Expeditio sacra

Beatrice Boije

– Я желаю отправиться в путешествие. – сказал он, решительно обхватывая пальцами сандаловую рукоять пистолета, изукрашенного молитвами, выгравированными на серебре, – Хочу увидеть могилы своих родителей и узнать больше о том, что произошло. С ними… и миром, за который они сражались. Надеюсь… на твое благословение.

Дизайнер обложки Анастасия Вячеславовна Кулаковская

Дизайнер обложки Мария Дмитриевна Колчина

© Beatrice Boije, 2023

© Анастасия Вячеславовна Кулаковская, дизайн обложки, 2023

© Мария Дмитриевна Колчина, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0056-9707-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Nam et si ambulavero in Valle umbrae Mortis, non timebo mala, quoniam Tu mecum es…¹

Dominus reget me et nihil mihi deerit

In loco pascuae ibi me conlocavit super aquam refectionis educavit me

Animam meam convertit deduxit me super semitas iustitiae propter nomen suum

Nam et si ambulavero in medio umbrae mortis non timebo mala quoniam tu mecum es virga tua et baculus tuus ipsa me consolata sunt

Parasti in conspectu meo mensam adversus eos qui tribulant me inpinguasti in oleo caput meum et calix meus inebrians quam praeclarus est

Et misericordia tua subsequitur me omnibus diebus vitae meae et ut inhabitem in domo Domini in longitudinem dierum²

***

Последние сутки прошли, не оставив о себе воспоминаний. Хотя бы потому что она старалась не думать о том, что оставила за спиной, полностью погрузившись в смакование предвкушения скорой развязки. Это… было болезненно. Физически. Будто тысячи серебряных булавок единовременно разрывают виски, клацая друг о друга где-то посередине. Извиваясь кружевом, проникая вглубь. Гнев моментально вспыхивал внутри, напоминая, из-за кого все это произошло, почему она вынуждена была покинуть ставших ей близкими людей, за что вынуждена была снова так страдать. Чувства, почти забытые ей за то время, что она провела среди них, с новой силой охватывали ее, как когда-то давным-давно, в пору ее юности, в пору первых лет после обращения, многих лет в плену. Тело напряглось, сжимаясь в смертоносную пружину, натягивая мышцы и нервы, готовя их к броску. Одному единственному, больше и не потребуется…

Франция. Марсель. Декабрь 1632г. За неделю до Рождества.

Мокро. Мокро и грязно. Очень… мокро и грязно. Эти три слова будто гвоздями засели в голове и лишь чавканье жижи под колесами и копытами хрипящих от напряжения лошадей разбавляло повисшее в воздухе молчание. Она понятия не имела, куда ведет дорога, по которой они едут, но она планировала вернуться в аббатство и вырезать там все, что будет достаточно смелым, чтобы выдать себя, а потом найти остальных… Луиса, Хрома… Рауля. К тому же… Беатрис глухо зарычала, зарывшись носом в складки каких-то лохмотьев, что худо-бедно, но защищали ее от ледяного промозглого дождя вперемешку с градом. Сзади нее, в экипаже, что Летто угнал из аббатства, находились две ее главные на данный момент проблемы… пособница злодея и одно из последствий ее ошибок. Из-за нее защита Айзека дала трещину, из-за нее сопротивляться влиянию темных сил стало трудней, она в очередной раз решила взвалить на его плечи больше, чем он способен был выдержать, и теперь оказалась в ситуации, где ей уже никто не поможет. Девочку она заперла вместе с ним в надежде, что если уж и случится непоправимое, она хотя бы подгадит этому ублюдку, а Айзек не будет голодать. С горем пополам, но забирался внутрь он уже практически самостоятельно, конечно, чуть не переломав остов экипажа. И где же свет в конце этого тоннеля… Пресловутого поцелуя истинной любви тут явно будет недостаточно…

Сзади нее что-то едва слышно скрипнуло, прервав ход ее мыслей, и рядом на козлах возникла юркая тень в плотном плаще. Покрытая грязью до колен, в коконе из разлагающейся парусины, Беатрис чуть было не позавидовала этой малявке, что промышляла подлым ремеслом, но при этом имела возможность хотя бы одеваться немногим, но лучше, чем она… вынесшая из пожаров половину Европы. В стремительно наступающих холодах ей не нужен был мех, чтобы согревать тело, но это вовсе не значит, что она не ценила комфорт.

— Там душно… — пояснила девушка, отбрасывая капюшон подставляя лицо холодным каплям, но тут же натягивая ткань обратно, едва почувствовала как царапает щеки мелкая ледяная крошка.

Светлая кожа замерцала в отблесках далеких молний, и пристально вглядывающаяся в нее вампирша смогла уловить в уставшем разуме отзвуки ее мыслей и чувств.

— Чем ему удалось тебя привязать?.. — спустя долгую паузу, полную невысказанных реплик вздохнула Беатрис, лишь чуть цокнув языком, поправляя сбившуюся с ритма лошадь. Ее нога увязла в грязи, из-за чего повозку встряхнуло, чуть не заклинив на очередном ухабе. Поводья безвольно лежали на ее коленях, ей не нужны были руки, чтобы управлять волей этих животных. — Ты же… наемница. Пусть работа на церковь и обещает большие деньги, не думаю, что дело только лишь в этом. У них хватает своих рыцарей, чтобы еще впутывать кого-то со стороны. Изначально тебя наняли не для этого. Ты…

Элизабет напряглась, стиснув плащ в тонких, замерзших пальцах,

— Боишься его. — закончила Беатрис, не отворачиваясь от дороги чуть прищурив глаза. — Почему?..

— С чего бы… — хотела было огрызнуться девушка, но ушибленное ребро с нежданной силой заныло, оборвав ее на полуслове, — Я… — начала она снова, — скоро умру. Он отравил меня какой-то дрянью, когда я приходила забрать его жизнь в тот раз. И велел выполнять его… поручения.

— Вот как… продолжай.

Элизабет запнулась, а Беатрис будто уловила своим тонким обонянием вязкое облако далеких ароматов вина… свечного жира и пота. Не поворачивая головы, она скосила взгляд на девушку и увидела на ее тонких запястьях покрывшиеся рваной корочкой ссадины от пеньковых веревок. Она стиснула зубы.

Наемница резко вздернула голову, со страхом глядя ей в лицо, будто почувствовав на себе ее пытливый взгляд.

Внутри своей головы Беатрис услышала стоны, перемежаемые плачем. Запахло кровью…

— Пожалуйста, не облизывайтесь так!

— Дай руку… — тихо проговорила Беатрис, протянув ей раскрытую ладонь.

Это была не просьба, а страх кровавой смерти стал сильней страха смерти от незримого яда, потому девушка не стала долго мучиться сомнениями, благоразумно для себя дав вампирше руку запястьем кверху.

Сверкнула молния, расчерчивая ветвистой лиловой сетью тяжелые тучи на горизонте. Дождь снова усиливался, но останавливаться было нельзя, кто знает, что станет с погодой, когда взойдет солнце, нельзя было терять ни минуты. А если ударят заморозки… экипаж станет чуть более чем бесполезным. Сжав пальцами протянутое ей запястье, Беатрис когтем сковырнула закрывающую ссадины корочку запекшейся крови. Да, Айзек сейчас не в том состоянии, чтобы контролировать соблюдение их договоренности, может быть сейчас он бы даже одобрил ее методы, но разве могла она позволить себе такое неуважение?.. Она молча поднесла руку в разводах кровавой акварели к лицу, втянув носом запах… почувствовав, как царапнули нижнюю губу острые клыки.

Она скривила губы.

— Чего и следовало ожидать… Он же обманул тебя, дитя.

— Что?.. — всхлипнула девушка, прижав к себе освобожденную из плена руку, — Но… в течение всего этого месяца…

— Этот ублюдок использует не по назначению тот дар, что был им незаконно добыт… — с горечью произнесла Беатрис, запрокинув голову на спинку козел, — Он внушил тебе ощущения приступов… внушил боль, внушил тебе страх и слабость… внушил привязанность к себе. На самом деле накормив тебя обычными фиалками или вербейником, мне уже не разобрать… Он завел бы тебя в костер и бросил бы там. Как хотел бросить в тех казематах, как только ты выполнила свою задачу. Может быть когда-то в нем и было что-то светлое, но теперь осталось лишь циничное чудовище, что не остановится ни перед чем. И в какой момент что-то пошло не так… — она закрыла глаза, чуть приоткрытыми губами ловя крупные капли горького дождя, отдающего солью. — Хотела бы я знать…

— Вы не боитесь его?.. — отозвалась Элизабет, в смятении не сводя взгляда с вампирши.

Ей было трудно представить, как можно быть настолько спокойной после всего, что она увидела и услышала по пути сюда. Вообще происходящее с девушкой походило на кошмарный сон, она уже сто раз успела проклясть тот момент, когда пообещала отцу избавить его от всех свалившихся на его голову проблем. Но эта женщина… за ее плечами боли было в тысячи раз больше, кровь стелилась за ней вязким шлейфом и при всем этом… в ней еще находились силы сопереживать ей?..

…

Некоторое время прошло в молчании, нарушаемом лишь всхрапами лошадей, натужным храпом где-то в недрах экипажа и редкими репликами, которыми перебрасывались девушки на козлах. Элизабет задремала, при качке ее фигура склонилась, и теперь она слегка постанывала от мучавших ее кошмаров, пристроив голову на плече Беатрис.

Ей было жалко эту девочку. Не настолько, чтобы простить ей все ее грехи, но никто не заслуживает такой участи. Фактически ей было все равно, доживет она до рассвета или нет, но при мыслях о том, сколько еще жизней загубит порождение ее проклятой крови, в глазах начиналась резь, а клыки раздирали и царапали нежную плоть. Смакуя на языке капли инквизиторской крови и обрывки его воспоминаний, Беатрис надеялась узнать хоть что-то, что могло бы им помочь. Одно она знала, его путь сейчас лежит на север. Она никогда не бывала в Париже, да и если бы бывала, прошло много времени с тех пор, а оно не щадит никого. Да, он уехал в столицу, один Бог знает зачем, мотивы этого человека так и оставались для нее загадкой. И почему он бросил ее, хотя весь этот месяц только и жаждал, что вновь вернуть ее в цепи. В голове была мешанина образов и мыслей, словно в горячке они метались из угла в угол, не давая себя поймать, будто он сам хотел спрятаться, забиться в угол и уже оттуда совершить последний рывок, даже если это принесет ему неминуемую смерть. Безумие…

Но что думать о том, что уже случилось… Ее ждали вопросы, которые требовали немедленных ответов.

Сейчас бы пришелся очень кстати этот пресловутый Генри, о котором ей прожужжали все уши, но о котором она не знала ничего. Даже Хром о нем знал и, судя по всему, где бы он сейчас ни был, он однозначно мог помочь в сложившейся ситуации… Но, несмотря ни на что, по неизъяснимым причинам ее страшил этот человек. В одном его образе чувствовалась великая сила… Сила, вскормившая то, что стало ее любимым мужчиной и ее злейшим врагом. Ее спасителем и ее палачом. В нем был исток… и ответы на все ее вопросы.

Но не успела Беатрис набрать полную грудь воздуха, чтобы в очередной раз тяжко и понуро вздохнуть, словно уставшая лошадь в душистом и ароматном стойле, проветривая забитые дымом легкие, как далеко впереди раздался плеск копыт о грязь. Пары дюжин копыт… нет… пары пар дюжин копыт…

Этого еще не хватало.

