. А что ты хочешь?

— Хочу туда. — Она кивнула в сторону окна.

— Днем пойдем прогуляемся.

— Ты не понял, — в ее голосе послышались слезливые нотки, — я хочу к людям. Хочу быть с ними. Всегда.

Александр Петрович присел на край кровати:

— Ты же с нами…

— А я хочу с ними! — воскликнула Надя. — Хочу к людям! Сейчас!

— Надя… Подожди… У тебя все еще будет!

— Что будет? Что ты говоришь?! — Голос ее задрожал, по губам пробежала судорога.

— Успокойся…

— Мне все надоело! — вдруг закричала она и с силой ударила по стене кулаком. — Я устала! Здесь нечем дышать! Я не могу больше так!

Александр Петрович встал, обнял дочь, хотел взять ее на руки:

— Доченька моя…

— Не надо! — закричала Надя и вдруг с силой оттолкнулась руками от отца, вырвалась из его объятий и упала на пол.

Прямо на культи своих ампутированных ног.

— А-а-а! — страшно закричала она от боли так, как будто ее тело разорвали на части. Рот девушки исказился, рыдания заклокотали внутри и вырвались наружу: — А-а-а!

Александр Петрович рванулся к дочери, но та сквозь рыдания кричала:

— Не подходи! Не трогай меня! Мне только двадцать пять! Я хочу жить! Жить! Выйти замуж! Рожать детей! — Неожиданно она вытянулась, схватила стоящие в углу металлические протезы и с силой швырнула их в сторону: — Ненавижу эти проклятые железки! Ненавижу, как парни на меня смотрят! Ненавижу шептунов-соседей! Себя! Ненавижу всех!

— Наденька! — Папа бросился к дочери, обнял ее дрожащее тело.

Надя, жалобно всхлипывая, обхватила себя руками, свернулась клубком. Из обнаженных культей сочилась кровь.

Александр Петрович рванулся к тумбочке, схватил упаковку стерильных салфеток. Разорвал их, наложил на раны, сделал давящие повязки. Закрепил концы бинтов, завязав их вокруг изувеченных конечностей.

Приоткрылась дверь, в комнату заглянула испуганная Наталья Владимировна. Она хотела что-то сказать, но Александр Петрович только молча покачал головой. Та, прикрыв ладонью рот, опустила глаза, бесшумно закрыла дверь.

Папа поднял тело дочери на руки, отнес на кровать, укрыл одеялом:

— Ты у меня сильная, столько всего вытерпела… Здоровым мужикам такое не под силу… А ты справилась… — Он нежно гладил дочь по голове: — И с этим справишься…

Он растворил в чашке с водой порошок с обезболивающим, добавил снотворное:

— На, выпей… Вот и хорошо… А теперь постарайся заснуть. Ты у меня крепкая, как молодое дерево. Его хотели срубить. Но оно не поддалось. Топоры только поломались. — Он погладил руку дочери: — Спи… И пусть тебе приснится светлый день.

Надя закрыла глаза, затихла.

А горло отца сдавили спазмы, на лице заходили желваки.

Он вспомнил тот зимний день, когда Надя взяла его машину. Посередине кольцевой дороги, в десяти минутах от дома, машина заглохла. Вокруг на большой скорости проносились автомобили. Надя включила аварийные сигналы, вышла поставить дорожный знак. Она открыла багажник, но достать указатель не успела…

По его небритой щеке скатилась скупая слеза.

…В Надю на большой скорости врезалась старая бээмвушка. Страшный удар пришелся по ногам. От них ничего не осталось. Их пришлось ампутировать выше колен. Внутренние органы оказались разорванными. Врачи боролись за жизнь девушки. Они сказали, что шансов почти нет. Слишком тяжелые повреждения. Операция шла семь часов. Наступила клиническая смерть. Но врачам удалось спасти ее жизнь.

Родители сходили с ума от горя. Наталья Владимировна с опухшим от слез лицом все время рыдала. А когда уже не было сил, выла как тяжело раненный зверь, попавший в смертельный капкан. Александр Петрович не плакал. Он впал в душевную кому. Их пустили в палату к дочери только на третьи сутки. Надя была без сознания… Они держали ее ладони в своих руках и что-то тихо шептали. Сорок дней дочь была в коме.

Когда она пришла в себя, то первое, что спросила, а где же дедушка. Александр Петрович ответил, что он уже давно на небе.

Надя задумалась, что-то вспоминая, еле слышно проговорила:

— Па, а может быть, мне тоже пора на небо?

— Что ты, Надюшенька! — испуганно воскликнул тот.

Надя закрыла глаза. По ее впалой бледной щеке медленно сползла прозрачная, как родниковая вода, слеза.

Полгода она провела в больнице. Надя училась заново сидеть, брать в руки карандаш. После выписки она весила тридцать пять килограмм. Больше года шла реабилитация. Потом она сделала первые шаги на протезах…

8

Папа с дочерью стояли у окна. Желтый солнечный диск поднимался на горизонте. Начинался новый день. Они смотрели на большой город. На окнах домов играли солнечные зайчики. По дороге ехали автомобили, не спеша шли люди. Муслим с метлой в руках с кем-то разговаривал около подъезда. Неожиданно он поднял голову, улыбнулся и помахал им рукой.

