Бестолочи

Alisabet Argent, 2023

За вами когда-нибудь наблюдало небо? За мной – да. А ещё оно умеет смеяться и плакать навзрыд. И просто жить своей жизнью.Это Лондон, мой дорогой читатель. Над Лондоном небо особенное. Или история о том, как жизнь двух братьев разбилась, словно небо во время грозы.

ALISABET ARGENT

БЕСТОЛОЧИ

ГЛАВА № 0

ПРЕДИСЛОВИЕ

Привет, читатель. Оставшуюся часть книги я буду вашим проводником по мокрым английским улицам. Постарайтесь не отставать. Это местечко не для неженок.

Утро. Преддверие Хэллоуина. Ярко-оранжевые, словно цветки календулы, тыквы гниют на витринах магазинов.

Район Хакни. Восточная часть Лондона. Огромное количество зданий разной величины плотно прижаты друг к другу. Они теснятся на небольших клочках земли, разделённых асфальтированной дорогой, отвоёвывают право на существование. Если расфокусировать взгляд, то они становятся похожи на спичечные коробки грязно-горчичного цвета. Здесь можно найти удивительные места. Начиная от дешёвых парикмахерских, уютных кофеен, рынка, и заканчивая Музеем детства на Бетнал Грин. Совсем рядом находится Риджентс-канал — широкая мутно-зелёная лужа.

Запомните хорошенько эту локацию. Именно здесь будет происходить большая часть всех событий. Запомнили? А теперь сместимся немного влево. Быстренько пробежимся взглядом по нескольким переулкам с уличными музыкантами и имбирным пивом, и вот мы попали в жилую часть района. Кучка одинаковых домиков. Будто незримый художник устал рисовать что-то новое и заполнил всё пространство под копирку.

Что вы видите? Посмотрите внимательно. Это не просто коробки из камня, черепицы и цемента. В каждом доме скрывается кое-что необычное — целый небольшой мир. Я бы даже сказал — совсем крошечный. Миры бывают разные. В каком-то доме находится хрупкий мир. Он будто сделан из стекла и вот-вот развалится. К тому же он серый. Этот цвет будто пришит к дому изнутри. И люди в нём тоже серые, как городские голуби. В этом маленьком мире люди разговаривают только шёпотом, боятся громких звуков. Они странные.

Где-то есть книжный мир. В нём пахнет пылью, а в воздухе висит шелест сухих страниц и запах горького кофе. Люди там никогда никуда не спешат и редко говорят друг с другом. Классные ребята.

Есть даже актёрский мир, в таком доме живёт ложь. А ещё в нём слишком много шума и фальшивых эмоций. Но сами люди внутри пусты. Их можно сравнить с манекенами. Они лишь меняют позы и маски на лицах, но всегда остаются пустыми внутри. Просто играют свои роли: каждый день говорят заученные слова, каждый день делают одно и то же. Мне кажется, что они чокнутые. Спросите почему? Потому что им всё нравится.

Сейчас мы заглянет в один такой мир. Я покажу. Нам нужен крайний дом справа на этой широкой улице.

ГЛАВА № 1

Джонатан Гетте

Большая серая птица ударилась в окно, и с кряхтением свалилась вниз. Там осталась лишь трещинка и капелька крови.

Я тут же дёрнулся и проснулся.

— Что за нахрен?

Оставшиеся 3 минуты до будильника, я с тупым лицом смотрел в своё отражение в окне.

— Боже. Ты живой? — Это мой брат пришёл, познакомьтесь. И со мной тоже знакомьтесь, Джонатан Гетте. А мой брат — Томас. Или зануда, тут как вам угодно.

— Иди в задницу. — Утром я не слишком доброжелателен.

Знаете, это самый неприятный возраст — когда мелкий противный человек уже имеет своё мнение, но не умеет его нормально формулировать.

— Да, доброе утро, Джо.

07:00.

Механический треск будильника.

Я дёрнулся уже во второй раз. Тут же эта штука летит в стену и со звоном раскалывается на две части. Да, я не догадался его просто выключить. Раздражающие звуки прекращаются, и снова наступает тишина. Упоительное ощущение.

— Чёрт. Чёртово утро. Чёртова школа. — Со вздохом, я плюхнулся обратно на кровать и укрылся одеялом.

— Ты уже достал кидать будильники в стену. Третий за этот месяц. Бабка тебя убьёт.

В ответ послышалось моё неразборчивое мычание.

— Чего говоришь? Ничего не понятно, бухтишь как старикан.

— Да пошёл ты, Томас.

— Да-да, я каждый день это слышу. Как бы далеко ты меня не посылал, ты всё равно пойдёшь в школу. Вставай. Пора собираться.

— Я. Не. Хочу. — Многозначительная пауза после каждого гневного слова.

— Ух, какой злой. Захочешь.

После этих слов, Томас одним движением сорвал с меня одеяло и отбросил его в сторону.

— Эй! Да чтоб тебя!

— Это я тоже слышал. Ничего нового, Джон. — Том тяжело вздохнул, явно начал терять терпение. — Да ладно тебе. В жизни есть много радостей, кроме теплой постели. Например, главный праздник осени. Скоро же Хэллоуин: ночь проказ. Ты ведь любишь этот праздник. Можно собрать тухлых яиц и забросать дом миссис Памкинс.

Пока беседуем, давайте рассмотрим нас немного поближе.

У Томаса чёрные волосы, глаза цвета вылинявших синих джинс. Не знаю, как ещё их описать — смесь грязно-синего и серого. Я — чистый блондин с жёлтыми глазами. Волосы по цвету напоминают агатовый серый, только с желтизной.

И нам обоим 14, но Том родился на 27 минут раньше.

Ярко выраженные британцы: бледная, будто бумажная кожа, через которую можно рассмотреть голубоватые вены, миндалевидные глаза, довольно высокий рост и подростковая худоба. У Тома волосы длиной примерно до щёк, он всегда собирает их в маленький пучок на затылке. У меня крутая короткая стрижка как у морских пехотинцев в США.

Посмотрите в окно. Моросит мелкий дождь. Капли на окне собираются в тонкие ручейки, и они плавно стекают к металлическому карнизу. Горит листва. Я тоже смотрю сквозь стекло. Подхожу к большому окну, раскрываю его. В нос ударил резкий запах сырости и мокрой деревянной крыши.

— Что ты там увидел?

Томас заглянул за моё плечо и тоже уставился на вид из окна. По мокрой дороге ползут старые автомобили с дребезжащими карбюраторами, из тротуара торчат газовые фонари.

— Даже странно. Уже третья осень проходит без неё, а ничего так и не изменилось. Ни эта улица, ни этот дом. Странно.