Нахмурившись и дернув поводья, девушка замедлила экипаж. За дождем и завесой своих мыслей она совершенно пропустила опасность мимо ушей, а это могло стоить ей жизни… и не только ей. Скрыться в таких условиях было некуда, оставалось только неспешно продолжать двигаться вперед, надеясь, что приближающаяся кавалерия слишком торопится, чтобы обращать внимание на грязный экипаж с парой замотанных в лохмотья фигур. Это мог быть отряд рыцарей аббатства, посланных на их поиски или еще какие головорезы… Нужно было быть предельно осторожными, а любая случайная деталь могла подписать им приговор.

Встряска разбудила спящую Элизабет, а едва она увидела развевающиеся во вспышках молний плащи, со всей дури рванулась с козел, чуть было не увязнув в придорожной грязи, устремившись навстречу путникам.

— НА ПОМОЩЬ! — завопила она, вызвав тем самым переполох среди незнакомцев, а Беатрис заставив застыть на месте с совершенно глупым выражением на лице. Более необдуманных поступков в последние несколько часов она еще не видела. — ЧУДОВИЩА! МЕНЯ ПОХИТИЛИ ЭТИ МОНСТРЫ! — разорялась она, рванувшись к лошадям и повиснув на стременах командира отряда в темных промокших плащах.

— Что происходит?.. Пошла прочь! — рявкнул на нее молодой мужчина, лишь отпихнув назойливую девчонку в сторону, заставив ту оскалиться, блеснув острием кинжала.

— Идиоты… — зашипела она в ответ, — Ах вот как?! Не хотите по-хорошему, так будет по-моему! — прорычала она, бросаясь вперед и всаживая нож под ребра коню.

Животное взревело, вставая на дыбы и разбрызгивая кровь, размахивая ногами, а девица тем временем схватила едва успевшего спрыгнуть с коня мужчину за руку, выкручивая ее за спину и склонив к себе приставила нож к его горлу.

— Ты кем себя возомнил, ублюдок!

Эта пьеса начинала больше походить на сумасшествие. Беатрис не собиралась это терпеть. Вскинув руку в предупреждающем жесте, она выбила кинжал из руки девушки, вторым взмахом повалив ее на землю, лицом в грязь.

— Ведьма! — крикнул кто-то в отряде. — Нечистая…

— Этого мне еще не хватало… — сплюнул себе под ноги молодой рыцарь, хмуро глядя вслед своему сбежавшему раненому скакуну. Он-то выживет, рана не была глубокой, животное больше испугалось, чем испытало настоящую боль. — У меня нет на это времени, взять ее!

У нее на это времени тоже не было…

Началась возня. Рыцари прыгали с коней, кони вязли в грязи, Беатрис отступала от экипажа, стараясь вызывать как можно меньше агрессии у нападавших. Главное было отвлечь их внимание от экипажа, чтобы лишние звуки не взбудоражили звериные инстинкты в Айзеке… это могло кончиться плохо для них всех. И вариантов тут не было. А уйти, оставив его одного, она тоже не могла. Оставалось надеяться, что ее хотя бы схватят по-тихому, а она по-тихому не даст далеко себя увезти. Если ее вообще собирались брать живой.

По одному, по несколько, мужчины бросались на нее с оружием, но сил у нее худо бедно хватало, чтобы в темноте, где даже в ее состоянии у нее еще хватало сил обороняться, отвоевывать себе небольшой клочок земли у развесистого дуба неподалеку от дороги. Дождь заливал туда не так сильно, но ветер заставлял натужно стонать ветви над ними, дополняя картину схватки своим скрипом. Пролилась кровь. От нахлынувшей с новой силой жажды у Беатрис начинало мутиться в глазах. Она не была голодна, но запах битвы и горячей крови будил в ней Зверя. Силы были на исходе и ей нужно было подкрепление. Ее окружили плотным кольцом, словно еж иголки топорща в ее сторону шпагами, мечами и арбалетами. Мужчины тяжело дышали, кровь шелестела по их венам, оглушая. Глухо застонав, девушка привалилась спиной к дереву, схватившись рукой за разрывающуюся болью грудь. Ладан выжег все чувствительные ткани…

— Разойдитесь! С дороги! — это глава отряда прочищал себе дорогу сквозь оцепление.

Его молодой и крепкий голос заставил ее сердце всколыхнуться от мыслей о вкусе и качестве его крови. Он приблизился к вампирше, уткнув острый кончик шпаги ей в горло.

— Назовись, ведьма! Объясни, что делаешь здесь, на церковной земле, и зачем караулишь путников на дороге с этой разбойницей и, возможно, мы предадим тебя справедливому суду, а не бросим истекать кровью в грязи на обочине в этом захолустье!

Но ответом ему было лишь обессиленное рычание. Беатрис попыталась протянуть руку, чтобы отбить кончик шпаги от своего лица, но мужчина опередил ее, смахнув прилипший к голове капюшон. Позади раздался звон оружия, рыцари встрепенулись, готовые встать на защиту своего командира, но…

— Боже… — лишь прошептал он, ступив еще шаг вперед и падая перед девушкой на колени.

Протянув руки, он обхватил ее подкашивающиеся ноги.

— Господин?.. — зароптали рыцари. Кто-то вновь начал выкрикивать что-то про колдовство.

— Рауль… — прошептала Беатрис, чувствуя, как горячее сердце отбивает бешеный ритм где-то у ее коленей, — Это правда ты?..

— Моя госпожа… — прошептал в ответ рыцарь, едва сдерживая подкатывающие слезы.

Поднимаясь на ноги, он крепко обхватил ее бедра и, оторвав ее ноги от земли, крутанул на месте вокруг своей оси. Голова ее закружилась от резких движений, но юноша не дал ей потерять равновесия, обхватив руками за плечи.

И не успела Беатрис сообразить, что происходит, где земля, а где небо, как он, обвив пальцами сзади ее шею, накрыл ее губы жадным, но по-юношески трепетным поцелуем. Будто она была фарфоровой куклой, которая лишь чудом не упала с подставки на холодный каменный пол. Широкими ладонями прижимая ее к себе, не позволяя коленям дать слабину.

И на секунду… ему показалось… что она ответила ему, дрожащим языком пройдя по кровавым дорожкам на его губе, когда неосторожно он напоролся на кончики ее клыков. И эта секунда была самой счастливой в его жизни. Ее гнев… пощечина, угрозы… все это больше не имело значения. Ее лицо было бледным, как мел, впалые черные провалы глаз и почти прозрачные губы… не пугали его. Она была жива… жива, и теперь у него была возможность доказать ей свою преданность.

— Где Луис?.. — произнесла Беатрис, едва получив возможность связно говорить. Ее губы окрасились розовым, она то и дело облизывалась, сверкая кончиком языка в свете зажигаемых факелов.

Прекрасна… думал Рауль, окидывая взглядом ее черты… как же она была прекрасна.

— Я здесь! — прокричали откуда-то сзади. На пегой кобыле, покачиваясь в седле, к их процессии приблизился знакомый силуэт.

— У нас проблемы… — выдохнула девушка, все так же стискиваемая в объятиях рыцаря, что одной рукой сдернул с плеч меховую накидку, чтобы укутать в нее промокшую насквозь Беатрис. Ноги не держали ее.

И тут же, будто в дополнение к ее словам и в доказательство их, из экипажа раздался недовольный рев и активная возня. Заскрипело дерево надтреснувших досок. Заржали лошади, что бессильные в своей панике бились в упряжи.

— Что это?.. — прошептал Рауль, поднимая из грязи шпагу.

Рыцари зачавкали в темноте, выстраиваясь в новое построение. Но, как мы понимаем, это не сильно кому-либо помогло бы в реальной битве с тем, с чем они столкнулись.

— Только ты можешь на него повлиять, — обратилась девушка к щуплой фигуре священнослужителя, что тем временем спешился и присоединился к остальным, чтобы лучше слышать, что она говорит, — Я знаю, ты можешь как-то помогать ему контролировать это состояние, все… вышло из-под контроля, и…

— Но откуда вы…

— Может быть ты и алкоголик, Луис… — огрызнулась на него Беатрис, — Может быть и любишь раз другой тяпнуть за задницу пару-тройку уличных девок, но от тебя Верой за километр тащит… Прости за резкость, у нас сейчас…

В этот момент стенка экипажа не выдержала окончательно, выбитая целиком мощными, когтистыми лапами.

— Нет времени на болтовню…

Заскрипели арбалеты, первый ряд рыцарей был готов по первой же команде спустить крючки. Рауль набрал в грудь воздуха.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ! — взревела Беатрис, дернувшись вперед.

Его огромное тело вздрогнуло от женского крика. Мощная лапа в ярости влетела в дверь, срывая ее вместе с частью окованного металлом борта. Чудовище, больше похожее на медведя, косолапо опирающееся на передние конечности, вышло в предрассветные сумерки.

Однако перепуганный тем же криком один из рыцарей дернул спусковой крючок, пусть болт и попал по борту экипажа, лишь напугав лошадей, уже протиснувшаяся из прорехи туша с кровоподтеками на буром теле, обратила кровавый взгляд на потенциального самоубийцу, заставив того инстинктивно поторопиться заправить новое древко в ложе. Товарищ попытался прикрыть его, и его болт угодил как раз в плечо монстру. Но он лишь недовольно зарычал перед тем, как стремительно двинуться в сторону нападавших, разрывая когтями грязь. И в стремительности этих неуклюжих движений была лишь неминуемая гибель.

— Остановитесь! Идиоты! — вновь закричала девушка, силясь вырваться из рук Рауля. Его пальцы разжались, и она бросилась вперед.

— Госпожа! — окликнул ее рыцарь, но холодные пальцы Луиса легли на запястье его руки, держащей оружие.

Девушка рухнула на колени перед зверем на полпути, в наивной надежде обхватив руками его шею. Шепча что-то и покрывая поцелуями грязную шерсть, резким движением она дернула болт, застрявший в суставе, за что тут же получила удар мощной лапы, опрокинувший ее в натекшую с неба воду.

Мгновенно заскрипели арбалеты и зазвенели вскинутые мечи. В пору было начинать жалеть, что в их отряде не было тяжелых латников с двуручным оружием и копьями. Зверь утробно зарычал, закрывая собой фигуру Беатрис. Рану он будто и не ощутил. Его блестящие глаза обводили толпу, будто выбирая, на кого наброситься первым. Брать по одиночке или сожрать всех разом. Его жадный взгляд остановился на фигуре виконта. Морда его подернулась, учуяв свежую кровь… кровь этого сопляка на губах его женщины…

Окрестности вновь огласил нечеловеческий рык.

— Что это за монстр?! — прокричал сквозь гром юноша.

Вышедшая вперед отряда арбалетчиков фигура откинула капюшон, глядя зверю прямо в глаза.

— Дурачье… — лишь покачал головой Луис, всеми силами пытаясь не засмеяться, — Я же говорил, что рано или поздно это случится, если ты будешь и дальше наплевательски относиться к мерам предосторожности, Исаак. А Генри сейчас с нами нет… что, впрочем, только к счастью. И что мы будем делать теперь?..

— Что?.. — оторопело прошептал виконт, чуть было снова не выронив из рук шпаги. Рыцари зароптали, переглядываясь между собой. — де ла Ронда?!

Чуя отголоски непогоды, красная кровь забурлила в предвкушении охоты, тем более добычи было хоть отбавляй. Несмотря на то, что было слишком много металла и стали вокруг податливой плоти, выковыривать оттуда наиболее сочные куски будет не столь уж и утомительно. Айзек вновь открыл черные глаза. Замер. Глухое ворчание стало наполнять его легкие. Все, что он видел — отряд рыцарей, окружавший его любимую крошку… Зазнавшиеся псины, удел которых ползать в грязи на брюхе, хотят испортить ее, оставить на ней свой мерзкий запах. Разорвать! Острие болта ничуть не замедлило его продвижение. Он взбрыкнул от боли, когда зазубренный наконечник покинул тело, вытянутый тонкой ручкой. Это было неприятно, учитывая, что его удар Айзек даже не почувствовал. Он отбросил девушку в сторону, чтоб не мешалась. Он не слышал криков, не воспринимал мельтешение оружия, словно по-прежнему плыл в какой-то густой жиже, зовущейся апатией. Но нечто все же заставило его остановиться.

