Каюсь, что я не ангел

протоиерей Андрей Ткачев, 2019

Новая книга отца Андрея Ткачева – это практическое указание по преодолению специфических соблазнов нашего времени, когда грех принимается за норму, а безгрешие – за странность и опасную болезнь, когда размывается традиционный образ жизни и идет война против нравственности. Как выжить православному христианину в этом мире, где он окружен агрессивной средой безбожия? Книга протоиерея Андрея Ткачева дарит надежду всем находящимся на грани уныния: есть инструменты духовной борьбы, которые весьма эффективны в этих условиях. Соблюдая определенные правила безопасности и совершая особенные, незаметные для мира подвиги, можно уберечь свою душу от ущерба и сохранить ее для Бога и вечности.

Глава 2

Новые искушения современного времени

Шекели, тугрики, фунты стерлингов

Корень всех зол есть сребролюбие.

Апостол Павел

Милостыня есть царица добродетелей.

Святитель Иоанн Златоуст

— Как же я люблю деньги, — говорил святой Косма Этолийский, проповедуя грекам в селах и городах покоренной турками бывшей Византии. — Ах, как я люблю высыпать монеты из кошелька и их пересчитывать. И как мило для сердца они звенят, когда засыпаешь их обратно! Как греют душу, когда положишь их за пазуху!

Люди слушали, поднимая брови и вытаращивая глаза. Те, что поглупее, думали: «Надо же! И у святого то же, что у меня!» Те, что поумнее, думали: «Как же он глубоко мне в душу глянул! А рассказал все про меня так, словно бы про себя. Хитрец, однако. Святой хитрец».

Признаваться в сребролюбии неприятно. Да никто особо и не признается. Есть мысленная ловушка: любишь деньги, значит жадный. А не жадный, так, значит, добрый. Но я же добрый! Это все знают. Значит, сребролюбие — не про меня!

Какое топорное лукавство. Доброта и сребролюбие — это «синее» и «кислое». Это — с разных полей ягоды.

Сребролюбие обитает в сердце. Оно там живет внутри и наружу выбрасывает усики всякие, щупальца. По щупальцам его присутствие и узнается. Вот я вижу чужую яхту (автомобиль, etc.^[1]). Вид чужой дорогой вещи вызывает во мне грустное чувство и философские вопросы. «Это же сколько надо работать или красть, чтобы такое купить?» Или: «Зачем ему (ей/им) такие дорогие вещи? Это же заботы, лишняя трата, суета. Можно было бы столько добра на эти деньги сделать».

Прошу внимания! Философская грусть при виде чужого богатства — это явный признак живущего конкретно во мне сребролюбия. Того самого, из-за которого Иуда Господа продал! Иуда тоже философствовал по поводу пролитого мирра: «Зачем такие траты? Можно продать было и раздать нищим». А ведь не о нищих тревожился. Вор был.

Как видим, сребролюбие владеет мастерством макияжа, переодевания и прочей маскировки. Кроме ложной тревоги на тему «что бы можно было купить для бедных за чужие деньги» оно, сребролюбие, может изображать из себя борца за справедливость. Корыстный человек с претензиями будет активно расследовать чужие грешки, настырно совать нос всюду, шуметь на весь мир о попранной справедливости и потрясать в воздухе собранными материалами. Но «ларчик просто открывался». Как правило, ему уже заплатили за активность некие бенефициары поднятого шума. Или он ждет, что заплатят те, под кого он копает. Или там еще что-то, но не без денег. Правдолюбцы информационной эпохи очень любят денежные переводы из неафишируемых источников.

Так. Две маски повертели в руках. Тревога о бедных и праведный гнев на власть имущих. Что там еще? Там еще «бережливость». Почему бы скряжничеству не притвориться экономностью? Плюшкин плесневелый пряник ножиком скоблил и гостю предлагал. Если гость отказывался, он затверделое угощение не выбрасывал, а для других гостей оставлял. Эту патологию охотно можно загримировать в «экономность». Захламить дом ненужными вещами. Отказывать себе в необходимом и в чулок по ночам что-то совать. Это грешно. Если копейка вправду рубль бережет, то это не повод, чтоб за копейку удавиться.

Человек попроще скажет: «Всех денег не заработаешь». А несытая душа будет надрываться до наступления катастрофы. Один таксист, например, чувствует, что глаза слипаются, закрывает маршрут и едет отдыхать. Потому что здоровье дороже, а всех денег не заработаешь. А другой спит сутками в машине, из-за баранки только в туалет выходит. Даже ест за рулем. И счет на карточке вроде растет. Но лишь до тех пор, пока он не разобьет свою машину и (или) еще чью-то. Тогда карточка опустеет, а он еще должен останется.

Еще можно вспомнить тех людей, у которых на личных счетах сгорели тысячи накопленных рублей при крахе советской системы и перемене валюты. Их не только система жестоко обманула. Их еще более жестоко обманула мысль «скопить деньжат на черный день». «Черный день» оказался днем, когда сами «деньжата» сгорели.