Меня зовут Джонатан Гетте, и моя история начнётся с конца октября 2011 года. Всё это — мои воспоминания. Среди серых школьных будней есть кое-что важное, и я собираюсь это вам показать. Воспоминания — просто сувениры, которые остались от более счастливых времён. Но есть такие воспоминания, которые могут сразить нас наповал.

В 2009 году пропала наша мама. Просто пропала, она не вернулась с работы. Маму звали Эбигейл. Она работала воспитателем в детском саду. От неё частенько пахло стиральным порошком или средством для мытья посуды. Эти два запаха будто въелись в женские руки.

Место мамы заняла наша бабушка — Долли. Не очень приятная женщина. Она переехала к нам и поселилась в маминой спальне. Долли была старой и часто болела. Не могу вспомнить, сколько ей лет. 60? Да, примерно так. В любом случае выглядела она плохо.

Прошло 2 года с момента пропажи мамы. Старуха в очередной раз лежала в больнице из-за обострения какого-то заболевания сердечной мышцы. Кажется, это называется ишемическая болезнь. Точно не могу сказать, ничего не понимаю в медицине. Да и мы особо не вникали в это, не было желания. Ни я, ни брат не чувствовали к бабке особо тёплых чувств, поэтому делали вид, что это нас не касается.

Про маму мы говорили редко. Или вообще не говорили. В каком-то смысле мы даже привыкли к её отсутствию в нашей жизни и уже не ждали появления. В конце концов, ко всему можно привыкнуть, если пройдёт достаточное количество времени.

Ладно, что-то я заболтался.

— Джонатан Гетте, немедленно поднимай свою ленивую задницу и иди собираться! — Это Том ругает меня. Четырнадцатилетний юноша, каким я был когда-то, решил снова прилечь на тёплую постель. В следующую секунду Томас стаскивает меня с кровати и тащит в ванную комнату, а я упираюсь, как только могу.

Уже тогда Том был слишком ответственным.

И так начинается каждый новый день в этом доме.

Сырой октябрь. Утро, чайник шипит на плите. Мы сидим за столом, одетые в школьную форму. Кофе, горький осадок на стенках стакана. Я приготовил тосты. Кусочек белого хлеба, поджаренный на сливочном масле и абрикосовый джем. Обожаю. Тому нравятся сэндвичи с горчицей и мёдом. Извращенец. Пока пил кофе, вспомнил, как ночью барабанил дождь. На самом деле, это очень специфичный звук. Будто миллиарды крошечных ножек топают по тисовой крыше, окнам и проезжающим машинам.

Пора идти, а то опоздаем на автобус. Сейчас мы увидим мир глазами ребёнка, каким я был.

Солнце цвета облепихи. Зонты. Мы стояли, вдыхая приторный запах сырой земли и влажного асфальта. Листья на деревьях светятся медным и золотым. Осколки лета. Они выцветают. Слоистые облака на льдисто-голубом небе похожи на разлитое молоко, которое продолжает растекаться. Атмосферные осадки лениво плывут по воздуху, отражаются в тёмных лужах-зеркалах. Кстати об этом. Люблю смотреть в большие лужи. В них всё перевёрнутое. Весь город стоит вверх ногами. Машины едут по перевёрнутой дороге вверх колёсами, дома стоят вниз этажами, пешеходы плывут на своих зонтиках. Перевёрнутый Лондон живёт своей зеркальной жизнью.

Светофор на перекрёстке мигает изумрудным светом. Красный автобус. Машина медленно ползёт по мокрой дороге и останавливается, с пыхтением раскрывая автоматическую дверь. Оплатили проезд. Поездка до школы займёт около 10 минут. Пока я ворчу на холод и растираю замёрзшие руки, Томас ищет в рюкзаке пачку сырных палочек, которые он успел схватить со стола перед выходом.

Давайте снова посмотрим в окно.

Люди суетятся: спускаются в метро, спешат на работу, заходят в магазины. Прохожие идут ещё куда-то по своим делам, некоторые гуляют по тротуарам, романтично держатся за руки, сидят в кафе. Их не смущают ни огромные лужи, наполненные мутной дождевой водой, ни шумный, бурлящий поток, который несётся с самого начала улицы и разбивается фонтаном брызг о решётку ржавой канализации. Улицы набиты большими круглыми шляпами зонтов. Может быть, горожане хотят укрыться за ними от этой сырости?

И, кажется, словно ничего не изменилось. Будто все осталось прежним. И этот дождь, и эта улица, даже шёпот холодного ветра. Но это не так. Если бы она была здесь, то наверняка, ничего бы не узнала. Ни эту улицу, ни этот дождь, ни даже своих детей.

Наша остановка. Нехотя поднимаемся с тёплых сидений и выскакиваем из транспорта. Опаздываем. Идём широкими шагами по тротуару, огибая лужи и медленных пешеходов. Нам в лицо летят мелкие капельки, которые больше похожи на морскую кисею. Изморось. Влажность висит в воздухе, особенно ярко её можно почувствовать на стенках носоглотки при вдохе. Странное ощущение. Всегда представляю, будто вдыхаю кусочек облака.

Вы можете взглянуть на эту картину с высоты птичьего полёта. Посмотрите на эту серость! Среди хмурого холодного цвета можно заметить яркие пятна. Это дети. Дети, которые идут в школу. И мы тоже есть там. Я — в ярко-бирюзовом непромокаемом плаще, Томас — в прозрачном. Такой отстой. Он — тоже серое пятно.

«Ты самый скучный брат на свете» — думаю в тысячный раз.

Старая школа. Вялые рукопожатия с нашими друзьями, познакомлю вас с ними немного позже. Уроки. Тетрадь. Конспекты. Ручка почти закончилась, надо купить новую. Стопки новых книг и миллионы букв. Время пролетело незаметно. Мимо мелькают люди и часы. Устали. Едем домой.

Мы дома. Пыль на полках. Горшок с засохшим фикусом. Бедняга, я снова забыл его полить. Стаскиваю с плеч портфель и бросаю прямо в прихожей. Взгляд блуждает по стенам цвета лаванды и упирается в фоторамку. На большом металлическое блюде лежит нечто, похожее на плоский тёмный хлеб. На самом деле, это кекс. Неожиданно для самого себя, я улыбнулся.

И вдруг на несколько секунд я вновь оказался там, почувствовал запах выпечки и услышал, как старый плеер жуёт кассету.

ГЛАВА № 2

Джонатан Гетте

Я проснулся около полудня, лёжа на спине. Ещё несколько минут провёл в полудрёме, пока мне на лицо не прыгнул солнечный зайчик. Противный. Недовольно приоткрываю глаза. Кровать Тома стоит напротив моей. Она пуста. Солнце заглядывает в комнату через открытое окно, яркие оранжевые пятна дрожат на обоях. Южный ветер принёс с улицы запах полыни. Он горчит на губах. Сегодня последний день июля. Воскресенье. Мне 5 лет.