Разочарование? Нет. Раздражение? Скорей всего. Разве можно допустить и тень сомнения в том, кого любишь искренне. Даже чувствуя отголоски изменчивого сердца, пустившегося в пляс в горячке событий. Нет. Это то же самое, что винить кусок прожаренной вырезки за прикосновение к милым твоему сердцу губам. Невозможно, а раз так, остается лишь приступить к трапезе…

Молнии будто разом вонзились в землю, и зверь с вставшей дыбом шерстью медленно, будто хромая, поковылял на трех лапах. В его движениях не было никакой логики, наоборот, все выглядело так, точно обессиленная тварь скоро потеряет остатки достоинства и испустит дух. Чернота в глазах рассеялась. Теперь он видел каждого. Не воспринимал их просто как толпу парного, все еще двигающегося мяса, а оценивал, что пара десятков арбалетов была направленна на него и эта сила представляла некую опасность.

Отряд рыцарей был не робкого десятка, многие прошли через тяжелые битвы, совершали подвиги, некоторые были представлены к наградам. Каждый среди них хорошо владел оружием и знал зону идеального его применения, для арбалета это было порядка восьмидесяти метров. Страх был почти им неведом, да и какой страх, когда ты уже не раз мчался на строй, ощерившийся рядами копий. Люди поистине полны жажды убийства, когда дело касается себе подобных. На поле боя мы ничем не отличаемся от зверей. Вот только скажите, как можно вспоминать, что «люди — это самые страшные звери» перед оскаленной мордой, полной кривых зубов и глаз, ярко мерцающих в темноте. Зверюга «хромала» не спеша, словно присматриваясь к тем, кого пустить на фарш в первую очередь, порыкивала, с ленцой распахивая зубастый капкан.

— Госпожа, что вы творите? Луис! В сторону! Возможно, эта тварь когда-то и была сеньором де ла Ронда, но теперь она опасна. Мы попробуем его задержать! Бегите!

Хоть Рауль и был молод, но его горячее сердце не могло иначе, а руки, тянущие клинок из ножен, отнюдь не тряслись в ужасе. Его любимой угрожала опасность, и это… придавало ему сил стократно. Ему были понятны чувства Беатрис, но для себя он уже все решил, глядя как та поднимается из травы и кричит что есть мочи, призывает зверя остановиться, умоляет его. Это лишь укрепляло его уверенность. Теперь, именно теперь он может совершенно свободно заколоть своего противника. Он может стереть его снисходительную ухмылку из своей памяти. А если получится, то и из ее…

— Приготовиться! Арбалеты на изготовку!

Его голос дрожал от возбуждения, в нем появились какие-то истеричные нотки. Ах, как он этого желал, и совсем не замечал низменность таких чувств. Поистине, любовь дает сил, бесконечно воодушевляет, но если ты глупец, то все, что тебе остается — это тереть глаза, не выдержав ослепительного сияния.

***

Двумя днями позже…

Хмурый взгляд был устремлен вдаль. Беспокойные руки то и дело потирали зудящую рану, обработанную какой-то жижей из мешка Луиса, что неминуемо обернется бугристым шрамом, пересекающим лицо. Трудно было сказать, что происходило в это время у Рауля на душе, но эти два дня, что прошли с момента, как Беатрис сбежала, уведя взбешенного Зверя за собой в лесную чащу, из него слова приходилось выдирать клещами. Благо солдаты хорошо знали своего командира, угадывая приказы по одним лишь жестам и коротким, через силу брошенным словам. Признаться честно… в душе юного рыцаря зарождался мрак. Мрак мелко грызущего его сущность стыда, гнева и ущербленной самооценки. Много лет изводящий людей холод вступившей в свои права зимы окутывал землю не только снаружи, но и само сердце изнутри. Безусловно, он получал отказы раньше, проигрывал на дуэлях, но он всегда был к этому готов. Всегда… но не теперь. Икар его амбиций взмыл на космические высоты, задохнувшись в вакууме, оставшись витать в пустоте неопределенности, ничем не отличаясь от прочего космического мусора. Неужели… есть на свете женщина, которую ему не покорить… Неужто есть на свете мужчина, которого ему не победить. Ни силой… ни упорством. Ни одним из тех достоинств и добродетелей, которыми он обладал. Хром был прав, когда отчитывал его за поспешность и самонадеянность, но разве хотел он это видеть? Теперь… получив травму на всю жизнь, что каждый день будет напоминать ему о его позоре… он начинал понимать. И лишь еще ближе сошлись брови, когда он увидел на горизонте неясную тень.

Убежищем беглецам стало небольшое заброшенное поместье на окраине аббатских земель. Будто в насмешку, на самой границе, рядом с небольшим пролеском. Надежно укрытое от ветров, оно было не таким обветшалым, каким могло бы быть, потому, разведя огонь в камине, облюбованном на время зимней спячки летучими мышами, мужчины организовали оборону и стали ждать… Солдаты несли вахту и охотились, Рауль время от времени исследовал окрестности на предмет преследователей и слежки… Луис молился.

Даже когда тень приблизилась, явив свои черты, рыцарь не двинулся с места. Он узнал в звере своего искаженного чудовищными метаморфозами соперника, как позже и Беатрис, сидящую у него на спине в позе, в какой обычно дамы ездили на лошадях. Она выглядела достаточно бодро, гораздо лучше, чем когда они виделись в последний раз, но что-то во всем этом показалось юноше странным.

Вязко переставляя лапы в схваченной льдом грязи, игнорируя возню солдат с их «зубочистками», завидевших опасность, зверь неумолимо приближался к дому ленивой походкой. Ему потребовалось время чтобы взять след, лишь выудив из памяти топографию этих земель и ориентируясь на запах крови, ему удалось сообразить, куда стоит идти, и вот теперь он хотел лишь одного… доставить свою женщину в безопасное место. Уронить подле нее свои кости и кануть в долгожданное забытье, уйдя с головой в звуки ее голоса и нежность прикосновений ее рук. По дороге он умудрялся кое-как восполнять силы сам и отлавливать для Беатрис лисиц, что в изобилии обитали в окрестных лесах, охота в церковных землях была запрещена, потому эти рыжие вертихвостки творили здесь свой бал круглый год. Возможно, он закажет ей шубку из этих шкурок… много их собралось, в лисе не так уж много крови, как хотелось бы, уже не говоря о ее питательных свойствах. Но это было лучше, чем ничего.

Словно статуя, юноша встречал новоприбывших, не двигаясь с места, не спуская полного пустого и безвыходного гнева взгляда с мощной фигуры, словно трофей несущей на своей спине воплощение изящества и смерти. Величественную и недосягаемую в складках алого полупрозрачного савана, словно комета, несущаяся через пространство незыблемого космоса. Хмурым взглядом Рауль окинул ее покрытые синяками плечи, глубокие раны на ее груди. Но зверь лишь презрительно фыркнул ему в лицо, обдав взвесью слюны и крови, проходя мимо него во внутренний двор, где их уже встречал вышедший озаботиться о шуме Луис…

Прошло несколько часов. Как следует забаррикадировав дом, все собрались в большом зале с камином, собираясь накрывать на стол. Пусть ничего не предвещало беды, вокруг царила атмосфера спокойствия и будничной суеты, но в этих обветшалых стенах, подвывавшем сквозняке в перекрытиях, истинному покою было трудно найти себе место.

Как минимум, ярким пятном, нарушающим спокойствие, было большое потертое кресло, занятое вампиршей, и туша огромного зверя, что обернулся вокруг него, почти касаясь носом кончика своего хвоста. Беатрис дремала, греясь у камина, ее бледное тело не считали мертвым лишь хотя бы потому что знали о ее сущности, иначе бы уже давно решили, что ее труп порядком задержался на земной тверди в виду невероятной бледности и изможденности. Попав в дом, она будто позволила себе расслабиться, сбросить с себя ответственность и просто забыться в теплом коконе каминного жара и густого меха, ее оборачивающего. Никто не решался подходить к ней, ибо тогда из груды мышц и шерсти у ее ног раздавался рык, от которого волосы на голове вставали дыбом, а сердце падало в пятки. Впрочем… все отлично осознавали свое положение и благодарность этой девушке за то, что теперь хотя бы этот монстр просто ворчал, когда нарушали его личные границы, а не пытался вырезать все, что смело дышать в его присутствии, полностью сосредоточив свое внимание на вампирше. Но внезапно ее руки коснулись теплые пальцы и в нос проникли яркие ароматы вина и бадьяна…

— Беатрис… — позвал ее знакомый голос, — Вы слышите меня? Беатрис?..

Спустя секунд десять попыток достучаться до ее сознания, девушка наконец открыла глаза. Перед ней стоял Луис, держащий в руках деревянную кружку, от которой валил чуть заметный пар.

— Слава Богу, я думал, вы опять заснули, — вздохнул он, передав ей кружку и, взяв со стола свою, сел рядом с ней.

Удивительно, но только на него страж покоя вампирши не реагировал никак, кроме настороженного подергивания ушами. Он уже несколько раз пытался разбудить ее, ведь стоило ей заснуть, пробудить ее против воли становилось предприятием немыслимым.

— Мы так и не успели поговорить, я… хотел выразить вам свою признательность за все… что вы сделали.

Но Беатрис лишь устало повела бровями, будто сквозь кисель поднимая к лицу ароматное вино, втягивая его аромат, уставившись пустым взглядом в переливы алой жидкости в отблесках огня.

— Объясните же, что произошло?

— Неужели вы были не в силах ничем помочь… — тихо откликнулась девушка, все также не поднимая глаз, — Столько лет держащие его в цепях… загоняющие в угол распятием… чертовы святоши.

— Нас тогда было в разы больше, госпожа… — пропустив мимо ушей этот пассаж, заметил Луис, — Как и с вами, чтобы справиться с ним на пике его силы потребуется человек тридцать, не меньше, обученных и подготовленных особым образом, я один… был бы бессилен что-либо сделать. В отличие от вас…

— Ты на ходу придумал этот бред про невинных?.. — вздернула брови Беатрис, наконец оторвав взгляд от вина, — Решил сыграть на моем страхе потерять его? У вас там еще осталась хоть капля совести? Или из вас ее тоже выбивают розгами со святой водой?

На это Луис лишь тихо вздохнул, потупив взгляд. Перебирая пальцами по дереву, он будто обдумывал свои слова, чувствуя, что еще немного и головы ему не сносить. Также он решил тактично обойти стороной расспросы о подробностях того, что происходило за время их отсутствия.

— К сожалению, не придумал… — наконец тихо ответил он, — Знаю, это похоже на бредовую сказку из детских книжек с картинками, но вам ли не знать, что высшие силы порой играют с нами в безумные игры. Как часто бывает… дьявол кроется в мелочах. Может виконт Отто фон Блюм и ветреный повеса без тормозов, не за глаза будет сказано, но он еще ни разу не убивал из корысти, его кровь считается невинной. Оборвись его жизнь от руки Исаака… мы потеряли бы даже те крохи человечности, что еще удалось сохранить благодаря вам. И все же… что произошло?