Надя подняла руку, радостно замахала в ответ:

— Какой он хороший!

— Да, Муслим добрый…

Александр Петрович обнял дочь:

— Как раны? Не кровят?

— Нет, — Надя покачала головой, — ты умеешь лечить. Слушай, па… Прости… Я вчера что-то…

— Ничего. Бывает. Это твой организм борется с болезнью. Говорят, чем выше градус кипения, тем быстрее наступит выздоровление. Давай перевязку сделаю…

Надя улыбнулась, прижалась к отцу:

— Какой ты у меня заботливый… И сильный. — Она провела рукой по его густым волосам: — И совсем седой…

Александр Петрович прищурил глаза:

— Ладно про меня. Тебе волк-то снился?

— Да! — Надины глаза заблестели. — Но ты не поверишь! — Она взяла отца за руку. — Сначала все было как раньше. Косматая морда… Огромная пасть… Клыки… Но только он собрался на меня броситься, как вдруг рядом оказался ты. И мама. И Эльдар. И отец Илья. Я оглянулась и увидела там еще Альберта Львовича, Юру, Космоса, Муслима, врачей, медсестер… Нас было так много!

— И что же волк?

Надя весело засмеялась:

— Волчара струсил! Поджал хвост и убежал! — Она по-детски захлопала в ладоши. — А потом на небе появилось яркое солнце и вокруг запели птицы! Мы набрали в карманы семена фиалок и, куда бы ни пошли, везде их разбрасывали…

Надя вспомнила, как она вдыхала аромат лесных трав, а руки касались сочной травы. Она любовалась высокими соснами, тяжелыми еловыми ветками, яркими цветами на зеленых полянах. А на водной глади реки отражались солнечные лучи, играя всеми цветами радуги…

Папа нежно погладил дочь по руке:

— Кажется, ты победила Серого!

Надя просияла от радости:

— Ты знаешь, а я сегодня проснулась какой-то другой… Раньше я была как разморенная жарой муха.

— А сейчас?

— Как бабочка! — воскликнула Надя и весело замахала руками. — Только что выбралась из кокона! Весна же на улице! Хочется порхать!

— Так у нас впереди целый день! — отозвался Александр Петрович и посмотрел на картину с ущельем и фигурой человека с книгой в руке: — Ты переделала рисунок?

— Заметил?

— Конечно! Твой Искатель изменился! У него расправились плечи, поднялась голова. Походка стала решительной. А руки сжались в кулаки. Неплохо… Композиция правильная… Чувствуется напряжение… Мысль проявляется…

— Есть у кого учиться.

— Да… Только давненько мы с тобой не занимались.

— А давай завтра и начнем!

— Только без твоих эскизов красивых девушек без ног.

— Договорились! Знаешь, па, у Юры какая-то душа… Вся нараспашку, что ли… Но ему не хватает терпения. И силы. Пусть рядом будет крепкая лодка и целые весла. Тогда он сможет уплыть по реке за своей Правдой. Завтра рисунок ему подарю…

— И книги мы еще собрали.

— И книги… — Надя вдруг всплеснула руками: — А я придумала! Поехали сегодня кататься в метро! Полжизни там не была! Хочется в толпу! Посмотреть на бородатых парней. И смешных, с надутыми губами девчонок. И на мигрантов, что-то щебечущих на своем языке. И на заботливых мамочек с детишками! А еще хочу малину со сливками! Нет! Лучше пива с чипсами!

— Принимается! А маму возьмем?

— Конечно! Будем все вместе, как раньше…

Александр Петрович помог дочери подойти к кровати:

— Тогда айда одеваться…

Надя весело чмокнула его в щеку:

— А во вторник отвезешь меня на тренировку? Новые упражнения надо разучивать к соревнованиям… Я должна занять первое место. Хотя там и инвалиды…

— Тебе придется с ними побороться. Они же бойцы. — Александр Петрович протянул Наде протезы.

— Не боги горшки обжигают. Тем более, разбитые…

— Да, чуть не забыл, — он достал из кармана смартфон, — пока ты телефон не включила, Эльдар мне эсэмэску прислал. Он уже постер сделал с твоей фотографией и надписью: «Если сильно захотеть, можно в космос полететь!» Смотри!

Надя взяла смартфон.

— Ух ты! — изумленно выдохнула она. — Ничего я так получилась… Челочка, глазки, реснички… Только круги под глазами. И губы синие. Как у покойника. Но хоть протезы в глаза не бросаются… — Она вдруг замолчала. — Постой… Но я же еще не выиграла «Перспективу»?

— Эльдар сказал, что у тебя нет других вариантов.

Надя взяла протез, придирчиво оглядела его:

— Слышь, па, а может быть, и правда мне в космос пора? — Она быстро вскинула глаза вверх. — Ведь не было же еще безногих космонавтов?

Александр Петрович обнял дочь, прикоснулся к ее щеке губами:

— Ты уже в космосе, дорогая моя Надежда…

В эту ночь Александр Петрович нарисовал портрет Нади на фоне радуги, сверкавшей яркими драгоценными самоцветами.