Решил лежать до последнего. Если я не показываюсь на кухне раньше часу дня, мама сама приходит, чтобы разбудить. Такая возможность бывает только когда у миссис Гетте выходной, сегодня как раз такой день. В остальное время за нами присматривала бабушка Долли. Мама работала воспитателем в частном детском саду. Она несколько раз пробовала брать нас с собой, но это всегда заканчивалось истерикой. Быть среди кучки чужих детей мне и Томасу категорически не хотелось.

Итак, мой план не сработал. Мама не пришла. Я ещё не потерял надежду и продолжаю упорно лежать. С первого этажа слышится какой-то шум. Напряжённо вслушиваюсь в звуки. Люблю подслушивать. Это мама возмущается, её рассерженный голос я узнаю где угодно. Судя по всему, она пыталась сделать просто немыслимое — накормить Тома нормальной едой. Даже находясь в спальне, я прекрасно слышал что происходит, каждое её слово. Хоть для этого мне и приходилось изо всех сил напрягать слух.

— Ешь суп. Ты съел всего 2 ложки.

— Но я не хочу суп, я хочу кашу.

— Ты же никогда не ешь кашу. Я сейчас приготовлю, а ты не будешь её есть. — Недоверчиво произносит она.

— Нет, буду! — Все мы прекрасно понимаем, что не будет. Это только короткая отсрочка от завтрака. Если подумать, уже слишком поздно для первого приёма пищи. Днём Том ел мало, или вообще не ел. А ночью мы совершали набеги на буфет, где хранились сладости, и съедали буквально всё.

Тут всё затихает минут на 6. Пока жду, вспоминаю, как этой ночью мы объелись засахаренного мармелада и горького шоколада. С нетерпением жду продолжения спектакля. Первым слышу голос брата.

— Мам, тут комочки… нет, я не буду её есть. — Наверняка после этих слов мой брат отодвигает тарелку с несчастной кашей. Даже через стену я ощущаю на себе гневный взгляд мамы.

Одно я знал точно — если Томас не перестанет упорствовать, мама скоро взорвётся. А в гневе это очень страшная женщина. Но я знал ещё одну вещь — Том не заткнется. Он будет до последнего доказывать свою точку зрения, хоть и знает, что ему хорошенько влетит. Более того, брат всегда цеплялся к любой мелочи. С годами эта привычка не изменилась.

— Я тебя сейчас прибью. ЕШЬ КАШУ, Я СКАЗАЛА! — Приказным тоном.

— НЕ БУДУ! — Рявкнул на неё в ответ этот мелкий засранец.

Я спрятался под одеяло.

— Я сейчас надену эту тарелку тебе на голову. Закрой рот и ешь. Сейчас же. — Голос мамы стал пугающе тихим, с ярко выраженными стальными нотками. Она на грани бешенства.

— А как я могу есть, если мой рот будет закрыт? Я же не могу запихнуть эту кашу себе в рот, если не открою его. — Язвительным тоном произносит мальчишка. Да, Том совсем не изменился. Такой же вредный маленький говнюк.

Страшно. Очень страшно. Дальше в кухне нависает короткая пауза. И кульминация — звук отодвигаемого стула. Маминого стула. Нет ничего страшнее, чем этот скрежет.

— Нет, я передумал! Я буду кашу, могу ещё и суп съесть! — Выпалил мальчик. Я мог только догадываться, что послужило причиной такой резкой капитуляции. Скорее всего, непослушный ребёнок просто испугался наказания за свою дерзость и решил отступить, пока не стало слишком поздно.

Далее слышится то, что заставляет меня вздрогнуть.

— ДЖОН! — Она выбрала более эффектный способ, чтобы меня разбудить. Одного лишь слова хватило для того, чтобы я вскочил с кровати и уже через 10 секунд стоял возле женщины.

— Доброго утра, мамочка. — Произношу, заглядывая ей в глаза.

— Доброго полудня, малыш. Ты хорошо выспался? — На удивление она абсолютно спокойна.

Краем глаза я замечаю недовольного Томаса, который ковыряет ложкой кашу. А рядом с ним стоит тарелка супа. Едва успеваю подавить смех, который застрял в горле при виде страдальческого лица брата. Том запаниковал и этим загнал себя в ловушку.

— Да, мамочка. Можно мне суп? Пожалуйста. — Сейчас Джонатан Гетте может быть только паинькой.

Её левая бровь вопросительно дернулась вверх. Мама удивленно смотрит на меня, пытаясь понять, с чего вдруг я такой вежливый.

— Конечно. Иди умываться. — И я, как самый идеальный сын на свете, послушно пошёл в ванную комнату.

Прошли 5 минут водных процедур, которые я просто терпеть не мог и вот сижу возле Тома. Он кое-как съел половину каши. Мальчик со скучающим видом елозил по ней ложкой.

На кухне пахнет хлебом и специями. В супнице остывал тыквенный суп-пюре, рядом овсяная каша.

Без любых пререканий я начал есть. Вряд ли бы пришлось меня заставлять: суп очень вкусный. Раньше я любил всякие жидкие блюда, теперь просто терпеть не могу.

Сложно не заметить, как Томас виновато смотрит на маму в попытках её смягчить. Это подействовало. В конце концов, ей всё-таки удалось накормить сына и поэтому нет причин сердиться. Это настоящая маленькая победа.

— Съешь 5 ложек супа и можешь идти. — Она сжалилась.

— Может 3 ложки? — Всё ещё торгуется.

— Томас.

— Хорошо!

— Вот и умничка. — Она всегда так говорит, когда добивается своего.

Послышалась трель телефона, в такое время обычно звонит бабушка. Перед тем как уйти, чтобы взять трубку, мама строго посмотрела на нас и скрылась в глубине дома.

— Том. — Начал я с серьезным лицом, как только мама ушла. — А ты знаешь, что будет, если лизнуть бычьи яйца?

— Отвали. — Буркнул Томас, уткнувшись в свою тарелку.

— Хотя стой, кто тебе это рассказал? — он всё-таки спросил об этом через минуту.

— Оливер.

— Когда успел? Мы же с тобой везде вместе ходим. — Он уставился на меня, как на профессионального лжеца. Чует подвох.

— Ты сидел дома, потому что разбил коленку, мама не разрешила тебе гулять. — Я максимально гордо посмотрел на него.

— А, точно. С ним больше не общайся. — С Оливером и Рори я познакомлю вас немного позже. Том сделал безразличное лицо.

— Ты тоже с ним общаешься, дурень. И кстати, почему ты мне указываешь?! — Тут я чуть не взорвался. Смотрю на брата с таким недовольством, как на тушёную капусту.