— Антонио Летто… вот что произошло. — Беатрис вздохнула, тихим рыком вытолкнув из легких воздух сменив гнев на милость, — Забавно вышло… мы все ставили ловушки друг для друга, а в итоге попались в свои же сети. Он опять пытался выкрасть меня, впутав в это какую-то девчонку-наемницу, что потом ранила лошадь Рауля. Насколько я поняла, она дочь того бандита дю Амеля, к которому наш «уважаемый» аббат собирался увезти Айзека, едва меня заперли в камере. Но он каким-то образом вырвался из лап дю Плесси и устроил тому западню… Я была без сознания, ничего не помню, Летто со своей подельницей задымил ладаном все подземелье, но когда я очнулась… первое что я увидела, был он… — девушка кивнула себе под ноги, где, шевеля ушами в полудреме, находился предмет ее беспокойства, — Этот ублюдок сбежал… предположительно в Париж, он ранен и очень зол. Возможно, они сражались… и Айзек окончательно потерял над собой контроль. Это моя вина… не уследила… — вновь тяжело вздохнула она, откинув голову на спинку кресла, опустив кружку на уровень груди, будто пытаясь сквозь кожу и кости согреть свое сердце.

Лицо Луиса тут же перекосило, будто он разом откусил половину лимона. Трудно было сказать, о чем он думал в тот момент, но было видно, что эти новости не навевали ему радостных мыслей или хоть какой-то надежды на положительный исход. В пляшущих бликах огня его изможденное лицо казалось совсем иссохшим, тяжелые мысли совсем не красили истощенного таким шквалом бедствий человека. Но по сравнению с тем, с чем пришлось столкнуться его спутникам, о себе Луис хотел думать меньше всего, более того, ему казалось постыдным жалеть себя в подобной ситуации.

— Отнюдь, госпожа, — наконец нарушил тишину его неожиданно глубокий голос, — Исаак уже давно не семнадцатилетний юноша, столкнувшийся с изнанкой этого мира, он прекрасно отдает себе отчет о причинах и последствиях принятых им решений, единственное, что осталось неизменным, и что делает его тем, кто он есть — это огонь в его сердце, что заставляет его совершать не всегда до конца обдуманные вещи. И теперь, как никогда прежде я уверен… что горит он для вас.

***

На поместье вновь спускались сумерки. Сменялась вахта, возвращались с охоты солдаты, Луис накрывал к вечерней службе в импровизированном храме. Людям хотелось хоть как-то обезопасить себя и поддерживать в душах решимость, как они поддерживали в камине огонь. Она не могла винить их в этом. Запершись в дальней комнате с Айзеком, она давала ему то, чего ему так хотелось — тепло своих холодных рук. То что-то напевая себе под нос из старых песен своего детства, то нашептывая ласковые слова, она убаюкивала в нем бурю, вновь и вновь прочесывая пальцами густой шелковистый мех. Зверь посапывал в такт ее словам, подергивал ресницами, и пусть не мог выражать широкого спектра эмоций, она была уверена в том, что ему хорошо. Словно смертельно больному в последние минуты жизни, она пыталась облегчить его страдания. Впрочем… а так ли сильно он страдал? Возможно испытывал раздражение и некий дискомфорт, но не более. И то, это теряло какую-либо актуальность, если она была рядом. Он хвостом ходил за ней следом, куда бы она не пошла, одним взглядом отгоняя прочь любого, кто осмелился бы к ней подойти. А она лишь ласково трепала его за ухом… целовала в нос и звала любимым…

— Я ничего не понимаю… — прошептал себе под нос юноша, подпирая плечом стену скрестив руки на груди. В тонкую щель меж рассохшихся досок он наблюдал за тем, что не предназначалось посторонним взглядам, — Это же кровожадное чудовище, лишенное человеческих черт, монстр, явившийся из преисподней… как она может любить его, зная… что он такое, — выплюнул он из себя последние слова, чтобы не ляпнуть чего-нибудь более крепкого.

— Вы слишком узко мыслите, виконт… — вклинился в его размышления Луис, вытирая руки после омовения подкравшийся к нему из темноты, словно призрак, — Вы видите лишь то, что лежит на поверхности, грубое и гротескное отражение актуальной действительности. Она же видит первопричину… суть вещей. В этом вы бесконечно далеки друг от друга.

— Я никогда не думал об этом с такой стороны… — нахмурился рыцарь, опуская глаза в пол, — И никогда не думал о том… что ровно как под шкурой де ла Ронда скрывается человек, так и под маской самой прекрасной из женщин скрывается… чудовище. Далекое от нашего понимания.

Тем временем Беатрис, делая вид, что совершенно ничего не замечает, продолжала невозмутимо расчесывать гриву, поблескивающую в свете тусклой свечи. Она любовалась ее переливами, утопая в ней, впитывая ладонями гулкие вибрации под кожей.

— Нелюди… — буркнул себе под нос юноша, тем не менее прогоняя из своего голоса злую иронию, — Проклятые небом и землей, дикие звери, ведомые первобытными инстинктами, но разве сейчас… они чем-то отличаются от нас? Ждущих поддержки… сочувствия… сострадания.

— Теперь-то вы понимаете, виконт?.. — усмехнулся Луис, небрежно перебрасывая полотно для рук через одно плечо, словно банное полотенце, — Не все так просто, как кажется на первый взгляд. И чем пристальней этот первый взгляд будет, порой может зависеть, проживете ли вы следующий день… и каким он будет.

— Тихо… — оборвал его юноша, резко вскинув руку, — Вы слышите?..

Луис затих, лишь склонившись ухом к щели стараясь двигаться как можно тише. На его лице промелькнула гамма чувств, оставившая после себя лишь сосредоточенную задумчивость.

— Что она делает?.. — недоуменно прошептал Рауль.

— Она… — поморщился Луис, поднимая на него взгляд, — Она молится, — тихо усмехнулся он. Наблюдая, как стынет в недоумении лицо его собеседника.

–…in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, — едва слышно шептала себе под нос девушка, совершенно не чувствуя онемевшей руки, что по локоть проваливалась в густую шерсть на холке.

Волосы упали на лицо, но она их не замечала. Внутри все скрутило в тугой ком, в голове будто взрывались одна за другой огненные бомбочки, немели ноги и руки, горело в груди… по очереди… или же одновременно, но вряд ли она обращала на это внимание, не намереваясь давать себе поблажек, остановиться хоть на минуту. Если ее одной хватило, чтобы привести Айзека в чувства… может и ее молитв хватит, чтобы заменить церковный хор… стоило только постараться как следует, дерзнуть возжелать невозможного. Но пока что она делала хуже только себе. Будто не слыша ее слов зверь продолжал тихо посапывать сквозь сон, никак не реагируя на ее увещевания к небесам. Ее никто не слышал, или не хотел слышать, кроме двух мужчин по другую сторону двери, в то время как себя она выжигала заживо каждым словом, что срывалось с губ.

— Pater noster… — и снова кровавый кашель в сжатый кулак… — qui es in caelis, — она стиснула зубы, сдерживая спазмы в груди… — Sanctificētur nomen tuum… — бледный язык слизнул с искусанных губ набухшую каплю…

Это было больно… но разве она могла не попытаться, даже если сама не выдержит. Проломиться к его сердцу в обход литургических пыток и железных цепей. Самопожертвование всегда ценилось перед лицом высших сил… как тогда, у подножия Штайнхалля двадцать лет назад, так и теперь. Может в ее черной душе еще остались крохи, в которые так верил Айзек… может их силы хватит, чтобы привлечь его душу обратно в мир людей, чтобы спасти его… спасти их обоих.

— Et ne nos indūcas in tentatiōnem, sed libĕra nos a malo..

***

Когда его разум окончательно растворился в сером тумане убаюкивающего покоя? Это всегда происходит так, на смену бешенству неизменно приходит апатия, апатию сменяет бессилие, а дальше… нет ничего, о чем стоило бы говорить. Это такое странное ощущение, когда твоим телом управляет не осмысленное желание, а мгновенные, сиюминутные импульсы, о которых или вовсе не задумываешься, или задумываешься слишком поздно, разрывая разозлившему тебя человеку глотку. Тогда это стало последней каплей. Инстинкт, правящий бал, вышвырнул на задворки все, что помогало Айзеку себя не потерять. То, что было торжеством прошедшей бури, превратилось в пустыню, человек уступил зверю, растворился, пытаясь запечатлеть в памяти заботливый и слегка укоризненный взгляд любимой. Для нее ничего не поменяется, абсолютно, она и сама в каком-то роде зверь, приветствующий в нем такое, хотя рано или поздно, конечно, все поймет.

Прежде чем шагнуть в темноту, де ла Ронда глубоко вздохнул, проворчал что-то, но не удержался, бессильный протянуть здесь еще хоть одно мгновение.

«Госпожа Беатрис Аделхейт Бойе — самое дорогое, что у тебя есть. Самое драгоценное. Ее нельзя оставлять и на минуту. Будь готов растерзать любого по ее приказу и… защитить от всех опасностей, от своих собратьев. Я вижу все. Ты не предашь ее. Единственный, не предашь».

Холод и жар. Жуткое погружение в Бездну. Ну что ж, здравствуй, и жди меня, очередная тюрьма. Это путешествие стоило того. Счастливые дни. Как жаль, что все закончилось так быстро. Небеса были и так слишком милостивы.

В эту минуту зверь, потерявший нечто важное, провалился в глубокий сон. Хорошо, теплые руки помогли ему тогда не сойти с ума, когда тоскливо взвывая, измученный борьбой, он рыскал в потемках угасшего разума, но не находил опоры. А когда холод поселился где-то в груди, затих. Словно в тело въелась неизлечимая хворь, способная убить в одно мгновение, стоит о ней вспомнить.

Осталось одно, преданность и забота о хозяйке.

***

Будни текли непривычно вяло. Будто предвещая нечто… нехорошее. Затишье перед шквалом, когда не знаешь, что хуже: стагнация или буря. В их нынешнем положении было бы разумней выбрать первое. Иногда кризис способствует развитию, но вряд ли эта ситуация была такой же. Несмотря на то, что все было из рук вон плохо, это был явно не тот случай, когда очистительным пожаром можно было бы расчистить место для чего-то нового… это бы не помогло еще раз.

Рассеянными движениями пальцев прикасаясь к выщербленному непогодой и вредителями дереву подлокотников все того же кресла, Беатрис сидела в своей прежней позе в большой комнате и смотрела на огонь. В ее голове его всполохи начинали трансформироваться в какой-то фантасмагоричный танец, ослепляя глаза, однако открывая сознанию удивительный мир ярких красок. Потом она конечно же об этом пожалеет, около суток практически не сможет видеть, учитывая, что ей все еще было нечего есть, но… это хоть как-то отвлекало от окружающей ее действительности. Впрочем, все еще не лишая ее роли в ней.

— Беатрис? Вы не спите? — тихо позвали ее со стороны.

Она с теплом усмехнулась про себя. Вроде бы внешне ничего не изменилось, они замечательно проводили время, насколько это было для них возможно, пусть гнетущая атмосфера незримо, но тянулась за ней смоляным шлейфом. Они не могли и шагу ступить из этих стен, пока не станет хотя бы примерно ясно, что им делать. И она чувствовала себя ответственной за все… что теперь происходило. Но несмотря на все это… неужели она могла бы заснуть с открытыми глазами?

— Нет, Луис… не сплю, — так же тихо отозвалась она, не меняя позы.

На этот раз ее ноги не огибал рычащий воротник, в этот момент Айзек лежал вдоль камина и разглядывал огонь, но каким-то уже более вдумчивым взглядом, будто пытаясь что-то в нем различить. Он тяжело дышал, с силой выгоняя воздух из легких, от чего огонь постоянно пыхал, во все стороны сыпали искры, а в глазах у Беатрис становилось особенно темно.