Я лично знал одного чудака, жившего с семьей в жуткой лачуге. Дядя Том бы его хижине не позавидовал. А на книжке у него втайне от жены лежали деньги на две с лишним кооперативные квартиры. Был патологически работящим и столь же патологически жадным. Потерю денег не пережил. Помер. Когда жена, уже после его смерти, нашла бесполезную книжку и увидела нули после цифр, туда — за гроб к мужу — из ветхой лачуги полетели проклятия.

Но тот бедолага не один такой. Кто не знает это чувство — банковские билеты в кармане, и на душе спокойно, как у Бога за пазухой. В кармане пусто, и на душе тревога. Мысли всякие. «Что будем есть и пить? Во что оденемся?» Паника.

Очевидно, Господь от нас не отлучается, но надеемся мы не на Него, а на наличие купюр. Очень стыдно в этом признаться. И ведь в Бога-то мы верим. Но как-то хочется перевести эту фразу на английский — In God we trust^[2]. Потом записать ее на доллары, а уже потом, имея доллары в кармане, носить с собой повсюду свою надежду.

Не по сущности, но по человеческому к ним отношению, деньги, действительно, соперничают с Богом. Им (деньгам) приписывают всемогущество. На них полагают надежду. Верят, что они не подведут. Они, а не Он. Их продавцы целуют на базаре после первой удачной продажи. Их шелест волнует кровь круче, чем любовный шепот. Это уже какое-то поклонение и служение. Иначе не назовешь. И это поклонение, несомненно, мешает поклоняться Богу в Духе и истине.

Так что же делать? В самый раз озаботить совесть и Небо таким вопросом. С этим же вопросом обращались ко Христу многие. Некоторым, зная их душу, Господь говорил: раздай все и следуй за Мной. Это некоторым. Всем такое нельзя говорить. Повеление превышает силы среднего человека. А вот фарисеям, которые были сребролюбивы, Христос велел давать милостыню из того, что у них есть. Тогда, говорил, «все будет у вас чисто». То есть не только внешняя жизнь очистится, но и внутренняя просветлеет.

Надо делиться, жертвовать и помогать. Даже малые копейки, вложенные в руки бедных при входе в храм, делают молитву доходнее к Богу и дерзновеннее.

В современной жизни по деньгам и отношению к ним можно многое узнать. Последнюю рубашку, например, отдать легче, чем отдать последние деньги.

И мы ничего толком не знаем о себе. Питая некие иллюзии о своей относительной нравственной чистоте, человек может быть вполне порабощен господствующим духом падшего мира. Имя этому духу — сребролюбие. Вся деятельность человека, не только откровенно греховная — как воровство — но и внешне позитивная, как беспримерное трудолюбие или борьба за справедливость, могут быть этим духом тайно питаемы и продвигаемы.

А между тем спасать душу надо. Ничто оскверненное в Небесный Иерусалим воротами не войдет. Вот я и говорю: «Господи, помилуй!»

Боль внутри

Молодой человек сыт и здоров, но ему мучительно грустно. Молодой человек хорошо одет и неплохо образован, но в глазах его столько боли, что смотреть страшно.

Что это такое? Что за новые беды? Это значит «беситься от жира» или это нечто иное?

Это, именно, нечто иное, доказывающее, что сытость, помноженная на здоровую и мирную жизнь, вовсе не дает в результате счастье.

Счастье не равно сытости, а иногда даже ей противоположно.

И это не апология голода. Это просто еще один из парадоксальных фактов.

Тотальный мировоззренческий материализм отказывается в это верить, но жизнь смело залазит в окно, если ее вытолкали в двери.

Сытые и здоровые повсеместно грустны и несчастны. Потому что ни разу не крикнули в отчаянии: «Где, Ты, Господи?»

Потому что ничьи слезы не вытирают. Потому что никакому делу себя не посвятили, и никак не могут найти или выбрать это самое дело. Потому что жизнь, в конечном итоге, кажется им бессмысленной и вряд ли стоящей того, чтобы ее прожить.

«Настоящие проблемы у человека начнутся тогда, когда у него будет гарантированный хлеб на каждый день», — примерно так говорил незабвенный Федор Михайлович и был, как обычно, пронзительно прав.

Нельзя пренебрегать душой. Нельзя все тревоги о человеке сводить только к человеческой плоти.

Душа может обидеться. Замолчит, забьется в угол, сделает на время вид, что ее нету. А потом возьмет и отомстит. И отомстит жестоко.

Она болеть начнет.

Кто знает боль души, тот согласится: человек согласен отрезать себе палец или выколоть глаз, лишь бы душевная боль утихла. Да она еще и не утихнет, как на зло. Просто будешь без глаза или без пальца, но с той же болью в душе.

Страх высоты, страх морской или речной глубины, страх перед колесами поезда отступает назад, когда болит душа. И вот, замученные душевной болью люди, летят с крыш, уходят на морское дно и ложатся на рельсы, практически доказывая, что невидимое способно болеть сильнее видимого.

Но нам все равно невдомек. Словно по пояс деревянные, мы пытаемся лечить душу исключительно таблетками, или массажем, или электрошоком.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Et cetera (лат.) и так далее.

2

«Мы верим в Бога» — фраза печатается на оборотной стороне долларовых банкнот.