— Я старше и могу тебе указывать. И да, я тоже общаюсь с Оливером. Но на тебя он плохо влияет, а на меня нет. У меня иммунитет на идиотов. Я же с тобой живу. — Томас научился затыкать мне рот ещё в дошкольном возрасте. Мы нахватались такой манеры общения от старших ребят, которые живут на нашей улице. Кстати, это наше последнее свободное лето, в сентябре идём в школу, и наш словарный запас пополнится новыми ругательствами.

— Как ты меня назвал? — Я на грани.

— Идиот. Ты самый идиотский идиот из всех идиотов на этой планете. — Огрызнулся брат.

Всё. Острая потребность отомстить не заставила себя ждать. Я не особо злился, просто захотелось швырнуть в Томаса чем-нибудь. Даже не думая, я взял тарелку и выплеснул ещё тёплый оранжево-жёлтый суп на своего брата. Каша, в которой ковырялся брат, оказалась у меня за воротником. Я кинул в него кусок хлеба, он высыпал мне в волосы соль. Мама зашла в кухню в тот момент, когда я сильно ударил Тома ложкой прямо по лбу. Мы оба и половина всего пола в маленькой кухне были заляпаны всем, что только было на столе. У нас под ногами валялся размокший хлеб и банановые сконы (такие печенья-булочки), каша размазана по стульям, стол в разводах супа. Первым делом мама приложила пакетик со льдом к красному пятнышку на лбу брата и заставила меня просить за это прощение. Я сквозь зубы процедил"прости".

На этот раз виноватый взгляд не помог избежать наказания. Сначала нас, естественно, строго отчитали прямо на месте преступления. А перед тем как простоять ровно 40 минут каждый в своём углу, мы смыли с себя еду и переоделись. Периодически мама приходила и смотрела на нас. Видимо, чтобы напомнить, как сильно мы виноваты. Я и Томас уже прекрасно знали, что освободиться, досрочно не получится.

— Я слышал, как тебе влетело. — Я просто не мог молчать, желание поиздеваться над братом разрывало изнури.

— Заткнись. Ты сам знаешь, что я не ем утром. — Сердито буркнул на меня мальчишка.

— Не удивительно, ты же приёмный. — Улыбаюсь своей шутке.

— Тогда и ты тоже, идиот. Мы двойняшки, а значит, родились одновременно. — Том закатил глаза.

— Ой, отстань. Умник.

— Конечно, я умный. А ты — нет.

— Я тебя сейчас снова ложкой ударю!

— Только попробуй. И где ты возьмёшь ложку? Я же сказал, что ты тупой.

— А ты зануда! — Пока стояли в разных углах, продолжали обзываться, но уже шёпотом. Был риск, что мама услышит и даст по ушам, но закрыть рот было просто невозможно. Для нас это обычное общение. Со временем это тоже не изменилось.

Наказание окончено. Казалось, эти 40 минут тянулись вечность. За это время я всё-таки успел рассказать Тому, какие на вкус бычьи яйца.

Мама моет полы.

На пальцах осела ржавая пыль после того как мы притащили в дом грязный футбольный мяч со двора. Мама опять отругала нас за разводы песка на только что вымытом полу и несколько раз легонько шлёпнула мокрой тряпкой по рукам. Это совсем не больно. Наоборот, нас веселят брызги мыльной воды, что разлетаются во все стороны. Мы с визгом бежим на второй этаж, громко топая босыми ногами по высоким деревянным ступеням. Мама улыбается.

Пробегая по небольшому коридорчику, замечаем два помятых блеклых крылышка. Мёртвая бабочка. Её хрупкое тельце мы положили в пустой спичечный коробок и похоронили под ровными рядами высокой, остро пахнущей полыни.

Мама всё ещё занята уборкой и попросила не крутиться у неё под ногами.

Прочитали сказку"Орёл в голубином гнезде". Уже не помню, кому пришла в голову эта великолепная мысль, но мы решили, что сможем научиться летать и тоже станем орлами. А для этого нужно много тренироваться. Я и Том залезали на не высокий шкаф в маминой спальне и прыгали с него на кровать. Не спрашивайте, как маленькие дети смогли залезть на шкаф, я сам не знаю. Пружины в матраце не скрипели, и мама долгое время не знала, чем мы заняты. Обычно она реагировала на каждый странный звук, но сейчас был слышен только наш смех, и мама решила, что всё хорошо.

Страшно не было, более того — нам дико понравилось. Это даже лучше, чем скатываться с горки. После, мы начали искать что-нибудь повыше и не нашли ничего подходящего. Том предложил попробовать спрыгнуть с окна второго этажа. Первого нам было недостаточно, в конце концов, не одна птица не летает так низко. Я сразу согласился, потому что был уверен, что уже начал превращаться в орла и смогу взлететь. Когда мы подошли к открытому окну и залезли на подоконник, стало страшно. Всё-таки, это слишком высоко. Том предложил взять большой зонт и если что, в полёте можно его раскрыть и спуститься на землю как на парашюте. Я снова согласился, идея мне показалась очень даже логичной. Зонт мы нашли в той же кладовке. Мама застукала нас, когда мы тащили его по ступеням. Зонт конфисковала, окно закрыла, нас отругала. Томас и я так и не поняли объяснений, почему нам нельзя прыгнуть со второго этажа. Очень обиделись и в один голос сказали, что она злая.

Высоко в небе висит раскалённый огненный диск. Облака, похожие на рваные клочки сахарной ваты лениво плывут, повинуясь горячему ветру. Воздух раскалён. От таких активных игр мы перегрелись. У меня закружилась голова, Тома вдруг затошнило.

Мама срочно набрала в ванну прохладную воду и запустила 5 резиновых утят. Как только мы залезли туда, она принесла шоколадное мороженое. Так уж и быть, мы её простили. Почти час я и Том играли в ванной комнате, пока полностью не остыли. Всё это время мама сидела рядом и помогала нам пускать мыльные пузыри через пластиковые трубочки. Было очень весело.

Только сейчас я понимаю, насколько тяжело было маме. Бедная женщина должна не только следить за двумя шаловливыми детьми, но и готовить, убирать, стирать, гладить бельё. Мисс Гетте требовалось огромное количество терпения. Весь день мы доставали её вопросами. Что-то вроде: мам, можно телевизор посмотреть? Можно шоколадку? А почему нельзя? Можно я возьму твою шляпу? А почему нельзя? Мам, где краски? А кисточки? Мам? Мам!

Так же в доме довольно часто можно было услышать:"Это не я! Это он!"Иногда слова мы произносили одновременно. Обычно фраза подкреплялась указыванием пальцем в сторону обидчика.

Мы вечно наводили беспорядок, что-то роняли, часто разбивали коленки и носы. Поэтому цените своих матерей, они каждый день проходят через Ад, ради своих детей.