— Возьму на себя смелось обратить внимание… вы скверно выглядите, — послышалась печальная усмешка, сопровождающаяся скрежетом дерева стула, на который опустился мужчина.

— М-м-м да… где-то я уже это слышала… — тенью повторила его интонацию девушка, — Только тогда в следующий момент моя жизнь встала с ног на голову… а теперь я сама рискую невольно наложить на себя руки. Что со мной не так, Луис?..

— Думаю, стоит начать с того, что вы нежить… — пожал тот плечами, — Несмотря на все ваши выдающиеся таланты, все же есть вещи, неподвластные и пагубные для вас. Несмотря на ряд исключений…

— И почему это не может стать одним из них… — отстраненно прошептала она, лишь на секунду прикрыв глаза, — Неужели за эти сто лет я разучилась молиться… Мой палач не дал бы соврать, большинство молитв я выучила наизусть за последние двадцать лет. Я различаю каждую из них по оттенкам боли в своем теле.

— Вполне может так стать… что дело не в этом, — предположил Луис, — Вы уже не раз доказывали, что способны преодолевать разделяющую вас со священным грань, словом пробивать эту завесу, взывать к небесам даже во вред себе, но… теперь этого может оказаться недостаточно. Или все слишком далеко зашло и этим мы уже ничего не сможем сделать, или это уже вам бросают вызов с обратной стороны.

— Неужели ему ничем не помочь?.. — Беатрис воздела глаза к растрескавшемуся, покрывшемуся густым слоем паутины потолку, даже не пытаясь что-то там разглядеть. — Даже это дается мне с трудом…

— Должен сказать, вы неплохо справляетесь. Хотя ваше беспокойство мне вполне понятно…

— Ты наверно меня не понял, — впервые на лице Беатрис появилась более-менее живая эмоция. Она поджала побледневшие губы, развернув голову в сторону мужчины, впрочем, перед собой она видела лишь цветные пятна, — Недавно я разговаривала с Раулем… кажется… это было вчера. Мальчику хватило мудрости попытаться извиниться передо мной за недавний инцидент, во время которого он имел неосторожность украсть мой поцелуй, воспользовавшись моим беспомощным положением, и получить за это от Айзека шрам на половину лица… Я не помню, сколько прошло времени, но я рада, что пусть даже и спустя где-то неделю, но он обдумывал свои перспективы. В шутку… не имея в виду ничего серьезного, я сказала, что впредь ему стоит быть осмотрительней, если он не хочет вдруг обнаружить себя закопанным где-нибудь под безымянной сосной. — она на минуту затихла, будто пытаясь постановить, когда же она начнет различать перед собой предметы, — Тут же… — вдруг продолжила она, — из-за моей спины раздался скрежет когтей по полу и Айзек… схватив Рауля, словно набитую соломой куклу… выбежал прочь из дома, игнорируя попытки стрелять ему в спину. Протащил он его через весь пролесок… и не успей я вовремя, искали бы мы Рауля еще несколько дней… в другом конце леса под безымянной сосной, — покачала она головой, вздернув брови в усталом жесте.

В бликах пыхающего огнем камина она выглядела словно восковая фигура, выцветшая от времени и отсутствия ухода, пустым взглядом впалых стеклянных глаз готовящаяся встретить свой конец в языках всепожирающего пламени.

— Он стал каким-то… прямолинейным… бескомпромиссным. Словно механизм, заведенный на выполнение некой команды. До какого-то момента я чувствовала в нем эту неустанную борьбу, от него будто полыхало той силой, что давала этому телу мощь, несравнимую с мощью плоти. Я старалась не потакать его звериной натуре, при этом давая понять, что это не есть плохо. Что мы такие, какие есть, и не нужно до конца своих дней корить себя… Что я буду любить его любым… Что буду ждать всегда, сколько бы он не боролся с собой, а я буду рядом. В его глазах я видела отражение его самого… Теперь этого нет. Будто… человека там больше нет. Чем это пахнет… — вдруг повела носом Беатрис, оглянувшись по сторонам. Она по-прежнему не различала перед собой предметов, пусть иногда по формам теней она угадывала их очертания.

— А… это, — ей в руки опустилась теплая кружка, а вязкий солено-сладкий аромат усилился, — Ребята на утренней охоте подстрелили кабана. Большой оказался… достаточно жирный. Мяса нам хватит еще надолго, так что можно хотя бы из-за этого не волноваться. Мы успели собрать для вас немного крови до его гибели, даже попытались сохранить тепло. Иначе вы рано или поздно снова впадете в голодный сон, и…

— Я справлюсь, — тепло улыбнулась девушка, принимая угощение, втягивая носом аромат. Подавив едва уловимый приступ тошноты, который она предпочла объяснить переутомлением, — Мне очень приятно, что вы думаете обо мне.

— Его поведение сейчас вряд ли можно объяснить обычной логикой, — пожал плечами мужчина, — Вам удалось найти зацепку в его подсознании, сконцентрировать его разум в одной точке, так что весь остальной мир для него просто перестал существовать. С одной стороны это хорошо, мы смогли проложить мост из инфернального мира его подсознательного в наш, нам не удавалось даже это, как вы верно заметили, нам приходилось действовать исключительно с позиции силы, но с другой…

— Может ему и так хорошо… — пожала плечами Беатрис, делая глоток из кружки.

— В каком… смысле?

Но ответа на свой вопрос получить Луису было не суждено. Чуть не вывалившись из кресла, Беатрис подскочила на ноги. Отбросив в сторону табурет, на который она забросила ногу пока сидела в кресле, она всполошила всех людей в комнате. Кто-то даже схватился за оружие. Айзек вскочил на лапы, шарахнувшись в сторону, кончиком хвоста задев угли, полыхнувшие прямо ей в лицо, когда она упала на колени перед камином, окрасив камни перед собой не только той кровью, что она только что выпила из кружки, но и черными сгустками уже своей собственной… Краем уха Беатрис услышала нарастающий ропот со стороны, как застонало что-то внутри чудовищной глотки. Отняв руки от лица она поняла, что опалила кожу и та теперь свисает лохмотьями с ее пальцев.

— Боже всемилостивый, вы в порядке?! — Луис упал рядом с ней на колени, заглядывая ей в лицо. — Что произошло?

Но в ответ на его слова на камни лишь упали очередные кровавые капли. Плечи девушки вздрогнули, заставив пряди спутавшихся волос скатиться на лицо. Из груди раздался сдавленный стон. Она оскалилась сквозь боль, надеясь, что никто этого не увидит.

— Я не знаю, что делать… — прошептала она, зная, стоит ей повысить голос и слез ей уже не удержать, — Я не знаю, для чего вообще нахожусь здесь… Он так и не объяснил, зачем ему нужно в Лион… Так и не объяснил, зачем я ему там нужна… Я не знаю… почему вообще до сих пор жива… но я не могу просто так все оставить. Может быть я в очередной раз умру… но он должен будет жить. По крайней мере… от этого хоть кому-то будет польза.

— Вы хорошо себя чувствуете? Мы уже пробовали мясо, животное не было отравлено или больно, что с вами случилось?

— Я не знаю… — тяжело вздохнула Беатрис, отстраненно качая головой, — Возможно, Господь наказал меня за дерзость взывать к его милости со дна моего падения… и просто лишил меня возможности даже пить кровь, чтобы продлить мои страдания на земле. Говорят, первым делом он отнимает у заблудших Разум. Его я лишилась давно…

— Не уверен, что это так…

— Это уже не важно…

Она подняла руку, в которую тут же уткнулся мокрый горячий нос. Опираясь на подставленную ей шею, Беатрис поднялась на ноги, стараясь не поднимать головы, чтобы не понять по ошарашенным вздохам и ускорившемуся бегу сердец, насколько все плохо с кожей на ее лице. Закусывая губы, опираясь на Айзека, она двинулась к дверям прочь из комнаты. Остальные молча смотрели ей в след, многозначительно сжимая в руках рукояти своего оружия.

— Куда вы? Совсем скоро рассвет, вам нельзя сейчас на улицу!

Но ответом Луису было лишь бескомпромиссное рычание из глубокой звериной груди. Взмахнув хвостом, Айзек, или то, что от него осталось, одним своим видом дал ошарашенному мужчине понять, что не в его интересах сейчас выносить оценочные суждения поступкам его госпожи.

— Я хочу посмотреть ему в лицо… — пробормотала себе под нос Беатрис, выходя из комнаты, — Когда Он будет поднимать солнце из-за горизонта… Я хочу посмотреть ему в лицо.

Декабрь уже перевалил за свою половину… начинало стремительно холодать. Хрустальная свежесть предрассветного воздуха приятно проветривала застоявшиеся легкие, а обожженная кожа быстро занемела, притупив боль. На грани голодного обморока болевые ощущения усиливались, низводя тело на уровень почти человеческой чувствительности. Только вот на солнце она все равно сгорит. Пусть так… ее все равно успеют затащить в дом раньше, чем последние волосы догорят на ее голове. Но попытаться все равно стоило… Пятна перед глазами постепенно начинали рассеиваться, перед собой она различала мутные очертания дороги и предметов во дворе. Зверь похрапывал подле нее, не ускоряя шага, служа ей верной опорой, чувствуя ее слабость и волнение. В такие моменты хотелось только зарыться в эту меховую громаду… зарыться и забыть обо всем. Прокопаться через шерсть и плоть к горячему сердцу, докричаться до того, кто все еще должен был обитать там.

Неужели… он бросит ее так одну… Оставив на попечение зверинца, который сам же поклялся истребить. Будто в намек… что раз сама она зверь, то большего и не достойна.

Настороженное сопение слева дало понять, что небо светлеет. Дрогнули колени, пересохло во рту. Но она постаралась отринуть посторонние мысли. Осталась только иррациональная вера в неизвестный итог. Даже с новой силой накатившая тошнота не остановила ее решимости довести дело до конца. Предрассветные сумерки… как и перед самым закатом — это было время, когда соприкасались миры. Когда духи сквозь стелющуюся по земле дымку могут выходить в мир живых, а живые пересекать доселе недоступную им грань. Когда можно коснуться чего-то… что находится за пределами досягания органов чувств. Даже таких острых, как у нее… Сейчас, особенно сейчас, ей нужно было верить хоть во что-то кроме себя одной.

Кожей она почувствовала, как воздух нагрелся. Либо же это ее обожженная кожа так ощущала явление солнца. Постепенно жар нарастал, а глаза различали, как светлеет на горизонте небо. Зверь рядом с ней предостерегающе зарычал.

— Что будет, если я загляну за грань… — спросила у него Беатрис, ласково потрепав рукой встопорщенную шерсть на загривке, — Увижу ли я тебя… даже если это будет последним, что я увижу. Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Я… — резкий порыв холодного ветра дунул в лицо, проясняя взор, заставляя забрать полную грудь воздуха, — ведь так люблю тебя.

Толчок в грудь повалил ее спиной на землю. Огромная тень закрыла собой небо, заставив ее сжаться от неожиданности. Он бы не напал на нее… нет… этого не может быть.

Она зарычала, когда первый луч солнца показался из-за кромки редких деревьев на горизонте. Руки дернулись в рефлекторном порыве закрыть лицо, но вместо этого она открыла глаза. Прямо напротив которых пыша жаром дыхания ей в лицо глубокой зеленью поросших ряской болот смотрел на нее Айзек. Глазами… в которых на ту минуту, что, не моргая она смотрела в них, она вновь… увидела желанный ею образ.

Глаза резало… невыносимо. Было больно от насыщаемого светом воздуха, скоро магия этого часа пропадет… стоит солнцу взойти и дымке развеяться по ветру, но она не желала разрывать этой хрупкой нити. Дрожащая рука поднялась к лицу, стерев из-под глаза зверя скопившуюся мутную влагу…

Запахло ладаном, окончательно расстроив ее чувства и вскружив голову.