Бабушка Долли пришла. Они с мамой решили испечь сконы с беконом и базиликом (да, они бывают не только сладкие). Мы с Томом сидим на полу возле лестницы на второй этаж и рисуем акварельными красками на жёлтой газете, иногда поглядывая в кухню. Слышу, как мама предлагает добавить ещё вяленые томаты. Бабушка не хочет. Мама говорит, что уже готовила так и тянется за полупустой банкой, где в масле плавали сплющенные овощи. В следующую секунду старуха хватает маму за тонкое запястье и сильно дёргает. Утром следующего дня я увижу на том месте синяк.

Старая женщина разозлилась и смахнула банку с томатами на пол. Она разбилась, осколки и всё содержимое разлетелись кухне. Мы вздрогнули. Бабушка Долли багровеет и срывается на пронзительный визг, на толстой шее вспухает вена. В тот день я не придал этому значения, дети часто не замечают всего, что происходит вокруг. Точнее, они замечают абсолютно всё, но думают, что это нормально, ведь им не с чем сравнивать.

Долли ушла, мама собирает с пола осколки и сушёные овощи. Я слышу, как она сдавленно всхлипывает и вытирает кровь с пальцев. Порезалась о битое стекло. Том и я помогали вытирать масляное пятно, пахнущее специями, пока мама обрабатывала ранки. В такие моменты я всегда представлял, что когда стану взрослым, буду защищать маму от злой старухи.

Пройдёт целый месяц, прежде чем они снова заговорят друг с другом. Мама пыталась поговорить с бабушкой, но та не брала трубку, показывая глубокую обиду.

Мы втроём встретили вечер холодным фруктовым чаем. Плавится медовый закат. Этот тёплый свет затекает в дом через открытые окна, разливается по комнатам, дрожит на стенах и деревянном полу. Сидим на синем диванчике и смотрим, как пляшут солнечные зайчики апельсинового цвета.

— Мам, знаешь что? — Я положил голову ей на плечо.

— Что, милый?

— Когда я вырасту, буду тебя защищать. И Бабушка Долли больше не будет тебя расстраивать.

— Я тоже буду тебя защищать. — Том поддержал меня.

Мама не ответила. Только ее плечи чуть вздрогнули.

Мисс Гетте всё-таки решила испечь что-нибудь вкусненькое. Мама предложила нам самим выбрать и приготовить это под её чутким руководством. Вы даже не представляете, насколько мы были рады сделать что-то своими руками, а потом ещё и съесть этот шедевр кулинарии.

Пока разбивали яйца в пластиковую миску, она включила музыку на стареньком плеере. Томас и я делали всё настолько аккуратно, что даже не просыпали миндальную муку и не разлили молоко. Потом мы следили, как пропекается тесто. Через полчаса на столе дымился большой шоколадный кекс. Правда, внешне он был похож на кирпич и по вкусу напоминал странный пряник, потому что мы переборщили с мускатным орехом. Весь дом наполнился пряным ароматом. Этот тяжёлый запах выплёскивался на улицу через раскрытые окна и смешивался с вечерней прохладой.

Мама очень гордилась нами. Даже предложила сфотографировать эту прелесть и поставить в рамку. Вот так и появилась фотография.

* * *

— Эй, Джон! Ты ещё долго будешь пялиться в стену? Тащи свою ленивую задницу в кухню, будем ужинать. — Слышу недовольный голос брата.

Я моргаю и уже не чувствую запаха пряностей. Тепла в доме нет. В комнатах грязно. При маме такого не было.

В сковородке сгорает лук. Скоро к нему добавляются сосиски и куриные яйца. С пропажей мамы нам пришлось учиться готовить, бабушка Долли никогда для нас не готовит. На кухне душно. Запотевают окна. Тусклый жёлтый свет. В моём воспоминании тоже был жёлтый свет, но этот совсем другой. Какой-то обречённый. Заварили чай. Я люблю несладкий со сливками, а Томас — чисто чёрный и обязательно много сахара. Я уже говорил, что он извращенец?

После ужина я вымыл посуду. Вечером игра в приставку. Уличный фонарь за окном смотрит как промозглый ветер терзает шуршащий пакет.

Я и Том смотрим кино. Терминатор говорит с экрана легендарное «I’ll be back». Сегодня решили устроить марафон фильмов нашего детства. Сначала составили список, его возглавили, конечно же,"Терминатор"и"Кинг Конг", потом шли"Властелин колец","Челюсти"и"Молчание ягнят".

Когда мы вспомнили о времени, оно уже давно перевалило за полночь. Давно пора спать, школу завтра никто не отменял.

Я плюхнулся на кровать и достал телефон, чтобы проверить соц. сети. Томас подошёл к окну. Не знаю, что он пытается каждый раз там увидеть, но это уже традиция. Наверное, он смотрит на дома наших соседей, проверяет, кто ещё не спит. Я никогда не спрашивал его об этом.

Он стоял там не долго, всего минуту, потом уже собрался уходить, как резко остановился. Томас приблизился к окну настолько, что почти вжался в стекло лицом и начал что-то рассматривать. На улице не совсем темно. Если хорошенько присмотреться, то можно различить деревья, спящие автомобили, подъездные дорожки у соседних домов и человека, что стоял за машиной, припаркованной на обочине, и внимательно рассматривал наш дом.

ГЛАВА № 3

Джонатан Гетте

— Ты чего? — Всего на секунду отрываю взгляд от телефона.

— Нет, ничего. Какой-то мужик стоит на улице. А так ничего. — Том так же напряжённо смотрел в окно.

— Мужик? Ну, мало ли. — Я пожал плечами. — Может просто погулять вышел. — И поэтому он пялится в окна нашего дома? А если он неадекватный? Какой-нибудь псих, например.

— Именно поэтому ты решил поиграть с ним в"гляделки"? Психу вообще нельзя смотреть в глаза, можешь его спровоцировать и тогда… — Поумничать я не успел. Томас отшатнулся от окна и одним рывком задёрнул шторы. Он немного подумал, а потом снова выглянул на улицу, но уже осторожно, придерживая рукой портьеры.

— Что ты делаешь? — Спрашиваю без особого интереса.

— А на что похоже?

— Похоже, ты чокнулся.

— Выключи свет. Быстро. — Его серьезный тон заставил меня уронить телефон себе на лицо. Больно.

— Что? Почему? — Спрашиваю, потирая ладонью ушибленный лоб.

— Он подошёл ближе, этот мужик почти под нашими окнами.

— Серьёзно? — Тянусь к выключателю и свет гаснет.

Томас смотрит в щель между пыльными портьерами и стеной.

Любопытство принуждает меня подняться с кровати и подойти к брату.

— Эй, подвинься. Я тоже хочу посмотреть. — Почему-то я перешёл на шёпот, будто тот человек мог меня услышать. Я протолкнулся мимо Томаса и аккуратно выглянул в окно. Подумать только, мы как два слабоумных стоим в тёмной комнате и выглядываем из-за шторы. Ну а чем ещё заниматься ночью? Явно не сном.

На улице действительно стоял мужчина. Особенно пристально он смотрел в комнату, где только что погас свет. Газовые фонари не горят, почти ничего не видно. Мы смогли определить только то, что он довольно полный и низковатый.

— Вот зачем ты на него смотрел? Ты привлёк его внимание. И зачем мы выключили свет? Уже поздновато делать вид, что нас нет дома. — Не могу же я стоять в тишине. Томас упорно не замечает моей настырности и желания разрядить обстановку. Я всегда болтаю чушь, когда нервничаю.

— Ты запер входную дверь? — Том тоже перешёл на шёпот.

— Ну… вроде да. Не помню. — Я соврал. Почти уверен, что не закрыл её.

— Чёрт, Джон. Ты как всегда! Даже дверь запереть не можешь! — Чувствую затылком, как Томас закатывает глаза. Догадался о вранье. — Пошли вниз, нужно проверить.

— Ты думаешь, это хорошая идея? — Я очень не хотел отходить от окна. Спуститься на первый этаж, значит подойти близко к тому человеку. Мне страшно. Страшно до стука зубов.

— У тебя есть идеи получше?

— Да, чёрт возьми! Позвонить в полицию! Пусть копы сами разбираются с ним! — Ору на него шёпотом.

— В первую очередь нужно закрыть дверь, умник! Если мы будем сидеть с открытой дверью, то полиция может не успеть приехать.

Минута молчания и умственных размышлений.

— Ну ты и ссыкло, Джон. Тогда стой здесь, а я закрою дверь.

Я вцепился в его руку.

— Ты хочешь оставить меня здесь?! Нет, я с тобой.

Мы сделали, как сказал Том. Естественно, споткнулись о разбросанную по всей прихожей обувь и мой рюкзак, который я так и не убрал. Дверь всё же заперта. Теперь чувствуем себя более-менее в безопасности.

Вернулись в спальню. Незнакомец находится примерно в 7 метрах от нашего дома и так же рассматривает окна.

Прошло минут 15.

Мужчина в очередной раз обошёл здание по кругу. Несколько раз он хотел подойти ближе, но не решался. Кажется, прямо сейчас неизвестный осматривает оконные рамы кухни, что находится под нашей спальней. Мы оба сидим на полу возле батареи и иногда выглядываем в окно.

— Суть в том, что сейчас 3 часа ночи, а мы не спим. Кто мы после этого? — Я снова посмотрел на улицу.

— Дебилы.

— Нет, вампиры.

— Ты дурак?

— Ну а что? Звучит лучше, чем дебилы. Вампиры же не спят ночью, всё логично.

— Ты пересмотрел «Сумерки?» Ждёшь своего Эдварда? — Том умилительно уставился на меня.

«Иди в задницу, Том»

— Я уже дождался тебя, собака сутулая. — Фыркнул я.

— Собака сутулая уже была у нас под окнами. Ошибочка, братец.

— Ой, замолчи. Ты всё испортил.

— Вампиры могут отоспаться днём, а нам нужно идти в школу. Ладно, как скажешь. Что мы будем делать? — Хоть по моему брату не видно, но я точно знаю, что он совершенно растерян. Не каждую ночь под твоими окнами ходит странный, возможно сумасшедший мужчина.

— Позвонить в полицию. — Сегодня я весьма логичный.

— Не плохой вариант. Что ещё? — Томас всеми силами пытается отказаться от этого варианта.

— Позвонить в полицию! — Осуждающе смотрю на него.

— Давай подождём ещё несколько минут? Может, он сам уйдёт. Может, он просто перепутал адрес, не нужно разводить панику раньше времени.

Человек за окном действительно ушёл. Легли спать. Смог заснуть только Том. Брат решил, что тот мужчина действительно перепутал дома. Я полностью не согласен. Осуждаю.

В итоге сижу, укутавшись в одеяло, и смотрю в своё тёмное отражение в зеркале в старом платяном шкафу. Прислушиваюсь к звукам спящего дома. Если хорошо постараться, то можно услышать как за стеной, в ванной комнате капает вода. Капли срываются с металлического крана и вдребезги разбиваются о металлическую раковину с характерным стуком. Томас тихо сопит, отвернувшись лицом к стене. Знаю, что нужно спать, но не могу. Мне до сих пор страшно. Стыдно признаться, но я так испугался. Несколько раз за прошедшие пару минут я уже подходил к окну, боясь увидеть там знакомый силуэт, но улица пуста.

Перед тем, как забыться сном, я долго ворочался. Кровать скрипнула. Разбудил Тома. Он пообещал меня убить, если не перестану крутиться в постели. Снилось море. Вода была густой и тёмной, словно человеческая кровь. Я стою на пустынном острове и смотрю, как волны огромной величины накатывают на скалистый берег, разбиваются в розовую пену и красные брызги. И правда, кровь.

Проснулся от глухого удара. Свалился с кровати и ударился затылком об деревянный пол. Ноги запутались в одеяле, видимо, поэтому упал. Том недовольно уставился на меня заспанными глазами.

— Ты живой?

— Да, всё прекрасно, разве не видно? — Огрызнулся я. Борюсь с желанием сказать что-то ещё.

— Чудесно.

Пока я сражался с одеялом, Томас взглянул на электронные часы и поморщился. 7 минут до будильника.

— Ненавижу пробуждение раньше будильника. Ты не мог упасть на 7 минут позже? — Старший Гетте снова рухнул лицом в подушку.

— Закрой рот или я тебя придушу этим одеялом!

— Джонни, когда ты так командуешь, я весь дрожу. — Пробормотал брат.

Я швырнул в него подушку, Томас засмеялся. Правда, сейчас это больше похоже на кряхтение мопса, подушка сильно заглушала звуки. Хотя, Том всегда смеётся как мопс. Если подумать, это утро не такое плохое. Первым делом, мы выглянули в окно.

— Как думаешь, наш ночной гость больше не приходил? — Спросил я, глядя на розовый фургончик с неизвестным логотипом, что медленно тащился по дороге. Такая рань, а люди уже работают. Не хочу работать, когда вырасту.

— Надеюсь, что нет. — Том тоже смотрит на него.

— Ненавижу розовый.

— Да, мне тоже не нравится. — Согласился со мной старший Гетте.

— Пока будешь на кухне, налей мне в стакан газировку. — Необычная просьба от моего брата таким ранним утром. Он прекрасно знает, что я первым делом пойду к холодильнику.

— Газировку в 7 утра? На тебя не похоже. — Я недоверчиво покосился на Томаса.

— Хорошо, кинь туда хлопьев.