— Только не это… — лишь успела хрипло простонать Беатрис, прежде чем вновь провалиться в бесчувственное ничто.

В тот самый чертов миг, когда ей показалось, что не все еще было потеряно… эта хрупкая нить свежего шелка ускользнула из ее рук, оставляя ей на откуп лишь жалобный в своем бессилии стон любимого ею существа.

***

Прошли несколько дней. Даже несмотря на благополучное разрешение этих сумасшедших событий, было отступившая на время тревога снова сковала разум, заставляя пальцы непроизвольно подрагивать мелкой дрожью. И смотрели на нее солдаты еще более настороженно, чем раньше. Ведь раньше она пусть и была похожа на вполне себе фактический труп, но хотя бы труп, подававший признаки жизни. А сейчас… она не могла разглядеть своего отражения, но знала, что в достаточной мере отражает свое внутреннее состояние — полную опустошенность.

Не в силах найти себе места, отчаявшись сидеть взаперти, Беатрис вернулась к затухающему в темноте большой залы камину, где все еще чернели пятна крови и торчали выдранные гвоздями с боков Айзека в спешке клочки черной шерсти. Там все еще витал запах Зверя… искрилось пеплом его дыхание. Сквозил из многочисленных щелей холодный зимний ветер, подчеркивая обезличенность и нарочитую отстраненность в каждом предмете, забытом здесь на века. Чтобы служить пристанищем лишь таким изгоям, как она. Облизнув пересохшие губы, девушка опустилась на колени перед запекшейся лужей, все еще ярко пахнущей, задумчиво вглядываясь в игру бликов на жирной пленке. Что-то поменялось внутри нее, но она не могла осознать что. Да, это была не живая кровь, но слитая с живого животного. Вполне подходящая, если срок был соблюден. Что же тогда произошло? Неясно… Айзек еще не кормил ее, трудно было делать какие-то выводы. В ее состоянии вообще было бы опрометчиво делать хоть какие-то выводы. И что же она наделала…

— Что со мной происходит?.. — опустошенно произнесла Беатрис, будто обращаясь к тлеющим углям и алеющей золе, лишь покалыванием мурашек по спине ощущая чужое присутствие, — Я сама себя не узнаю… Вроде все сделала правильно, по совести, не могла иначе, но чувство… будто я выгораю изнутри от невыносимого чувства вины и осуждения. Будто беру что-то чужое без разрешения. Я была ведьмой! — стукнула она кулаком по полу, лишь подняв облачко пыли, — Я овладела знаниями, позволившими мне получить статус хозяйки своей земли, я знаю, какие инструменты использовать, чтобы добиться желаемого, знаю противодействие к почти любому действию, все это просто, просто как деревянный кубик… Меня не слушал никто, меня перестал слышать ты, мне пришлось орать в небеса, чтобы меня услышал хоть кто-то! — повысила она голос, крепко зажмурив глаза, — Так вышло, что мое нынешнее состояние не позволяет мне без вреда для собственной шкуры делать то, что при жизни я делала с легкостью, но разве это значит, что я больше не могу этого вообще? Нет… для тебя я способна на многое, если не на все, Айзек… Ибо только благодаря тебе у меня теперь и есть эта возможность… жить дальше и менять свою жизнь. Но куда она меняется теперь?

Она сжала пальцы, с силой высекая щепки из деревянного пола, проводя глубокие бороздки в прогнивших от времени досках. Вновь ее скручивала изнутри засасывающая пустотой судорога, а она сопротивлялась из последних сил. Да… он снова был рядом, рядом и все другие, они не будут одни на этом Пути, ведущем в никуда, но… что-то подсказывало ей, что на той тропе, куда она свернула, чтобы спасти жизнь любимому мужчине, она абсолютно одинока. И эта тропа кошмарных видений еще только начинается, чтобы преподать ей еще не один урок, прежде чем она усвоит мораль того, что совершила. И ради чего?..

— Зря я не убила его… — вдруг прошептала девушка, вновь открыв глаза, блеснувшие кровью, — Зря не убила тогда… зачем-то пощадила, хотела дать шанс. Что же я наделала… надо было добить. Выпить досуха, развешать внутренности по камере, а затем взорвать там все к чертовой матери… это проклятое место не должно было существовать… — как в бреду шевеля бледными губами, Беатрис чуть повернула голову в его сторону, — Он не только хотел снова запереть меня… он и тебя заставил пройти через этот ужас снова. Заставил нас пройти через этот кошмар. Зализывает раны и строит козни, пока мы с тобой просто пытаемся выжить!.. — она вновь отвернулась к огню, неосознанно теребя пальцами клочок бурой шерсти, застрявший меж досок, — Ничего… его время еще придет… совсем скоро. Я… исправлю свою оплошность. Заглажу вину… и все будет хорошо. Я исправлюсь, Айзек. Надеюсь, ты сможешь меня простить…

Слепой жар поселился в голове, опутывая мысли пористыми, гнилостными щупальцами, источающими яд. Внезапная вспышка ярости, подогретая долго томимым отчаянием и жгучим чувством вины. Оскорбленное чувство справедливости, брошенное в благодатную почву в момент духовного кризиса, удобряемое возможностью неминуемой кары…

Айзек довольно долго стоял, скрытый тенями, он несколько раз хотел броситься вперед к сидящей на полу у камина Беатрис, слушая как она бормочет себе под нос слова проклятий, хотел прервать этот поток ищущей добычу боли, но четко осознавал, что должен выслушать до конца, понять, что происходит с ней, с ними… Наконец, не выдержал. В очередной раз принимать то, как она говорит о том, что виновата перед ним было просто невыносимо. Широкими шагами он пересек комнату, словно вихрь, остановился перед ней, упавшей на колени, сломленной в очередной раз, потерявшей веру в незыблемость их чувств и от того бесконечно уязвимой.

— Вставай. Встань, Беатрис!

Он мягко подхватил ее локоть, утягивая девушку вверх, и та, выпрямившись, оказалась очень близко, почти вплотную, и тут же почувствовала тяжелое дыхание на своих щеках и шее. Смятенное лицо ее, от смущения, от вспышек голодного пламени, вырывающегося из камина, в этот момент было особенно прекрасно.

— Не говори так. И… не смей стоять передо мной так. Это только моя прерогатива, только моя милость — возможность быть у твоих ног. Я запрещаю тебе вставать на колени перед кем-либо, кроме Господа. Другого невозможно представить. Слышишь? Я прошу тебя…

Его руки мягко обвили ее спину и плечи, давая почувствовать их тяжесть и силу. Смяли вместе с ними не только плоть, но и непрошеный протест, саму возможность возражений. Это был тот плен, который подкупает сильней всего, в котором хочется остаться навечно, признавая себя частью общего, светлого чувства — томительного счастья. Мужчина мягко прижал девушку к себе, запуская ладони в зыбкую тьму ее волос.

— Скорей всего, этому нет ответа, но… я знаю точно, пройдя какой-то рубеж, каждый человек ищет в себе силы измениться. Будь то жизнь или смерть, крещение, потеря и обжигающая ненависть, мы все пытаемся влиться в этот поток, измениться и изменить мир вокруг себя. В каждое сокрушительное падение мы призываем высшие силы, чтобы просить, чтобы проклясть их, и это правильно… Но есть то, что этому неподвластно. «Любовь не ищет своего, не мыслит зла», тебе нет нужды оправдываться перед ее лицом, перед моим лицом. Ты знаешь… я просто живу одним лишь твоим именем. Неважно, как бьется твое сердце. Быстро или медленно. Бьется ли оно вообще. Неважно, кем ты была или станешь, важно то, что сейчас, в эту минуту, Господь дает нам шанс быть рядом, быть вместе, просто держаться за руки…

Он ласково обхватил ее ладони, переплел пальцы и словно хрупкую, немыслимую ценность поднес их к своим губам. Робко целуя тонкие перста, Айзек точно превозносил их обладательницу, отдаваясь тихому прибою, накатывающему соленую от слез нежность. Он прижимал ее ладони к своему лицу, словно не веря своему счастью, закрывал глаза и отдавался ощущениям от доверчивых, чуть дрожащих касаний. Сквозь эту преграду он тихо шептал:

— Всегда помни, что есть тот, кто готов разделить твою боль. Нет… забрать ее себе. Ты больше не одинока и никогда не будешь одинока, и если же нам суждено рухнуть к подножию Престола, то только… вдвоем.

— Ты… ты не понимаешь… — глухо произнесла девушка, будто через силу преодолевая сопротивление собственных рук высвобождаясь из объятий, обходя его стороной и выходя во двор, где трепал ее волосы легкий ветер, — Как ты можешь быть столь милостив ко мне, когда я только и делаю, что рушу все, что бы ты не создал нечеловеческим трудом. И то, что произошло двадцать лет назад — было только началом. Меня заковали в цепи, заперли под землей, чтобы лишить меня возможности дальше творить зло, но ты милостью своей дал мне шанс, использовать который я не в силах из-за своей врожденной ущербности… рушить все, к чему прикасаюсь. Я подвергла опасности твою жизнь… твою душу, жизни и души всех, кто сейчас с нами, в угоду минутной слабости. Но, как и ты… я ошиблась. Дала шанс тому, кто неспособен им воспользоваться. Цена за мою ошибку оказалась слишком высока. И я не могу позволить тебе… взять на себя ответственность за глупости, что совершаю я. Платить по этому счету — только моя обязанность. Кровью смыть позор… огнем очистить поле, на котором проклюнулись ядовитые всходы. То, что сотворил с моей кровью этот ублюдок — недопустимо, неприемлемо, невыносимо. Я с корнем вырву у Антонио Летто все, что он силой цедил с меня годами. А если же у меня не выйдет — видно таков мой удел — ждать конца времен в серебряных цепях. Тебе достаточно своей боли… чтобы еще брать и мою. Почти два века я каждый день коплю ее в себе. Уверен ли ты, что так этого хочешь?..

Воспринимая отдыхающий во дворе отряд виконта словно массовку, она выдернула из ножен одного из рыцарей меч, одноручный клинок, блеснувший медью в свете последних лучей заката, что со свистом начищенной до блеска стали прошил холодный воздух. Пустышка, не чета ее собственному мечу, но пусть это и не был Карающий, в ее руках даже зубочистка была способна разить насмерть. Погибель несет не сталь, а руки, что ей владеют. Пусть и бывают одержимые мечи… они всегда по доброй воле попадают в руки своих хозяев.

— Меня учили, что опускать руки — позор. Не выполнять обещания — позор. Не отдавать долгов… позор. — шипящим дыханием вырывались из окровавленных губ эти слова.

Он не двигался с места, а по спине табуном носились и били током мурашки вперемешку с холодным потом. Это был не ее голос… то сама погибель нашептывала ему за спиной.

— Я… люблю тебя, Айзек. — выдавила она из себя и колким толчком между лопаток он почувствовал, как дрогнула в ее руке сталь, — Люблю так сильно, что не могу иначе. И если… мои чувства взаимны, что было бы непозволительной роскошью для меня теперь… подобно Орфею, ты не обернешься назад. Иначе этот Аид заберет меня обратно в свое подземелье с рекой из мертвецов… теперь уже навсегда.

Окрики солдат вырвали его из ступора вместе со звоном стали, упавшей на мелкие острые камушки, что устилали собой двор. Еще несколько секунд он стоял недвижимо, будто переваривая сказанные ему слова, но… когда все же нашел в себе силы обернуться, то не увидел ничего. Лишь брошенный на землю меч и клочки черного тумана, разносимые холодным ветром по воздуху вперемешку с изморозью.