— Ладно.

Кидать хлопья в стакан с газированной водой я не рискнул, но всё же сделал любимый сэндвич Тома.

После завтрака наш день полностью повторил предыдущий: строгая форма, автобус, старое здание школы, книги. Всё прошло по хорошо известному сценарию.

Только один инцидент испортил настроение. Мы поругались с учителем, он ведёт предмет"Общение и социализация". В наказание старик заставил нас убирать кабинет. Сейчас уже не смогу вспомнить причину ссоры, кажется, я ему нагрубил. Классический случай. Но нам даже повезло, потому что мы занимались уборкой вместо обязательной спортивной программы во второй половине дня.

Я ещё долго возмущался, пока Томас не кинул в меня тряпку, пахнущую мыльным средством, и не пообещал затолкать её мне в рот, если не заткнусь. Мы мыли столы и стулья. Их не много, 9 столов и столько же стульев. Прошло полчаса. Уже заканчивали с уборкой, как к нам решил заглянуть одноклассник.

Его зовут Нолан Паркинсон. Наш ровесник, но ростом с десятилетнего ребёнка. Он тот ещё козёл. Помните наши разговоры о том, что каждый человек живёт в каком-то маленьком мире? Так вот. Готов поспорить, Нолан и его родители живут в буржуазном мире. Этот мир наполнен тиканьем дорогих часов, торопливыми шагами молодой служанки, вечным запахом жжёных свечей и незрелых овощей. Почему я так думаю? У богатой семьи есть молоденькая прислуга, пару раз я даже видел, как она встречала его у ворот школы. Кстати, она симпатичная. Пуританка. Его родители — партнёры в прибыльном бизнесе, связанным с изготовлением часов. Мать Нолана повёрнута на вегетарианстве и восковых свечах. Поэтому я представляю мир Нолана именно таким.

Наверняка сейчас он снова пришёл, чтобы поиздеваться. Ко мне этот придурок не рискует подходить, потому что в прошлый раз я надел ему на голову цветочный горшок и спустил с лестницы. Нолан подошёл к столу, которым был занят брат и толкнул ногой его ведро с тряпкой. Мыльная вода булькнула и обдала ноги Тома брызгами. Я скрипнул зубами, но ещё сдерживаюсь.

— Эй, Том. Слышал, что ваша бабка снова в больницу угодила. Как думаешь, она не будет долго мучиться? — Парень сделал паузу, чтобы распробовать свои слова. Паркинсон чувствовал их на языке как шипучую конфету.

Знаете, что самое ужасное? Он делает это ради чистого удовольствия. Богатенький ублюдок любит издеваться над людьми, чувствовать своё превосходство. Мальчишка с довольным видом звякнул массивными часами на тонком запястье. Готов поклясться, это его любимый звук. Дорогие часики папаша подарил. Не помню его имени. В школе любые аксессуары запрещены, но для Нолана можно всё. Потому что щедрый мистер Паркинсон много денег потратил на это невозможно старое здание.

Хоть Нолан и строит из себя нечто божественное, он опасливо косится в мою сторону. Видимо, ждёт, когда я взорвусь. Я до сих пор удивляюсь, как меня не выгнали из школы за то, что я делал с Ноланом. В подростковом возрасте я не чувствовал границ и иногда был жесток. Один раз заставил Нолана снять с себя штаны и вымыть ими пол в кабинете. Сейчас мне стыдно за это. Ладно, я вру. Совсем не стыдно. Но это очень плохо. Не делайте так. Моими границами всегда был брат. Он меня останавливал, когда я перегибал палку.

— И часто ты собираешь сплетни про одноклассников? Наверное, это мерзко. На что это похоже? Как будто в чужом грязном белье копаешься? — Том абсолютно спокоен. Всегда поражался его выдержке.

Нолан побагровел, его лицо перекосило. Самое страшное для него — быть незамеченным, чувствовать себя пустым местом. Мы об этом знали и активно пользовались. Вот и сейчас Томас не воспринимал его серьёзно и отмахнулся от фразы Нолана как от чего-то жалкого. Видеть, как его выворачивает наизнанку от нашего безразличия — единственная причина, по которой я ещё молчу и агрессивно тру парту мыльной тряпкой.

— Интересно, в какой детский дом заберут тебя и твоего брата? Черт, вы даже похоронить ее нормально не сможете. Просто закопаете ее у себя на заднем дворе как бродячую собаку. Ваша мамаша сбежала и бросила вас. Наверное, она сейчас зависает в баре с местными алкашами где-нибудь очень далеко отсюда. А может, она стала проституткой? Или уже и вовсе сдохла на помойке или в канаве. — Шатен не сдавался.

Сейчас я не могу вспомнить всё, что чувствовал тогда. От вспышки сильных эмоций моё сознание потускнело. Я помню злость. Смесь из пьяной злости и отвращения поднялась из глубины желудка и обожгла горло. Кровь прилила к лицу, мне стало очень жарко. Помню, как меня трясло от ненависти и обиды.

— Эй, придурки! Хватит делать вид, что меня не существует! Вы же всё прекрасно слышите! Не хотите защитить свою мать? Неужели вы согласны, что он грязная шлюшка и её место под каким-нибудь пьяницей? — Последнюю фразу он выкрикнул. Его крик отразился от стен маленького кабинета и утонул в пустом проёме двери. Нолан говорил быстро, брызгая пенистой слюной. Он явно спешил высказать всё, пока его не заткнули.

Его слова выбили воздух из моих лёгких. Наверное, у всех такое было. Ты стоишь, терпишь изо всех сил, а боль внутри тебя ломает рёбра. Они выворачиваются, хрустят как сухие ветки.

"Почему это происходит со мной? Чёрт возьми, почему снова я? По-вашему, я недостаточно пережил? Недостаточно потерял? Я не заслужил этого. Не заслужил. Что он знает? Что этот придурок может знать о моей жизни? Ничего. Он ничего не знает. Он идиот. Придурок. Что я сделал? Почему это происходит со мной? Почему я? Почему? ПОЧЕМУ, ЧЁРТ ПОБЕРИ?!" — Эти вопросы гноятся внутри меня, превращаются в мерзкий мутный осадок, который оседает в горле и горчит. Странное чувство. Не приятное.

— Ты кусок дерьма! — Взвизгнул Нолан, по-прежнему не наблюдая никакой реакции от меня. Он шагнул к школьной доске, схватил кусок мела и бросил мне в затылок. Далее всё произошло так быстро, что я даже не успел ничего обдумать.