— И я тебя люблю…

Айзек еще долго стоял после исчезновения Беатрис, размышляя, но в конце концов так и не опустил плечи. Все это было похоже на действо дешевого театра. Вот только режиссёр, находящийся среди зрителей, кажется, недостаточно хорошо просчитал того, кого можно было бы назвать главным злодеем. Рыцарь глубоко вдохнул воздух, а затем, подхватив выгнутый дугой обломок металлической балки, оставшийся еще со времени его разминки во дворе, двинулся в сторону конюшен. Его стальные нервы медленно, но верно разматывались, а шар абсолютного спокойствия безнадежно катился в пропасть. По всей видимости недолго осталось до того времени, когда ублюдки, посмевшие сотворить это с его женщиной, будут стоя на коленях умолять заменить раскаленную кочергу на милостивое домашнее аутодафе. Недолго.

Уж он постарается.

***

Незадолго до этого…

Филипп плохо помнил, как сумел закончить ритуал. С самого начала действа его силы тонким ручейком истекали прочь, напитывая посредников мощью и подкупая эту непостоянную особу — искусницу, колдовскую силу. Последние минуты вообще слились для него в пропитанную наведенными чувствами бесконечность. Он хорошо это запомнил. Разделяя свои и чужие эмоции, он страдал от оглушительной, раздирающей голову боли, пока, наконец, не начала работать защита. Чувства обострились и словно вслушиваясь в них в интимной обстановке, из отравленного семени зарождалось самоосуждение, уныние, жалость к себе и гордыня — магический танец порочащих душу фурий для той, что не сможет перед ними устоять, стоит лишь показать на их первопричину осуждающим перстом.

— Пожалуй, это идеальный коктейль для дамы, что скажешь?.. Такой изысканной и искушающей, что впору заколоть как бабочку и любоваться вечно! Ну же, друг мой Антонио, не будь таким угрюмым, момент нашего триумфа близок! И ты так кстати приложишь к этому руку…

Но мужчина, что точно мраморная статуя, будто из числа тех, что хороводами толпились на карнизах Луврского дворца, стоял чуть поодаль, внимательно наблюдая за его «работой». Сложив руки в замок за спиной, направив в нагромождение переливающихся реторт пристальный взгляд пронзительных серых глаз, вполне возможно, что размышлял он о том, как время меняет людей. Как правящие этим миром силы, найдя ядро греха, искусно вертят податливой плотью, чтобы сотворить из нее нечто, совершенно противное истинному, первоначальному плану ее создателя. Впрочем… не так уж все и изменилось. Он по прежнему обречен на сизифов труд в несении божьей воли в души падших, ступая по битому стеклу чаяний и надежд, этот мальчишка перед ним — призван гнаться за опасной мудростью и безбожными авантюрами, пытаясь превзойти тех, кто сильнее него путями более окольными, чем честный труд. Друг позади него… был обречен вечность гнаться за призраками прошлого, творя големов давно ушедших дней из золы, что осталась от им же разожженных костров, пусть рука, что подавала факел, и принадлежала другому. Пожалуй, да… люди все-таки не меняются. Меняются только масштабы их желаний и разрушительность последствий.

Летто часто задумывался о том, что же его раз за разом останавливало на самом рубеже грехопадения. Исключительная вера, инстинкт самосохранения, преданность близким людям? Сложно сказать. Сложно даже подумать. По крайне мере, Антонио старался именно не думать. Усилием воли. За его спиной уже давно мельтешили пепельные крылья, но чаша весов отнюдь не достигла крайней точки, продолжая качаться из стороны в сторону, словно его метания были кому-то нужны. Да какой там «словно», конечно, были нужны. Несмотря на свои поистине дьявольские познания, инквизитор никогда не совершал магические ритуалы, никогда не вредил человеческой душе, его руки были замараны иным. И это не мешало ему с интересом следить за уверенным действом творящегося колдовства, что должно было помочь ему совершить очередной шаг на пути к цели. Зачем он пробрался в самое сердце этой обители зла, именуемой Лувром, спросите вы? По какой причине раз за разом наступал на собственную совесть, готовясь после оттирать обувь от дерьма. Увы, порой приходилось идти и на подобные жертвы, ведь… cum lupis vivere sicut lupus ululatus³. Эту простую истину, скручивая сердце, ему годами диктовала собственная кровь, что, замешанная на крови его невольной госпожи, парой капель влилась в таинственное варево, бурлившее в ретортах.

Филипп все сделал правильно, без малейшего промедления сплетая линии узоров, раскладывая ритуальные предметы. Впрочем, было видно некоторое смятение, словно опасаясь сделать что-то не так, юноша то и дело оборачивался, ловя прищуренный взгляд инквизитора.

— Как тебе моя работа, Антонио? Что скажешь, мне будет интересно узнать твое критическое мнение. — Филипп отвлекся от колб, поднося к лицу сушеные листья какого-то цветка.

— Вполне. Поздравляю, теперь совершенно точно тебя можно четырежды сжечь на костре, дважды четвертовать и, как бонус — посадить на кол.

Улыбка на лице Филиппа медленно угасала, перетекая в маску замешательства.

— Это как-то сурово. Неужели ничего нельзя было бы сделать?

— Ну, если б твое дело попало ко мне, то, пожалуй, можно было бы кое-что сделать.

— Фух… Антонио, я всегда знал, что ты великодушен к друзьям.

— Исключительно для тебя я бы поменял местами кол и костер. Лишние минуты жизни, пусть и с бревном в заднице, воистину бесценны.

Следующие полчаса тишину нарушал только лишь напряженный скрип мела.

***

Давно не бывавшая среди людей с тех пор как их небольшой отряд отплыл из Фигераса, что было, кажется, уже половину месяца назад, ей было странно вновь оказаться в большом городе. Одной. Одно то, что город был не проходным, начало подсказывать ей, что, возможно, шляться по степям в поисках предателя ей придется не так долго, как она планировала. Путеводная звезда, что, подогреваемая узами крови горела в ее груди, вела ее на север и подсказывала, что… она на верном пути. Город только просыпался, как водится, раньше всех начинали суетиться те, к кому всевышний был немилостив вне зависимости от того, в какое время суток они поднимались, потому, чем раньше начнешь добывать себе средства к выживанию в новом дне — тем лучше. Впрочем, вся эта возня по вонючим подворотням не взывала в ее воспоминаниях ничего, кроме горькой ностальгии. Воры, бездомные и бандиты — отбросы общества, от которых она вычистила пару городов по пути к своей цели, едва выбравшись под лунный свет из-под пещер под Штайнхаллем в свою первую ночь после того как остановилось ее сердце. Будто ей что-то еще оставалось. Виктор говорил, что выбор жертвы в первую пору определяет тот духовный путь, на который вступаешь в своей жизни под луной. Врачеватель социума, несущий спокойный сон честным жителям или же обычный, банальный убийца, ничем не лучше допиваемого им бандита в том же вонючем углу… До сей поры ее такие вопросы не беспокоили, вот и сейчас Беатрис отбросила их прочь, незримой тенью скользя по улицам, пользуясь тем, что, укрытая сенью городских построек, выиграет себе время. Впрочем… удача улыбнулась ей чуть раньше, чем она предполагала. И слыша неподалеку мерный шаг патруля, возвращающегося с ночного дежурства, девушка проскользнула в приоткрытую для проветривания дверь какой-то лавки.

Ее встретил безликого вида пожилой мужчина, кутающийся в бесформенный шерстяной плащ в попытках укрыться от холода, смахивающий тряпкой пыль с прилавков, пока совсем юная девчушка, видимо служанка или родственница, подметала пол перед влажной уборкой. Совсем рядом стояло ведро. Несмотря на предрассветный час, в помещении горели свечи, придавая уюта этой каморке, где в общем-то не было ничего примечательного… древности и антиквариат. Хозяин не сразу обратился к ней, по всей видимости, он был подслеповат, но чужое присутствие ощутил в комнате явно.

— Жули, это гости?.. — ровным голосом спросил он, ставя на место очередную вазу, прежде чем начать спускаться с небольшой деревянной лесенки, прислоненной к витрине.

Девочка подняла взгляд на Беатрис, но потерялась что ответить. Лицо и манера держаться выдавали в этой женщине госпожу из благородного рода, но вот ее одежда… это точно не придавало ей товарного вида в глазах местных жителей.

— Мне нужна карта… — произнесла она, прозвенев монетками в поясной сумке.

Спрашивать, где она находится могло бы быть слишком подозрительно. Вокруг слишком много патрулей, чтобы столь явно выдавать в себе потерявшуюся бродягу или беглянку.

— Путешествуете? — прокряхтел мужчина, роясь под прилавком, — Мало кто сейчас из проезжих заглядывает сюда теперь… Местные и сами стараются не выходить из дома, кроме как по крайней нужде, а уж ехать куда-то… у-у-у…

— О чем вы?.. — вздернула бровь девушка, без лишних слов кладя на прилавок монету.

— Видно, вы совсем издалека, раз не замечали… — покачал он головой, — Король наш совсем плох стал. На престоле его сменила женщина. Вокруг анархия и произвол властей. Жгут всех подряд, будто у нас чума или охота на ведьм какая… Вон, внучку совсем не выпускаю из дому, больно мила она на лицо, продукты нам приносят с рынка. Природа озлобилась на нас, последние полвека истязая морозами и засухами эту некогда обетованную землю. Тюрьмы переполнены, так что теперь эшафоты ломятся от очередей. Виновные и невинные… Еретики и святые… Если не разводят костер на площади, так он вспыхивает в обычных домах. Вы еще так молоды, мой вам совет, госпожа — бегите из этих мест. Чувствую, совсем скоро… где угодно всяко лучше, чем на подступах к Парижу…

— Простите… — решила сойти за слабоумную Беатрис. Близость рассвета начинала валить ее с ног, — Вы сказали, Париж?

— Орлеан, дорогая моя… — крякнул старик, — Через пару кварталов находится мост, что идет через Луару… Отсюда до Парижа…

— Пару дней со сменой лошадей…

— Ну, вроде того.

Река… теперь становилось понятно, отчего ей было так дурно. Луара шла широкой полноводной лентой через всю страну и впадала в Ла Манш… Нет, текущая вода была ей не страшна, пусть переходы через нее всегда давались чуть труднее, чем другим ее собратьям. Одна из слабостей их Клана, передававшаяся еще от основателей. У всех свои недостатки, и этот был еще самым безобидным на фоне остальных.

Поблагодарив хозяина и было уже собравшись уходить, Беатрис протянула руку к двери. Но встала, как вкопанная… Мало того, что солнце поднялось уже достаточно высоко и залило золотом ближайшую улицу, мягким светом прогревая ее кожу через незамысловатые витражи, так еще и ручка… Нечто смутно знакомое и ныне волнующее ее чувства она видела в этом старинном предмете фурнитуры, изображавшем ощетинившуюся в оборонительной позе горгулью, свившуюся кольцом. Внутрь она вошла, просто толкнув дверь, так как она была открыта, но сейчас она поняла, что… ловушка захлопнулась за ее спиной.

— Что такое, госпожа? Не сладили с замками… — хриплый смешок раздался за ее спиной, и внезапная тишина резанула острый слух. Мерное биение сердца и чуть углубившееся дыхание.

— Ручка…

— Да… гордость моей лавки. Редкое в интерьерной фурнитуре серебрение… Конец пятнадцатого века, привезенная сюда из Германии. Тонкая работа.

— Саксония…

— Вижу, вы разбираетесь в древностях. Говорили, будто эта ручка раньше находилась в двери одной из комнат некого поместья… но оно обветшало. Так как якобы там жила ведьма, совсем юная девушка, не сладившая со свирепо домогавшимся ее души Врагом, а после одной из очередных ее выходок вся ее семья обезумела и чуть не сгорела в ими же учиненном пожаре. Часть вещей удалось спасти, как видите, некоторые из них еще можно… использовать.

Это явно было за гранью возможного, подкашивая ноги и туманя взор. Чтобы ручка из ее комнаты оказалась здесь… в Орлеане. Да, дверь выбили, ее пришлось менять вместе с петлями и перекладывать часть стены, ибо Виктор выбил тогда несколько камней, когда проламывал двери. Ее отец действительно устроил после ее гибели пожар, вынеся почти все вещи из ее комнаты, но… ей лгали в глаза, открыто провоцировали, искажая ее же историю.

— Видите ли… я может быть и слепой, но, будь я дураком, долго бы не прожил.

Беатрис резко обернулась, но кроме старика перед ней больше не было никого. Девчонка…

— Здесь нельзя выходить на улицу не только потому что стража окончательно потеряла понятия о добре и зле и служит теперь не Королю, а Сатане. — ничуть не дрожащей рукой мужчина достал из-за пазухи цепочку… с блеснувшим в свете свеч тонким золотым распятием, — Видите камень, госпожа… — ухмыльнулся он, цокнув ногтем по миниатюрным самоцветам, что искрились, закрепленные в венце Христа, — Цитрин, камень солнца, как вы, конечно же, знаете. Раскалился добела, едва вы переступили порог, что странно, ведь мы стараемся соблюдать осторожность в мелочах. Еще и повезло практически с первого раза выйти на след… Как было бы здорово узнать о тонкостях вашего быта, об истории тех вещей, что вас окружали в молодости, жаль… что все это сгорело, как вскоре сгорите и вы. На солнце или же на костре… решать уже нашим безумным властям.

За спиной раздались шаги, видно подкрадывались издалека, предупрежденные заранее, дверь застонала под тяжелым ударом, распахиваясь за ее спиной. Свобода была так близка, но… не успела она рвануться вглубь помещения, чтобы в более темном месте успеть переместиться, рискуя всем, что у нее осталось, близость солнца развеивала концентрацию, как ее схватили под локти крепкие руки, а на голову набросили мешок, крепко сдобренный ладаном. Ее даже не потребовалось бить… этот аромат вышиб ее из реальности мгновенно.

Жестоко… но что еще ему оставалось…

…

Незадолго до этого…

Младший помощник третьего попрошайки торгового квартала был парнем хоть и молодым, но совсем не глупым. Гильдия почти не обращала внимания на людей ею порожденных до тех пор, пока они не противоречили ее интересам. Юный Теодор, а для коллег по цеху — Тео, не нарушал правил, был шустрым, но тихим, умел подмечать незначительные детали, отличался наблюдательностью, отчего почти всегда был сыт и почти доволен. Орлеан был большим городом, и где бы он не появился, ему всегда сопутствовала удача, но были у него и особенные места. Счастливые. Например, домик антиквара на предмостной улице. Относительно шумная дорога, близлежащий рынок создавали оживленное движение, чем и пользовался сорванец, клянча объедки и мелочь.

Этот день почти не отличался от предыдущего, потягиваясь, парень огляделся по сторонам, стряхнул с себя припорошивший его накидку иней и потрепал огромную псину, с которой спал в обнимку. Накидка и пес помогали справиться с пронизывающим зимним ветром. Тео поднял к лицу жестяную кружку, открыв для себя, что пара медяков, скрывающихся на ее дне, вмерзли в лед, и присмотрелся к прохожим. А там было на что посмотреть. Группа из десятка монахов, больше похожих на душегубов, даром что в черных накидках, медленно скрывалась за дверью лавки торговца диковинками. Парня удивила такая наглость, ведь хозяин имел хорошую охрану и твердую репутацию. Тео уже хотел выбрать цель для обогащения, но тут взгляд его снова прилип к двери, из которой вылетел уже сам антиквар, размахивая кулаками и выкрикивая писклявые проклятья. Не прошло и минуты, как он рванул в сторону ратуши, видимо за подмогой, и верно, вернулся с отрядом жандармов, возглавляемых офицером. Вся эта шумная компания с криками ввалилась в дом и до поры до времени все стихло.

Парень уже потерял надежду заработать на хлеб, поэтому с интересом следил за развитием событий, а посмотреть было на что. Через десяток минут дверь распахнулась, и командир жандармов вышел на улицу вместе с хозяином лавки. Они о чем-то поговорили. А потом жандарм стал его бить. Жестко, по лицу. Удивительней всего, антиквар абсолютно не сопротивлялся, только качался слегка, стоя на коленях, принимая хлесткие и тяжелые удары. Рядовые подхватили его под локти и потащили куда-то в сторону реки.

Тео долго чесал голову, гадая о причинах этих событий, но, увы, абсолютно терялся в догадках, впрочем, небеса сжалились над ним, пожелав показать продолжение. Дверь задрожала, а потом с глухим ударом вылетела на улицу, выбитая с петлями. Прохожие резко шарахнулись в стороны. Далее начались совсем уж чудачества, все те же мужчины в черных рясах, вооружившись молотками и стамесками, зачем-то вставили в проем другую дверь, извлеченную из подкатившей телеги, хотя на вид она была явно не лучшего качества, скорее декоративная, разве что ручка у нее… под стать лавке. Чернеющая старым серебром, она изображала разверзшую пасть, свернувшуся клубком горгулью.

События развивались стремительно, и поэтому, не желая пропускать самое интересное, юноша взял кусок упавшей ему под ноги ржаной лепешки и приготовился ждать. Вот только проглотить его ему было не дано. Хлеб крупными кусками из раскрытого рта повалился на землю, где тут же был подхвачен жирной крысой, дернувшей так быстро, что глаз не успевал уследить. На ее беду дорогу к пиршеству загораживала та, что так ошарашила парня. Девушка. Но в глазах юноши она была самой настоящей принцессой. Явно благородных кровей, гордая осанка, волосы чернее ночи, ухоженная, бледная без всякого макияжа, и от того будто бы бесплотная. Несмотря на несоответствующую погоде одежду она олицетворяла собой безумную смесь достоинства, презрения и великолепия. Да кто же эта госпожа?.. Он задался этим вопросом, но дальше него мысль не пошла, потому как резко взмахнув ногой, девушка со всей силы пинком послала быстроногую крысу в полет, впечатывая в стену антикварной лавки. Следующим вопросом парня было бы: «что тут забыла эта сумасшедшая?», — но мысли скомкались, когда та вдруг резко остановилась, толкнула заманчиво приоткрытую створку двери и стремительно вошла внутрь дома.

Тео успел зевнуть пару раз, когда спустя пятнадцать минут неприятные типы вытащили из лавки тяжелый, обернутый черной тканью сверток и положили его в гроб. В гроб!

Господи. По спине парня пробежала капля липкого пота. Гроб аккуратно поставили в крытую телегу. Затем сняли с петель дверь, закинули ее туда же и укатили, будто никого и не было тут.

Пару часов спустя вернулся антиквар. Рвал на себе волосы, но на удивление тихо и быстро отыскал на улице пару бездельников, весьма подозрительных типов, но подозрительных не совокупно, а как-то по отдельности. Один здоровый, как медведь, с руками, способными удержать наковальню, а второй какой-то безликий, невзрачный, похожий на обыкновенного нищего в толпе. Несмотря на эти различия они славно потрудились, причем сообща. Хозяин, принимая работу, зашел внутрь, а эта пара «плотников» так и застыла, буравя взглядами друг друга. Сначала один сделал приглашающий жест, кивая головой на дверь, его тут же повторил второй. Снова показать приглашающий жест, но уже выхваченным стилетом «безликому» не дали, не больно-то помашешь некстати согнутым дугой клинком, как и не станешь перечить просьбе улыбающегося человека, способного на такое.

На город опускались сумерки, но свет в окнах антикварной лавки так и не зажегся…

***

Часы как в тумане. Сколько их прошло, а может, это был лишь миг. Волна головокружения вновь прокатилась по телу, как после прыжков в Бездну, резкий запах врезался в нос, напоминая о том, что произошло. И прежде чем открыть глаза, Беатрис осознала, что на самом деле она все еще связана… привязана крепкими веревками толщиной с палец прямо к креслу. Надо сказать, креслу мягкому, обитому дорогой тканью, похожей на бархат. И никакой ностальгии в виде темниц, камней залитых кровью и звенящих кандалов со стонами обреченных пленных в соседних с ней камерах…

Все было куда хуже.

— Очнулись… госпожа Бойе?..

Она вздрогнула, поднимая взгляд… боясь увидеть того, кто перед ней. Она слышала его голос лишь однажды, но именно после этого она оказалась здесь. Перед ней, в теплом свете напольных канделябров по углам комнаты, выстеленной мягким ковром, обставленной вдоль стен стеллажами, в таком же кресле, в котором находилась и она, сидел мужчина. На склоне лет, но едва тронутый сединой, облаченный в стелющуюся до пола рясу, перебирая в руках четки, он обводил ее долгим взглядом. И на его груди…

— Ваше распятие…

— М-м-м… гляжу, вы меня все же узнали. — с одобрением кивнул он, чуть приподняв бровь, проведя пальцами по сверкающим в венце Христа цитринам, — Не буду извиняться за недавнее представление, но я рад, что оно произвело на вас впечатление. Впрочем, вы так долго не приходили в себя, что я уж не на шутку начал волноваться, что перегнул палку. Зная вас… ни в чем нельзя быть уверенным.

— Что с… хозяином…

Мужчина замолк, недоуменно вглядываясь в ее пристально сощуренные глаза, требующие сиюминутного ответа. Она совсем не выражала своего волнения и, казалось, его это смущало.

— Удивлен… что у вас еще есть силы интересоваться его судьбой, но, уверяю вас, никто не пострадал. Почти… — позволил он себе легкую ухмылку.

— Генри… полагаю. — хрипло выдохнула Беатрис, облизнувшись.

Когти скрипнули по деревянным вставкам на подлокотниках, заставив мужчину перед ней лениво опустить на них взгляд.

— Что же натолкнуло вас на такие мысли? — спросил он, вновь посмотрев в ее глаза.

— Мой палач был вашим учеником. — на этот раз настала ее очередь ухмыляться. Внутри нее что-то недобро затлело, будто отзываясь на ее мысли, — Глядя на вас, я ясно понимаю, с кого он брал пример…

— Ах вот о чем вы… — бесшумно рассмеялся мужчина, сматывая четки на кулак и складывая их на колени, — Впрочем, это не так уж и важно. Полагаю… нам теперь многое необходимо обсудить. Итак, сеньора, у вас, наверное, очень много вопросов, но давайте по порядку. У меня была не то, чтобы веская причина доставить вас сюда, мягко говоря, против воли. Но прошу, не стоит держать обиду, жизнь часто преподносит нам такие сюрпризы. Даже чувствуя себя королевой на поле брани, вы все равно остаетесь пешкой для сил, мощь которых не поддается описанию. Поэтому расслабьтесь, госпожа Бойе, скоро мы станем свидетелями очень занимательных событий. Давайте так, если вы мне поклянетесь жизнью того, кто вам дорог, что не попытаетесь навредить и сбежать, я вас развяжу, и мы мирно побеседуем. Мои остолопы принесут кальян и вино, это же лучше, чем метать свирепые взгляды, не так ли, госпожа Бойе? Тем более, сеньора, я вас абсолютно не боюсь…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… (Псалом 22)

2

¹ Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. ² Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. ³ Подкрепляет душу мою; направляет меня на стези правды ради имени Своего. ⁴Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. ⁵ Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. ⁶ Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. (Псалом 22)

3

С волками жить по волчьи выть (лат.)