Нолан собирался что-то добавить, но подавился своими словами. Томас схватил его за его за русые волосы, запрокинул голову назад и нанёс болезненный удар ребром ладони по выпирающему кадыку на худой шее. При попытке вдохнуть кислород, его горло издало странный свистящий звук, голубоватые глаза неестественно сильно выпучились. Тот согнулся и засипел, хватая ртом воздух, пропахший чистящим средством. Нолан тяжело осел на колени, из его рта начала капать слюна. Томас безжалостно сжимал в ладони пряди светлых волос. Брат протащил его до ближайшей стены и сильно ударил об неё лицом. Послышался хруст, будто наступили на истлевшую скорлупу грецкого ореха. Из носа одноклассника хлынула кровь. Гемоглобин заливал весь рот Нолана, стекал по его подбородку. Я вспомнил свой сон. С сегодняшнего дня нос Паркинсона будет украшать горбинка.

Всю мою агрессию как ветром сдуло. Я в шоке. Мой брат — один из самых спокойных людей на этой планете, и только что он, впервые в жизни, не смог сдержаться.

— Ты просто бестактная сволочь, которая пытается самоутвердиться за счёт унижения других. Если ты скажешь ещё хоть одно слово о нашей маме, я нахрен оторву тебе язык и засуну в задницу. И не смей трогать Джона. Иначе я разрешу ему не сдерживаться и сделать с тобой всё, что он захочет. — Прошипел Том. Его рука всё ещё держала волосы одноклассника. — А теперь пошёл вон, грязная отвратительная скотина. И чтобы я тебя больше не видел.

— Я всё рас-ска-жу ва-ше-му тью-то-ру. — Медленно, по слогам проговорил Паркинсон, когда немного отошёл от болевого шока.

Томас разжал руку и Нолан с трудом отполз до двери, потом всё-таки поднялся и на дрожащих ногах ушёл из кабинета, зажимая руками нос, из которого лилась кровь.

— Бестактная сволочь? Где ты набрался таких умных слов? — Я взял тряпку, чтобы подтереть кровь с пола.

Том тяжело осел на стул и начал нервно поправлять воротник рубашки и расстегнул одну пуговицу. Впервые в жизни он «потерял лицо».

— Ты называл меня так, когда я случайно съел твою лазанью.

— Ах да, совсем забыл. Тогда ты реально был сволочью. Мы готовили её весь день, а ты всё сожрал.

— Эй, я же извинился! — Томас недовольно уставился на меня, а я заметил испарину у него на лбу.

— Это не вернёт мою лазанью. — Я издевательски подмигнул брату.

«Я тебя не осуждаю, Том. Если бы я не был в таком шоке, дал бы Нолану по хребту»

Как и обещал Нолан, он пожаловался, нас вызвали в кабинет.

Аугустас Варнас — житель литовского мира, в который входит только он один. В воздухе этого крошечного мирка висит запах сыра, морской рыбы и копченой колбасы. Важное место в литовском мире занимает пластмассовая банка из-под майонеза, наполненная песком из дюны Паланги.

Вкусная еда — единственная радость в жизни рыжебородого мужчины. Я запомнил его именно таким — человеком с большим розовым лицом и печальными глазами, от которого всегда пахнет копчёным мясом.

Уже через несколько минут мы оба стояли в соседнем кабинете перед учителем. Нолана здесь нет. Скорее всего, он в кабинете медсестры. На полу я разглядел крупные капли крови.

— Я думал, мы договорились в прошлый раз. Вы продолжаете меня разочаровывать. Томас? Ты ударил одноклассника? — Тьютор строго смотрел на него поверх тонких очков в металлической оправе

Глаза Томаса потемнели, словно в них бросили горсть золы. Сейчас что-то будет, и я ни за что это не пропущу!

— Потому что он козёл! — Рявкнул на него Том. У меня отвисла челюсть. — Да, а что? Я разбил ему нос и ни о чём не жалею!

— Том. — Предпринимаю попытки успокоить брата. С одной стороны нужно, чтобы он замолчал, а с другой стороны мне очень интересно узнать, что будет дальше.

— Что?! — Он гневно посмотрел на меня.

— Закрой рот! — Ещё 15 секунд назад я был спокоен, а теперь злость Томаса передалась и мне.

— Будете защищать его? Почему? Потому что богатый папаша спонсирует школу? — Томас пристально смотрит в глаза тьютора.

— Я же сказал тебе закрыть рот! — Всё ещё пытаюсь его успокоить, но совсем не умею этого делать. Кажется, стало только хуже.

— Я не могу открываться и закрываться как кран! — Я никогда не видел его таким злым. Обстановка в кабинете накалилась так сильно, что воздух стал вязким.

— Не ори на меня!!!

— Так, хватит. — Строгий голос мистера А заставил нас умолкнуть. — Вы вообще понимаете что натворили? Нолан зашёл ко мне в кабинет весь в крови и слезах. Если об этом узнают его родители, вам обоим крупно повезёт, если вас просто выгонят из школы. Томас, я не ожидал от тебя такого. Что заставило тебя прибегнуть к насилию?

— Например, то, что он назвал нашу мать шлюхой. Мне продолжить? А то я могу. Ваш драгоценный Нолан много чего сказал. — Это говорю я. В конце концов, нужно защитить брата. После этой фразы в небольшой комнате повисла тишина.

Мистер Варнас тяжело вздохнул.

— Я поговорю с ним. Мне жаль, что вам пришлось это выслушать. Но так нельзя. Вам нужно… — Он не успел договорить.

К нам пришёл Нолан. Он боязливо заглянул в кабинет и побледнел ещё больше, когда увидел Тома. К носу он прижимал пакетик со льдом.

Аугустас придумал, как решить эту проблему. Мы заключили договорённость. Всё, что происходило за пределами кабинета — не дойдёт до ушей директора школы. Если об этом кто-то узнает, у нас троих будут серьёзные проблемы. Поэтому мы договорились молчать. Мы не расскажем об издевательствах со стороны этого придурка, а Нолан не скажет, что это Том постарался над его носом. Всё честно. Также тьютор взял с нас обещание, что до конца старшей школы мы не будем подходить близко друг к другу. Мы согласились.

После закрытия конфликта, мы закончили с уборкой и ушли домой.

Сейчас 14:30. Чёрные тучи сместились дальше к горизонту, открывая горячее солнце, что высоко висело в небе. Душно, как обычно бывает после затяжной грозы.

Решили идти домой пешком. На сэкономленные деньги купили бутылку сладкой воды. Навстречу двигался плотный поток людей. Молодые мамы гуляли с колясками, на лавочках сидели старики и важно обсуждали что-то, малыши прыгали по лужам в резиновых сапожках и весело смеялись. Лишь единицы действительно спешили куда-то, сосредоточенно думая о своих проблемах. Резко в скоплении людей возле торгового центра мелькнуло чёрное, смутно знакомое пятно. Я внимательнее всмотрелся в толпу, но там уже ничего не было. И сам не понял, что именно привлекло моё внимание.

Конец ознакомительного фрагмента.